катерники, все красные, крепкие, грубые, осипшие, одетые вольно, в регланах,
и все безработные, их торпедные катера, некогда полученные по ленд-лизу,
были возвращены американцам, которые в Константинополе сплющили их прессом в
листы металла. Катерников уже вызывали, но они всякий раз отвечали, что
назначение будут получать вместе, что вскоре прибудет капитан 1 ранга
Долгушин, без него они ни с кем общаться не намерены. Что ж, подумал Манцев,
им, конечно, Долгушин поможет.
Старший лейтенант Манцев!" И Манцев пружинисто и твердо пошел на зов. Все
смолкли, только знаток Лермонтова не смог перекусить лезущую из него
гирлянду строчек из "Монго": "...идет он, все гремит на нем, как дюжина
пустых бутылок, толкаясь в ящике пустом".
отпускной билет, изучая штампы ленинградской комендатуры. Предложили
ознакомиться с приказом командующего эскадрой. Ознакомился, о чем на приказе
же и расписался. Что дальше? Ага, командир поста СНИС. Согласен. Где
получить проездные документы? Здесь получите, ответили, не сегодня, 31
утром, приказ еще не подписан, командующий флотом в море, в Севастополе
будет сегодня-завтра.
них, как оранжевый буй из волн. Манцев смотрел на него с крылечка, потом
опустил голову, увидел офицеров, что-то от него ждавших, пожал плечами,
закурил и пошел. Он не хотел, чтоб кто-нибудь видел его в момент, когда
проявится волнение.
приборка и двадцать минут на проворачивание машин и механизмов. А решилась
судьба, жизнь остановлена на три года, именно такой срок отбывают на берегу
выброшенные с эскадры люди. Три года без корабля и кораблей - а у него даже
пульс не зачастил, и только мыслишка какая-то егозливая дергает: нужна ли
вообще шинель там, в субтропиках?
присматривался, о чем-то гадая. Вспомнил: Званцев. Стал медленно
подниматься. Дверь квартиры открыта. Манцев вступил в полумрак коридора.
Рука пошарила по стене, ища выключатель, и сорвалась, уперлась в дверь и
ушла в пустоту. Дверь отошла, ударил свет дня, в свете стояла женщина,
задрав юбку, согнув ногу, изготовив ее для натягивания чулка. Манцев подал
дверь еще дальше, чтоб рассмотреть при свете, куда идти.
стоял в углу, торопя и напоминая. На голом - без скатерти - столе рассыпаны
яблоки, груши, поваленная пустая бутылка придерживалась от скатывания
пепельницей, похожей на булыжник. Здесь было жарко, и газетчик что-то искал,
заглядывал за шкаф, расхаживая в трусах и майке. Поджарый, мускулистый, кожа
чистая и гладкая, почему-то вызвавшая в Манцеве чувство гадливости,
отвращения-то самое чувство, что испытал он минутами раньше, когда увидел
женскую ногу в синих пупырышках озноба. "Нездоровится, -подумал о себе
Манцев. -Продуло в поезде".
видишь, вчера прощальный ужин имел место быть, соколы взвивались орлами, в
единственном числе сокол, правда, известный тебе Илья Теодорович Барбаш.
Вчера он сцапал двух лейтенантов, упек голубчиков на губу, к хлястику
придрался, иного повода не нашел, а причина была сурьезнейшая, два молодца
громко обсуждали стати Маргариты Николаевны Векшиной и шумно завидовали
Олегу Манцеву... Бытовой факт: сослуживец мужа заглянул на полчаса к
пышнотелой Рите Векшиной, передал привет от томящегося в линкоровских
застенках мужа, заодно принес пару ведер воды да в огороде покопался. Чисто,
скромно, мило. Но можно иначе глянуть, и взгляд такой не лишен оснований:
Ритке ведь до смерти надоел муж-добытчик, поставщик жизненных благ, она, я
думаю, создана для того, чтоб вытаскивать мучеников из огня. Или такой
вариант: просто женское участие в судьбе непрактичного холостяка. И еще есть
варианты. А сколько их, когда речь зайдет о Манцеве? И все зависит от того,
как молва смотрит на Манцева. И так всегда, везде и повсюду. Сколько веков
люди всматриваются в несколько часов из жизни Христа, находят все новые и
новые нюансы, подробности, потому что усложняется человеческая душа и хочет
усложнить эти несколько часов. И в ближайшие годы вспыхнет интерес к этим
нескольким часам. Народ-богоносец захочет узнать, кто его предал. А
прецедентов нет, хоть и длинна история государства российского. Поневоле
полезешь в конюшню, оглашенную стенаниями младенца... Где ж она, черт
побери?.. Вот она...
