сутки, Кустов впал в глубокую задумчивость, из которой выходил для
расспросов об Анне и все больше и больше пригорюнивался. Однажды учудил:
появился вдруг в темных очках, согбенный, при ходьбе опирался на диковинную
палку, и когда Бузгалин присмотрелся, то в некотором испуге отшатнулся,
потому что палка была как у того фермера в аэропорту Эсейса. Недолго,
правда, побыл Кустов в обличье убийцы спецназначения, палку забросил на
шкаф, очки разломал. Потащил Бузгалина на католическое и лютеранское
кладбища, хотя труп той, которую Малецкий назвал нужным именем, так и не был
выловлен, сумочку с документами миссис Энн Эдвардс пригнала к берегу волна.
Ноги привели его к могиле, русской могиле, фамилия, правда, не совсем
русская, но на камне высечено: "Поставлено иждивением императорского
русского консульства". Долго и безмолвно стоял перед нею, скорбно опустив
голову, хотел было подозвать Бузгалина, но передумал и презрительно махнул
рукой - что, мол, с тебя, нехристя, взять!.. Мозг его постепенно
восстанавливался, леса и равнины заполнялись менее злобными и опасливыми
существами, за буйными играми волчат с косулями наблюдали сверху хохочущие
макаки; в листве и кронах запрятались птеродактили, мастодонты вымерли,
динозавры пыжились, не желая исчезать; людей стало больше, но они никак не
хотели узнаваться, не хватало каких-то мелочей, тех особинок, которые
отличают в полутьме одного человека от другого, - букашки не приживались к
лесной почве, разные мухи, тараканы, осы, муравьи, полевые мыши и прочая
мелюзга, для опознания которой Кустов часами таращил глаза на снующий люд в
холле "Индонезии", пялился на торговцев фруктами; однажды приперся к мечети
и едва не превратился в того кривоногого идиотика, который пугал его в Лиме:
челюсть отвисла, слюни вот-вот потекут к подбородку - так увлечен был
жанровой картинкой, привычной каждому жителю Джакарты, но не европейцу. А у
входа в мечеть высилась гора обуви, окруженная толпой мальчишек: дети
стерегли ботинки, босоножки и туфли родителей, пришедших поклоняться Аллаху,
- ребятишки в молитвенном смирении взирали на холм из кожи и текстиля.
Пораженный виденным, Кустов промолвил вдруг отчетливо и по-русски:
"Бугульма!"
заставило его, американского гражданина, предавать свою страну?
приставленный к саксофону и ломбарду... В Новом Орлеане не бывал? - Взмах
руки Кустова означал: где только не приходилось, разве упомнишь... - Пивная
там у въезда в доки, рядом с нею - ломбард, и на ступенях его - старый негр
в отрепьях, но - цилиндр и саксофон при нем. Нанят ли, отвоевал ли место на
ступенях - не знаю. Стоит и играет. Играет и стоит. Мимо него люди несут
пожитки, а он встречает и провожает их, он приветствует и скорбит...
Мелодиями саксофона. Разные мелодии. Обрывки их, намеки на них, порою
обозначения только, несколько нот - и достаточно, люди покачивают головами,
будто признавая: да, это то, что надо... Сам я ни черта в музыке не смыслю,
и вот привел я однажды знатока, профессора, дававшего уроки восходящим
оперным звездам, профессор полчаса слушал и через сутки сказал мне, в чем
секрет. В репертуаре негра - всего двенадцать мелодий, архетипический набор
звуков, так выразился профессор. Те, которые созданы веками и которые
навсегда останутся с людьми, которые всегда внутри людей, стоит только
напомнить им начальные ноты... И люди, все люди понимали негра, не только я
таскался к этому ломбарду внимать негру, все, понимаешь - все! Вот тогда-то
я и подумал: самое лучшее в этом мире должно принадлежать всем! Всем, а не
одиночкам. Не богатым, не бедным, а всем людям.
мысли, - значит, чем больше ссудных лавок и, соответственно, нищих, тем
лучше?
в продолжении существования народа, популяции, а произойти такое может
только при бедности. Только примитивные формы жизни способны на вечность.
Как только они объединяются в коллектив, становятся массой - тут же кому-то
захочется иметь эту ссудную лавку. Иметь! А не таскать туда вещи.
