Можно кормиться тем, что рядом, под ногами, - нет, люди седлают коней и
многомиллионными ордами устремляются с востока на запад, все истребляя по
пути, закладывая истреблением будущие нашествия с запада на восток. И так
далее. Так вот, в сентябре этого года появилась общественная необходимость -
вывалять в перьях измазанного дегтем командира 5-й батареи. Не мне поручили
эту общественно полезную миссию. Не мне. Но у меня уже интерес был к
линкору, и любопытно стало, с какой же общественно необходимой точки зрения
глянут на человека, который на обозрение всей эскадры выставил ее нижнее
бельишко... Так с чего начнем? Вот с чего: это ты для изучения развесил по
казематам силуэты американских и английских эсминцев типа "Флетчер",
"Гиринг" и "Дэринг"?
но и моим наводчикам не мешало бы знать. И другие соображения были.
всем, англичане, к примеру. эсминцы проекта "30-бис" относят к классу легких
крейсеров... И слушай, слушай, Манцев: решено было приписать тебе
восхваление американской техники...
мускат получше, яблоко порумяней, понес в клетушку. Женщина полулежала на
диванчике, смотрела на бело-розовые спирали электроплитки, у которой
сушились ее ботики, подобрала ноги, разрешая садиться рядом, но Манцев
отказался: "Потом". Он долго еще стоял за дверью.
ночевать, буфетчица обещала ее устроить.
пишется в лоциях... Ну?
вызволение ближнего из беды - всего лишь предлог для ублаготворения
собственного "Я"... Представилось мне, что назначают тебя командиром корабля
1-го или 2-го ранга, пойдет твоя кандидатура в ЦК, откроет ответственный
товарищ личное дело твое, прочитает о крестике на шее - и с большевистской
прямотой обложит матом корреспондента Званцева. А будь в личном деле
восхваление врага, то задумался бы товарищ, откуда ему знать, что "Флетчер"
много хуже " Безудержного"...
когда-то спас.
это было, в Севастополе, Юрочка Милютин тогда на бригаде эсминцев служил, в
бригаде - одна довоенная рухлядь. Вот и случилось; в Севастополь пожаловала
английская эскадра с дружеским визитом, такие визиты - хуже вероломного
нападения для наших умников. Конечно, англичане и пошпионить пришли: какой
дурак откажется посмотреть на порядки в базе чужого флота? Но и другие
желания были: Крымская война, могилы предков на Альме, Ялтинская
конференция... Милютина делают лоцманом, лоцман и вводит флагманский корабль
англичан в Северную бухту, а при лоцмане - я, переводчик, хотя Юрий Иванович
не хуже меня знает английский язык, но это уже проказы наших умников,
примитивны, как бревно, потому и любят все усложнять, потому и не переодели
меня, в курсантской форме остался, стажировался на "Красном Кавказе".
Развеселый эпизодик произошел там, к слову сказать, с Трегубом, линкоровским
боцманом, его-то ты должен знать, на Минной стенке долго потешались над
старым мореманом, вообразившим, что его знает весь английский флот. Трегуба
тоже к делу приставили, стоял на баке английского флагмана и кричал, как
положено, на мостик: "До бочки сто восемьдесят метров!.. До бочки сто
пятьдесят метров!.." Кто из наших на мостике, ему, конечно, не сказали,
конспирация полная, а Юрочка Милютин, старый шкодник, не удержался и засадил
в мегафон Трегубу: "Врешь, Трегуб! Не сто пятьдесят, а сто тридцать
метров!.." Англичане спустили шлюпку, сами заводили швартовый конец на
бочку, я на бак сошел, мат Трегуба гребцам переводил, Милютин без меня
остался на мостике, один на один с англичанами... Погостила эскадра трое
суток и отвалила к туманным берегам, а в Севастополе начались поиски,
умникам надо было доказать, что не дремали они, что недреманным оком
распознан негодяй, выдавший государственную и военную тайну. Общественная
необходимость требовала крови. Столько мероприятий проведено, столько раз
внушалось насчет бдительности - и что ж, впустую? Сегодня нет предателей,
завтра нет, а что тогда делать с тезисом о том, что кругом - враги?
Бдительность ослабнет, собачка перестанет слюну выделять по звонку. И вот
что дико, Олег Манцев, вот что: сами офицеры флота хотели крови или запаха
крови, сами! Как-то так получалось, что предатель требовался.