оглядывал конуру, в которой писались "Уроки одного подразделения". Он пришел
сюда, чтоб задать корреспонденту всего один вопрос, но какой - не мог
вспомнить.
Званцев, сдавливая горло бутылки, высматривая, куда безопаснее выстрелить
пробкой. - Ты победил. Ты отмечен высшей благодатью. Тебя признали равным
всему флоту. Ибо наказали. Когда ты был ничем, тебя одаряли вниманием,
равным пренебрежению, ты был частицею копошащейся массы сограждан. Ты ни в
чем не отличался от других, пока не стал преступником или героем. Когда
государство осуждает человека, оно впервые обнаруживает в человеке личность,
существо, нравственные, физические и интеллектуальные способности которого
могут поспорить с военно-политическим могуществом многомиллионной державы.
Итак, за победу!
одесскую голытьбу. "Грузия" в семь вечера уходит.
задобрить, большее получить, но и боги у римлян пройдохами были, хапугами,
их не обманешь - нищим будешь... Зачем тебе это - Помпилий? -Званцев
задумался, приложил фужер ко лбу.- Кто знает, может быть, от Нумы пошел
обычай - ничего человеческого богам не предъявлять, кто знает. И ты, Олег
Манцев, не отдавай богам свое человеческое!
смолкли на улице. Манцев дошел до угла и остановился. Он так и не задал
корреспонденту тот вопрос, ради которого притащился к нему: теперь-то от
какой беды спас его Званцев? И надо ли спрашивать?
командующий флотом перешел на "Безукоризненный" . Бестактно и безграмотно -
спрашивать флагмана, куда направляется он. Корабли эскадры молчали. Держась
в радиолокационной тени транспортов, снующих вдоль анатолийского побережья
Турции, эсминец встретил восход солнца на долготе Босфора, лег на норд и
курсом, каким некогда "Гебен" и "Бреслау" пересекали Черное море, пошел на
Одессу. Аппаратура опознавания "свой - чужой" была отключена еще ранее.
"Безукоризненный" то развивал наибольшую скорость, то плелся в кильватере
транспортов. Войдя в зону Одесской военно-морской базы, эсминец полным ходом
полетел к намеченной цели. Командующий давно хотел потрясти штаб базы, в
котором окопались такие матерые моряки, что к ним с опаскою приближался
главный инспектор боевой подготовки. Подзуживала командующего и Москва,
возмущенная многими ЧП в базе.
ответчик безмолвствовал. Если бы не скорость, эсминец на экране локаторов
ничем не отличался бы от толпящихся в этом районе судов.
Жилкин принял, но радиограмма из Севастополя разрешила ему суточное
пребывание в базе. Рядом, по правому борту, швартовалась ПУГ,
поисково-ударная группа - эсминец "Лютый" и два "охотника". По тому, как
лежит на травке отдыхающий бегун, опытный тренер может определить, за
сколько секунд пробежится стометровка. И Степан Иванович, глянув на палубу
"Лютого", понял, что экстренно выйти в море "Лютый" не сможет. Назначенную
"Бойкому" готовность к выходу Жилкин отменил. "С мостика не сходить!" -
приказал он старпому и отправился в штаб, хотел по телефону связаться с
Евпаторией.
цель, оперативный дежурный требовал уточнений, связывался с Севастополем, а
время шло. Командир базы еще не вернулся с воскресной рыбалки, начальник
штаба базы отбыл на обед в неустановленный ресторан.
не торопился, ибо не раз бывали случаи, когда выход отменялся в последний
момент. Единственной надеждой оставался Жилкин.
контакта - десять с чем-то минут. Степан Иванович догадывался, кто стоит на
мостике неопознанного корабля. Знал, что неизвестный объект - вне
территориальных вод СССР. Но роль свою в спектакле, не им поставленном,
решил исполнить безупречно.
"Безукоризненным", и командующий флотом понимал, что происходит в штабе,
знал. какой корабль вышел на перехват. Точки на карте соединились в линию,
"Бойкий" шел курсом, удобным для атаки. Все на нем делалось грамотно и более
чем убедительно. Пришлось включить ответчик.
"Безукоризненного" взвился флаг командующего флотом. "Бойкий" запросил
указаний о дальнейших действиях. Последовал приказ идти в кильватере.
под конвоем, какая-то опасность исходила от "Бойкого". Идти же строем фронта
или пеленга не позволял фарватер. Тогда "Бойкому" приказали стать головным,
Белов Вольф
Махров Алексей
Громыко Ольга
Куликов Роман
Орловский Гай Юлий
Херберт Фрэнк