катерники, все красные, крепкие, грубые, осипшие, одетые вольно, в регланах,
и все безработные, их торпедные катера, некогда полученные по ленд-лизу,
были возвращены американцам, которые в Константинополе сплющили их прессом в
листы металла. Катерников уже вызывали, но они всякий раз отвечали, что
назначение будут получать вместе, что вскоре прибудет капитан 1 ранга
Долгушин, без него они ни с кем общаться не намерены. Что ж, подумал Манцев,
им, конечно, Долгушин поможет.
Старший лейтенант Манцев!" И Манцев пружинисто и твердо пошел на зов. Все
смолкли, только знаток Лермонтова не смог перекусить лезущую из него
гирлянду строчек из "Монго": "...идет он, все гремит на нем, как дюжина
пустых бутылок, толкаясь в ящике пустом".
отпускной билет, изучая штампы ленинградской комендатуры. Предложили
ознакомиться с приказом командующего эскадрой. Ознакомился, о чем на приказе
же и расписался. Что дальше? Ага, командир поста СНИС. Согласен. Где
получить проездные документы? Здесь получите, ответили, не сегодня, 31
утром, приказ еще не подписан, командующий флотом в море, в Севастополе
будет сегодня-завтра.
них, как оранжевый буй из волн. Манцев смотрел на него с крылечка, потом
опустил голову, увидел офицеров, что-то от него ждавших, пожал плечами,
закурил и пошел. Он не хотел, чтоб кто-нибудь видел его в момент, когда
проявится волнение.
приборка и двадцать минут на проворачивание машин и механизмов. А решилась
судьба, жизнь остановлена на три года, именно такой срок отбывают на берегу
выброшенные с эскадры люди. Три года без корабля и кораблей - а у него даже
пульс не зачастил, и только мыслишка какая-то егозливая дергает: нужна ли
вообще шинель там, в субтропиках?
присматривался, о чем-то гадая. Вспомнил: Званцев. Стал медленно
подниматься. Дверь квартиры открыта. Манцев вступил в полумрак коридора.
Рука пошарила по стене, ища выключатель, и сорвалась, уперлась в дверь и
ушла в пустоту. Дверь отошла, ударил свет дня, в свете стояла женщина,
задрав юбку, согнув ногу, изготовив ее для натягивания чулка. Манцев подал
дверь еще дальше, чтоб рассмотреть при свете, куда идти.
стоял в углу, торопя и напоминая. На голом - без скатерти - столе рассыпаны
яблоки, груши, поваленная пустая бутылка придерживалась от скатывания
пепельницей, похожей на булыжник. Здесь было жарко, и газетчик что-то искал,
заглядывал за шкаф, расхаживая в трусах и майке. Поджарый, мускулистый, кожа
чистая и гладкая, почему-то вызвавшая в Манцеве чувство гадливости,
отвращения-то самое чувство, что испытал он минутами раньше, когда увидел
женскую ногу в синих пупырышках озноба. "Нездоровится, -подумал о себе
Манцев. -Продуло в поезде".
видишь, вчера прощальный ужин имел место быть, соколы взвивались орлами, в
единственном числе сокол, правда, известный тебе Илья Теодорович Барбаш.
Вчера он сцапал двух лейтенантов, упек голубчиков на губу, к хлястику
придрался, иного повода не нашел, а причина была сурьезнейшая, два молодца
громко обсуждали стати Маргариты Николаевны Векшиной и шумно завидовали
Олегу Манцеву... Бытовой факт: сослуживец мужа заглянул на полчаса к
пышнотелой Рите Векшиной, передал привет от томящегося в линкоровских
застенках мужа, заодно принес пару ведер воды да в огороде покопался. Чисто,
скромно, мило. Но можно иначе глянуть, и взгляд такой не лишен оснований:
Ритке ведь до смерти надоел муж-добытчик, поставщик жизненных благ, она, я
думаю, создана для того, чтоб вытаскивать мучеников из огня. Или такой
вариант: просто женское участие в судьбе непрактичного холостяка. И еще есть
варианты. А сколько их, когда речь зайдет о Манцеве? И все зависит от того,
как молва смотрит на Манцева. И так всегда, везде и повсюду. Сколько веков
люди всматриваются в несколько часов из жизни Христа, находят все новые и
новые нюансы, подробности, потому что усложняется человеческая душа и хочет
усложнить эти несколько часов. И в ближайшие годы вспыхнет интерес к этим
нескольким часам. Народ-богоносец захочет узнать, кто его предал. А
прецедентов нет, хоть и длинна история государства российского. Поневоле
полезешь в конюшню, оглашенную стенаниями младенца... Где ж она, черт
побери?.. Вот она...
