Тревожный стыд испытывал Иван Данилович, перебрался к Барбашу, сочувствия
или понимания искал, что ли. Илья Теодорович, очень довольный событиями,
пропел: "Белоруссия родная. Украина золотая..."-и достал из сейфа
необычайной вкусноты яблоки, крупные, с маленький арбуз, одним
коридор, издевательски хмыкнул:
озабоченный, Иван Данилович поспешил в комнату для четвертования, узнавать
новости. Текст командующего не удовлетворил, разницу между "имелись случаи"
и "наблюдались случаи" он уловил, по всему абзацу располагался крупный знак
вопроса, немое порицание. Затем перо командующего абзац с мерою наказания
перенесло в самый низ листа, давая в приказе место еще одному нарушителю.
Адъютант растолковал перенос так: приказ только о Манцеве - это слишком
необычно, чересчур тенденциозно, это находится в явном противоречии с
обширностью власти, обладаемой командующим. Требуется, короче, еще один
офицер - в приказ, офицер этот будет наказан за проступок в стиле
манцевского нарушения, поскольку содержание приказа все то же, о недостойном
поведении вне корабля.
мстительно захохотал, когда у него попросили подходящую кандидатуру, и выдал
ее. Она вылетела из его кабинета и шмякнулась на стол перед кадровиком:
офицер, командированный вместе с матросами в винный совхоз "Массандра" для
оказания шефской помощи, матросов отослал на корабль, а сам пятый день пил и
буянил. Способ самоустранения как нельзя лучше соответствовал содержанию
приказа, руки уже вознеслись над клавишами машинки, но испуганно
отдернулись, как только Барбаш сообщил фамилию офицера. Адъютант потянулся к
телефону, жеманно заговорил с кем-то, кого он называл Юлой, и попросил Юлу
немедленно связаться с Москвой, успокоить Дарью Ивановну, сообщить ей, что
сын ее нашелся, с ним полный порядок... Выручил кадровик, вспомнил о
каком-то Лерникове или Ведерникове, который что-то совершил, будучи в
призывной комиссии Воронежского горвоенкомата, и не беда, что материалов на
него нет, материалы появятся, как только грамотно будет составлен запрос о
недостойном поведении. Однако в приказ Лерников-Ведерников не пошел,
каким-то образом на крейсерах и эсминцах прознали о судилище у Барбаша.
Флагманский артиллерист позвонил из дому, предупредил, что если
капитан-лейтенанта Черникова включат в приказ, то он дойдет до Москвы, но
невиновность его докажет, а виновные в облыжном приказе понесут наказание.
Вслед за флагартом стали названивать командиры бригад, отстаивая своих
офицеров, фамилии которых так и посыпались на стол из уст адъютанта, когда
провал с Лерниковым-Ведерниковым стал очевиден.
наказания! Он отдан был на заклание, обречен. И Долгушин прозревал все более
и более. Знает, знает командующий о том, где ст. Долбино и что Манцева
губят. Знает - и молчит, потому что он командующий. потому что власть-это
всегда компромисс, учет всех факторов, и среди этих факторов и Манцев,
который все-таки артиллерист, а не "командир подразделения", и кадровик,
презираемый многими за усердие в комплектовании "королевской бригады", и
навязанный Москвою адъютант, с которым ни один офицер эскадры словом даже не
перебросился. Все учтено командующим в предвидении обстоятельств, которые
могут так измениться, что понадобятся новые жертвы, и тогда-то троицу эту
обвинят в фальсификации данных, на основе которых ошельмован был Манцев.
Мудр, мудр командующий. И ложную цель выставил, второго нарушителя, на
защите которого продемонстрируют лучшие человеческие качества те
принципиальные товарищи, которые побоялись вступиться за Манцева и которые
могут затаить в себе недобрые чувства к командующему. Где-то между пишущей
машинкой и типографским станком испарится абзац со старшим лейтенантом
Галаховым, недостающим элементом воздвигаемого здесь сооружения. Что
натворил этот Галахов - не знал, наверное, сам Галахов. Напутствуя
адъютанта, кадровик поставил перед ним сложную задачу: надо было узнать у
командующего, где и на какой должности использовать Манцева, потому что
приказ о кадровых перемещениях по ЧФ будет подписывать командующий флотом,
подавать приказ на подпись будет он, старший офицер ОКОСа, и к приказу
следовало бы присовокупить словесное дополнение, с командующим эскадрою,
мол, согласовано.
