большинство, включая даже и тех, кто и язык-то уже плохо знает, выражало
самый искренний интерес к своей исторической родине, гордость нашими
успехами и настоящее, идущее от сердца внимание к проблемам нашей
общественной жизни, культуры, науки, спорта.
меня простите, тот самый Санитарный-город-Франциско.
на площади Юнион-сквер, зажатой небоскребами. Там на углу, в самой толчее,
стоял черный саксофонист и наддавал жару. Мы грызли теплые орехи, бросались
к каждому автомату hot drinks, чтобы выпить горячего кофе, кутали звезду
нашей компании четырехлетнюю красавицу Маршу.
этих холмах, по которым со звоном тащится старинный кэйбл-кар, канатный
трамвайчик, и над которыми солнце словно бы кружит, будто бы не может
успокоиться, а выскочив из-за очередного алюминиевого гиганта, бьет по
крышам машин, словно бикфордов шнур, поджигает от вершины холмов до
подножия.
видел вас так близко, в пролете улицы вас мчал авто, и где-то там в притонах
Сан-Франциско лиловый негр вам подавал манто..."
рыбачьим причалам есть лобстера.
крабов, креветок, и тут же развеселая толпа их поедает. Многоязыкая толпа, в
которой то и дело почти так же часто, как delicious, слышалось "вкусно".
тоненькую смуглую Эсси с серебряными искрами в кудрявой голове. Лик чудесной
Эсси сиял красотой и добротой.
добротой. Мужчины-негры бывают разные, как и подобает мужчинам, и добрые, и
злые, и приветливые, и резкие. Женщины же все, и наша Эсси не исключение,
выражают добро и привет, как, собственно говоря, и подобает женщинам.
в Америку не предполагал, как много среди них настоящих красавцев и
красавиц. Наша Эсси даже в этой среде была ультра!
толпа на рыбацких причалах.
Марша. - Я тоже бьюти, хотя и кьюти!
ресторанчике, за окнами которого качались мачты сейнеров и ботов, точно
таких, на каких бесчинствовали устричные пираты Джека Лондона. Официант-
итальянец то и дело произносил "спасибо", "добро пожаловать", "кушать
подано".
слов, если живешь в Сан-Франциско.
моста Голден Гейт Бридж. Ветер дул все сильнее. Марша и Эсси, обе совершенно
одинаково, повизгивали от холода. Толлер, плечистый, волосато-бородатый
мат-лингвист из Беркли, поехал на трамвайчике за своей машиной, которую
оставил в паркинге отеля "Хайат". Остальные решили куда-нибудь зайти, чтобы
не дрожать на ветру, открыли первую попавшуюся дверь и услышали "Катюшу":
мужлан почему-то в коротких кожаных шортах, тирольской шляпе и с
аккордеоном. Конечно, расцветали у него не яблони, а яблоки, но ведь и дома
у нас где-нибудь на платформе Удельная в праздники именно яблоки цветут, а
не яблони.
артист!
малосвежие ноздреватые ляжки и заиграл "Лили Марлен".
фронта, то "Землянку", то "Розамунду", то "Ехали мы селами, станицами", то
"Майне либе энгельхен". Вряд ли случайный был репертуар у этого толстяка,
должно быть, вся его судьба за этим стояла.
пошли гулять по набережной. Луна уже висела.
трепетали. Память еще искала. Рука уже бродила. Луна еще висела. Залив уже
молчал.
Толлером.
математически правильно.
знаток массовой культуры.
Сан-Франциско, эту песенку. - И она запела вместе с Толлером:
Откуда она здесь? Наверное, какой-нибудь морячок ленинградский завез, а
здесь, в Сан-Франциско, такая песенка не потеряется.
дня. Тишина, хотя залив еще рычит или уже ворчит. Мы в Сан-Франциско, а это
далеко от табачной фабрики имени Урицкого, и от набережной Фонтанки, и от
Моховой, и от Литейного, но с нами, однако, милая Эсси, прапрапрапрадедушку
которой привезла сюда в Америку в кандалах какая-то сволочь, а Эсси,
нежнейшая, влюблена в русских поэтов, во всех сразу, а потому и в Ленинград,
и, значит, нити все сошлись опять в один кулачок земной ночи, плывущей с
востока на запад, дающей отдых очам, и, стало быть, не забывай этого ни в
Сан-Франциско, ни в Ленинграде, потому что ночь опять приплывет, добрая ночь
с ниточками разных историй, с общей судьбой в кулачке.
НЕУКЛЮЖИЕ РИФМЫ
ВОСПОМИНАНИЕ О ПРОЗЕ
Прозоров Александр
Лондон Джек
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Муркок Майкл
Березин Федор