"Интерконтинентале". Неподалеку - советское посольство с флагом и решетчатой
антенной на крыше. Кустов долго рассматривал флаг. Уже в Праге, еще раз
прочувствовав глубину времени и увидев впереди свое прошлое, сказал:
знаю!.. Впереди нас ждут тяжелые испытания, советую тебе поглубже засунуть
свой американский язык в американскую задницу.
целью поездки указать "ознакомление с историческими ценностями", в Праге же
Кустов запретил раньше времени говорить о пани Эйнгорновой.
ленивая, я-то знаю, поверь мне... А вместо тетушки могут подсунуть девку из
корпуса национальной безопасности. Кстати, на Целетной отдел учета
населения, справки выдаются только лично, но одному тебе туда идти нельзя. И
не заикайся о том, что эта Эйнгорнова - родственница. Старушку слопают.
действительно гражданка ЧССР, но проживает не в Праге, а в Пардубице, и та
ли это пани, что нужна, еще надо выяснять, потому что фамилия эта не редкая.
оттуда и позвоню, а ты сиди в отеле, глуши пиво, оно здесь без обмана,
только оно...
повисала на языке Бузгалина в те минуты, когда надо было поговорить с
Кустовым о Марии Гавриловне.
Кустова.
уже... Очень плохая мать, но - мать.
улицу. Бузгалин предложил сходить на Карлов мост: чудо архитектуры, в
Нью-Йорке такого не увидишь. В ответ Кустов отчеканил наставительно:
шпик на шпике. Не советую.
дотянулся до младенца.
Жозефина лгунья!
полистал, отшвырнул.
глянув на скрытую темнотой и тенью фигурку в нише старинного здания, - то ли
чертик спрятался там, глумясь над прохожими и высовывая язык, то ли еще
кто... Задрожал, задергался, замычал, и Бузгалин затолкал его в такси, донес
до номера, всю ночь сидел у кровати, прислушиваясь к неровному дыханию
загнанного человека.
просвистел залихватскую мелодию, прибежавшему администратору пообещал набить
морду, если тот не дозвонится до Пардубице. Позвонила сама полиция: пять
Эйнгорновых в Чехословакии и все примерно одинакового возраста!
Администратор предложил театр или цирк - подумали и отказались. Однако
вечером решили глянуть на Прагу, долго стояли на углу возле отеля,
отказавшись от услуг швейцара; Кустов учил Бузгалина: это тебе не Нью-Йорк,
на первую попавшуюся машину не садись, чистая подстава! Сам выбрал наконец
такси и уже в машине спохватился, вспомнил очень интересный телефон, что
дала ему полиция, выгреб из кармана мелочь. Таксист остановился у автомата,
Бузгалин вышел, крутил диск, поглядывая на машину, на редких прохожих. Улица
узкая, трех-четырехэтажные дома старинной, чуть ли не времен Яна Гуса,
постройки, а уж то, что вдоль них сам Швейк ходил, - это точно. В заднем
стекле виднелся затылок Кустова, заслонявшего шофера. Девять вечера,
зажглись фонари.
направился к машине. И тут же к ней приблизился откуда-то взявшийся
Коркошка. Они одновременно рванули на себя дверцы такси, сели - и голова
Кустова пропала. Такси тронулось с места и поехало. А Бузгалин побренчал еще
монетами, вышел из будки автомата и пошел в обратную сторону. Под фонарем
открыл он путеводитель по Праге и захлопнул его. Неторопливым шагом ночного
гуляки добрался до парка, где в толпе подавленно молчали, глядя на киношные
съемки под прожекторами...
аэродроме и самолет фырчит, проверяя моторы перед ответственным полетом в
Москву. Шагом искателя благопристойных приключений пересек площадь, свернул
за угол и не ошибся: пивной зал, прокопченными сводами напомнивший ему
гамбургские и нюрнбергские заведения для неоднократного и многокружечного
употребления святого для Германии и Чехословакии напитка. Кельнеры в белых
фартуках носились по залу с подносами и без, Бузгалин втиснулся в ряд
непоколебимых чешских спин, раздвинул их и занял место за длинным столом;
пили стоя, сдвинув кепки и шляпы на затылок, сдувая пену, грызя сухарики,
вилкой цепляя шпикачки.