Перо командующего исправило абзац, лежавший под строчкой "За допущенные
нарушения приказываю..." Галахову - не 10 суток ареста с содержанием на
гарнизонной гауптвахте, а 5 суток. Манцеву же -предупреждение о неполном
служебном соответствии. Мягкость наказания возмутила интеллигентствующего
доверенного. "Так нельзя! -воскликнул он с ожесточением. - Где же карающая
десница порядка? Мы флот развалим!.." Тем не менее он, ловко засунув под
валик бумагу, быстренько отшлепал текст. Кадровик же пристал к адъютанту:
как решено с местом будущей службы Манцева? Адъютант сказал, что четких
указаний не последовало, однако на карте Черного моря палец командующего
прочертил дугу, соединившую две географические точки: остров и мыс. "Там или
там", -выразился командующий, и что это означает -надо еще подумать.
обороны, пост СНИС (служба наблюдения и связи), пирс для приема
мелкотоннажных судов. Мыс - южная точка Черноморского побережья, на самой
границе, что по речонке, на мысе - пост СНИС, более ничего. Итак, все ясно:
командир поста СНИС. А где именно --п усть кадровик решает.
некогда был местом ссылки, и между службою Манцева и ссылкою никаких
аналогий прослеживаться не должно!
отпадал, кадровик, однако, преследовал свои цели. Он выразил сомнение в том,
что палец командующего остановился именно на мысе. Если, указал кадровик,
толщину пальца командующего взять в масштабе карты, которая в домашнем
кабинете, то с одинаковой вероятностью можно предположить, что палец имел в
виду как мыс, так и Поти, и скорее всего Поти, конечно же, Поти!
мизинец, даже более того, ноготь мизинца. Кадровик тем не менее упорствовал,
ему надо было заткнуть какую-то должностную дыру в Поти, и он сказал, что
палец, конечно, двигался по восходящей дуге от острова, и ноготь, указав
истинное место службы Манцева, по инерции проскользил до мыса. Адъютант,
оскорбленный до глубины души, заявил, что палец перемещался по нисходящей
ветви и мыса коснулся, подобравшись к нему с юга, пол-Турции отхватив.
"Безбоязненный", где он брал машинку, оттуда прибежал матрос.
Долгушин. Тут заскрипели ступени, поднялся кто-то, несколько боязливо,
сконфуженно даже, в нерешительности потоптался, набрался смелости, показал
себя в коридорчике.
Николашина. -Ну что, мой ласковый? Кой-чего наскреб? Покажи.
Барбаш не стал, закинул ее в ящик стола.
уж. Сковырнули мерзавца, не быть ему артиллеристом. На мысе служить будет,
командиром сигнально-наблюдательного поста, три смены сигнальщиков, три
радистки, девицы дай бог. Хана Манцеву! Ликуй, Николашенька, твоя взяла.
Благодарность объявляю!
собою, участливо стал спрашивать, как жена, как дети, нет ли стремления к
берегам Невы, в академию имени Крылова.
плечу, обещал помочь, поднял, вывел в коридор. Поскрипели ступеньки,
открылась и закрылась дверь.
на совещание. В Севастополь он вернулся через три дня, вечером. Было уже
темно, в домах зажглись огни. Иван Данилович шел по улице Ленина к Минной
стенке и на повороте к ней натолкнулся в темноте на офицера, явно
поджидавшего кого-то. Минутою позже Долгушин обеспокоенно вспомнил, что с
этим офицером он уже встречался трижды - у дома на проспекте Нахимова, у
штаба флота и на стенке, -и всякий раз ему казалось, что офицер что-то ищет
или кого-то ждет.
то ли папку. Но в конце концов всегда найдется дело офицеру на Минной
стенке. С учений уже вернулись в базу три крейсера и оба линкора, лодки в
море не выходили.
Данилович поднялся в свой кабинет, глянул в окно: офицера не было. Значит,
сейчас появится. Шинель и фуражку Долгушин не стал снимать. Сел за стол.
Развернулся к двери.
какая-то странность чувствовалась в нем, какая-то далеко не безобидная
чудаковатость- понять Долгушин не мог, но болезненность проглядывала, не
надо быть медиком, чтоб ощутить ее. Достаточно изо дня в день видеть людей в
черных офицерских шинелях, нормальных людей, втянутых в службу, которая
немедленно отторгает от себя человека с физическими или психическими
изъянами.
рук перчатки, но не сунул их в карман шинели, не сжал в кулаке, а выронил, и
перчатки упали на пол, причем офицер сразу же забыл о них.