Предатель-болтун, дурак, пьяница -был общественно необходим, наличие
единственного дурака или болтуна как-то возвеличивало остальных, во всех
взглядах читалось: КТО? Кто он, презренный?.. И взоры сами собой
направлялись на одного косноязычного, на белую ворону, только что прибывшую
с Балтики, ворона на эсминцах служила, у Милютина, между прочим,
капитан-лейтенант один, фамилия ни к чему... и некому заступиться за
бедолагу, и в личном деле какой-то казус, перед войной сидел полгода. Не
детей мне его стало жалко, не его самого, нет. Он ведь, чтоб детей спасти,
потащил бы за собой многих, я этих многих пожалел, я гуманист, запомни это,
я ровно люблю и терплю всех: и друзей, и врагов, потому что не знаю, что
появилось раньше - термит или термитник, и тот, кто это узнает, станет
величайшим гуманистом, потому что ничего человеческого в нем не останется.
Так вот, общественная необходимость выбрала другую жертву, Милютина, и
умники обвинили Милютина в том, что выдал он якобы англичанам тайну, в
данном случае - глубины Северной бухты, и полетели умники в ими же вырытую
яму, это с их ведома в магазине на Большой Морской который месяц уже
продавалась карта с теми же глубинами... Спасая свое лицо, умники на
какое-то время отстранили Милютина от службы, а потом медленно и верно стали
продвигать его, и в том, что через месяц Юрий Иванович Милютин станет
командиром современнейшего крейсера, и моя заслуга... Чего он не понимает,
чего и ты понять не хочешь...
нем, на анекдоты тянуло. - Ну, хорошо, согласимся: ты - спаситель. Выручил
какого-то каплея, потом Милютина, потом двух адмиралов, меня затем. Со мной
ты объяснился. Почему бы тебе с Милютиным не поговорить?
линкора.
Милютина или Званцева?.. И думай, думай, Олег Манцев, думай глубоко и
обостренно. И когда ты всмотришься в дела людские, ты поразишься низменности
побуждений тех, кого принято называть благородными и самоотверженными
людьми. Они совершают человеколюбивые акты, повинуясь не толчку своего
изначального чувства, а в расчете на ответную благодарность, на помощь
спасенного им человека. Они так трусливы и жалки, что на собственные силы не
надеются, им похвальба нужна с трибуны, они не вышли еще из первобытного
леса, где око за око, где зуб за зуб. Настоящий человек - это тот, кто умеет
противостоять общественной необходимости... или следовать ей, сохраняя себя,
естество свое, кого не страшит суд людей, кто сам себе судья. И ты - из
таких людей, вот почему я так свободно раскрываюсь.
появился всепожирающий. - Некоторая система прослеживается. "Водный
транспорт", но никак не "Красный флот". И "Слава Севастополя" - вовсе не
"Флаг Родины", официоз. Иначе - удар по незащищенному флангу с последующим
бегством в кусты. Что ж ты не сообщаешь, через какой орган печати выдан был
Милютин? Уж не через стенгазету ли, почему-то не вывешенную?
ты: донос... Донос, - произнес он явственно и напряженно вслушался в тишину,
которая должна была отозваться тем же словом, отраженным от стен.
-До-нос...-тихо повторил он. - Ты вникни в это слово: до-нос. Люди несут и
несут что-то, добывая сведения о каком-либо человеке; много чего принесено,
но все не то, и вдруг еще один бежит, с очень важным сведением, он не
приносит, он дополняет до целого, до нужного, он - доносит, он -
до-кладывает, и донесенное им сразу переводит количество в качество, создаст
объективную истину... Нет, Манцев, я никогда не был доносчиком и не буду им.
Ни одно мое слово не слетало с губ, находящихся около ушей руководства. Ни
одно слово из-под моего пера не попадало в конверт, опускаемый в ящик. Я
всего лишь подбрасываю идеи, на которые клюют умники. Они ведь, умники,
подобны обезьянам, хватают то, что поближе да поярче, и в способности найти
и подсунуть макакам тот или иной предмет проявляется свобода творчества в
высшем понимании этого термина, и свобода личности только так проявиться
может, иного нам не дано... Ты ведь себя проявил так, что... Много чего
знали и говорили о командующем эскадрой, да вот некто Манцев скрупулезно
выполнил приказ командующего - и всем сразу стало ясно, кто он такой,
количество перешло в качество...
Молчал и тот, внимая странным звукам, пока не понял, что в клетушке за
стойкой хохочет женщина. Он пытался удержать Званцева, но газетчик вырвался,
пошел, чуть приоткрыл дверь клетушки - и тут же прихлопнул ее, тем спасшись
от брошенного в него, с глухим стуком упавшего ботика. Еще раз приоткрыл
дверь Званцев и медленно закрыл ее. К столу возвращался на цыпочках, боясь
малейшим сотрясением нарушить работу памяти... Званцев вспоминал, к
выпуклостям лба притрагиваясь подушечками пальцев, вымаливая пальцами имя,
блуждающее под черепной коробкой, отбрасывая те, что перли наугад, И сел,
отчаявшись.