оглядывал конуру, в которой писались "Уроки одного подразделения". Он пришел
сюда, чтоб задать корреспонденту всего один вопрос, но какой - не мог
вспомнить.
Званцев, сдавливая горло бутылки, высматривая, куда безопаснее выстрелить
пробкой. - Ты победил. Ты отмечен высшей благодатью. Тебя признали равным
всему флоту. Ибо наказали. Когда ты был ничем, тебя одаряли вниманием,
равным пренебрежению, ты был частицею копошащейся массы сограждан. Ты ни в
чем не отличался от других, пока не стал преступником или героем. Когда
государство осуждает человека, оно впервые обнаруживает в человеке личность,
существо, нравственные, физические и интеллектуальные способности которого
могут поспорить с военно-политическим могуществом многомиллионной державы.
Итак, за победу!
одесскую голытьбу. "Грузия" в семь вечера уходит.
задобрить, большее получить, но и боги у римлян пройдохами были, хапугами,
их не обманешь - нищим будешь... Зачем тебе это - Помпилий? -Званцев
задумался, приложил фужер ко лбу.- Кто знает, может быть, от Нумы пошел
обычай - ничего человеческого богам не предъявлять, кто знает. И ты, Олег
Манцев, не отдавай богам свое человеческое!
смолкли на улице. Манцев дошел до угла и остановился. Он так и не задал
корреспонденту тот вопрос, ради которого притащился к нему: теперь-то от
какой беды спас его Званцев? И надо ли спрашивать?
командующий флотом перешел на "Безукоризненный" . Бестактно и безграмотно -
спрашивать флагмана, куда направляется он. Корабли эскадры молчали. Держась
в радиолокационной тени транспортов, снующих вдоль анатолийского побережья
Турции, эсминец встретил восход солнца на долготе Босфора, лег на норд и
курсом, каким некогда "Гебен" и "Бреслау" пересекали Черное море, пошел на
Одессу. Аппаратура опознавания "свой - чужой" была отключена еще ранее.
"Безукоризненный" то развивал наибольшую скорость, то плелся в кильватере
транспортов. Войдя в зону Одесской военно-морской базы, эсминец полным ходом
полетел к намеченной цели. Командующий давно хотел потрясти штаб базы, в
котором окопались такие матерые моряки, что к ним с опаскою приближался
главный инспектор боевой подготовки. Подзуживала командующего и Москва,
возмущенная многими ЧП в базе.
ответчик безмолвствовал. Если бы не скорость, эсминец на экране локаторов
ничем не отличался бы от толпящихся в этом районе судов.
Жилкин принял, но радиограмма из Севастополя разрешила ему суточное
пребывание в базе. Рядом, по правому борту, швартовалась ПУГ,
поисково-ударная группа - эсминец "Лютый" и два "охотника". По тому, как
лежит на травке отдыхающий бегун, опытный тренер может определить, за
сколько секунд пробежится стометровка. И Степан Иванович, глянув на палубу
"Лютого", понял, что экстренно выйти в море "Лютый" не сможет. Назначенную
"Бойкому" готовность к выходу Жилкин отменил. "С мостика не сходить!" -
приказал он старпому и отправился в штаб, хотел по телефону связаться с
Евпаторией.
цель, оперативный дежурный требовал уточнений, связывался с Севастополем, а
время шло. Командир базы еще не вернулся с воскресной рыбалки, начальник
штаба базы отбыл на обед в неустановленный ресторан.
не торопился, ибо не раз бывали случаи, когда выход отменялся в последний
момент. Единственной надеждой оставался Жилкин.
контакта - десять с чем-то минут. Степан Иванович догадывался, кто стоит на
мостике неопознанного корабля. Знал, что неизвестный объект - вне
территориальных вод СССР. Но роль свою в спектакле, не им поставленном,
решил исполнить безупречно.
"Безукоризненным", и командующий флотом понимал, что происходит в штабе,
знал. какой корабль вышел на перехват. Точки на карте соединились в линию,
"Бойкий" шел курсом, удобным для атаки. Все на нем делалось грамотно и более
чем убедительно. Пришлось включить ответчик.
"Безукоризненного" взвился флаг командующего флотом. "Бойкий" запросил
указаний о дальнейших действиях. Последовал приказ идти в кильватере.
под конвоем, какая-то опасность исходила от "Бойкого". Идти же строем фронта
или пеленга не позволял фарватер. Тогда "Бойкому" приказали стать головным,