места -- перемена счастья. Принимайся, -- говорю, -- за дело, начинай загодя
готовиться в путь -- собирай постель, самовар и прочую рухлядь, а я пойду
хату продавать. Прибыла бумага, чтобы мы очистили это место и чтобы через
три дня нашего духу тут не было!
тоже ни с того ни с сего разревелись, и в доме поднялся стон и плач, как на
похоронах. Я, конечно, рассердился и стал вымещать на дочери, бедняжке, все,
что накипело на душе: "Чего, говорю, вы от меня хотите? Что это вы
расхныкались так с бухты-барахты, как старый кантор в дни покаяния? Один я,
что ли, у господа бога? Единственный? Мало ли евреев сейчас из деревень
выгоняют? Поди послушай, что урядник рассказывает! Даже твоя Анатовка,
которая до сих пор была местечком, и та, с божьей помощью, деревней стала
ради тамошних евреев, чтоб их всех можно было выгнать оттуда... А если так,
то чем же я хуже других?
женщина...
пристанища искать?
сказал ему: "Изыди из страны своей", -- Авраам не стал спрашивать куда? Бог
сказал ему: "В страну, которую я укажу тебе..." А значит это -- на все
четыре стороны... Пойдем, куда глаза глядят, куда все идут. Что со всеми
будет, то и со мной. А чем ты лучше твоей сестры богачки Бейлки? Ей, видишь
ли, пристало торчать сейчас со своим Педоцуром в Америке и "делать жизнь", а
тебе почему не пристало? Слава богу, что у нас еще есть с чем с места
трогаться. Кое-что осталось от прежнего, немножко от скотины, которую мы
продали, за хату сколько-нибудь получим. А тут немножко, там немножко:
глядишь -- полна плошка. И то благо! Да если бы у нас даже ничего не было,
все равно, -- говорю, -- нам лучше, чем Менделю Бейлису!
что раз урядник пришел и бумагу принес, раз велят выезжать, то нельзя же
поступать по-свински, -- надо уходить... А сам отправился на деревню
улаживать дело с хатой. Прихожу к Ивану Поперило, к старосте то есть. Он
хозяин крепкий, и хата моя давно ему приглянулась! Я не стал ему
рассказывать, что, и как, и почему, а говорю прямо:
не молодой, а вдруг, упаси бог, помирать придется...
дает.
своим пойду... Покупай, Иване, мою хату с огородом. Другому не продал бы, а
тебе продам.
торговаться, по рукам ударять, десяткой больше, десяткой меньше, -- покуда
не столковались насчет цены. Взял я у него приличный задаток, чтобы без
отказу было, и так вот за один день распродал за бесценок, разумеется, все
свое имущество, все в золото превратил и пошел нанимать подводу, чтобы
забрать оставшуюся рухлядь.
внимательно слушайте, я вас долго не задержу, в двух словах передам.
голые и кажется, будто они слезами плачут. На полу -- узлы, узлы, узлы! На
припечке кошка сидит, как сирота, печальная, бедняжка, -- меня даже за
сердце взяло, слезы на глаза навернулись... Кабы не стыдился дочери,
поплакал бы всласть... Что ни говорите, все-таки батьковщина!.. Вырос тут,
маялся всю жизнь и вдруг, пожалуйте, изыди! Говорите что хотите, но это
очень больно! Однако Тевье -- не женщина, сдерживаю себя и эдаким веселым
тоном кричу дочь:
распухшим носом. "Эге, думаю, дочка моя опять наревелась, как баба в Судный
день". С этими женщинами, доложу я вам, -- сущая беда: чуть что -- плачут!
Дешевые у них слезы...
разница между нами и Менделем Бейлисом...
что жаль с домом расставаться... Ведь ты здесь родилась, здесь выросла, ну,
конечно, тебе больно! Поверь мне, не будь я Тевье, будь я другой человек, я
бы и сам целовал эти голые стены и пустые полки... Я бы сам припал к этой
земле... Мне, как и тебе, каждую пустяковину жаль. Глупенькая! Даже вот
кошка, и та сиротой на припечке сидит. Бессловесное существо, животное, а
ведь жаль ее, без хозяина остается...
одинокого как камень...
о нашей Хаве...
поленом по голове трахнула!
говорил, чтобы имя Хавы не упоминалось!
ли сам сколько раз говорил: в писании, мол, сказано, что человек должен
жалеть человека, как отец свое дитя...
собака, валялся в ногах у попа, будь он проклят, умолял его, а она, быть
может, была тут же рядом в комнате и, может быть, слыхала каждое слово? Или
где была ее жалость, когда покойная мать, царство ей небесное, лежала вот
здесь на полу, накрытая черным? Где она была тогда? А ночи, -- говорю, --
которые я провел без сна? А боль, которая по сей день сжимает мне сердце,
когда я вспоминаю, что она с нами сделала, на кого нас променяла! Где же, --
говорю, -- ее жалость ко мне?
Думаете, однако, что дочь Тевье не нашлась?
кается, даже сам бог прощает...
оторвалась от дерева, должна засохнуть! Лист, что упал, должен сгнить. И
больше не говори со мной об этом! Хватит!
возьмешь, она припала ко мне, стала руки целовать и говорить:
ее, как тогда в лесу, когда она к тебе руки протягивала, а ты поворотил
лошадь и удрал!
голову?
так же как и я!
давно уже умерла!..
была, потому что с первой же минуты, как только она узнала, что нас
выселяют, она себе сказала, что выселяют всех нас, то есть и ее тоже. Где
мы, -- так мне сама Хава сказала, -- там и она будет. Наше изгнание -- ее
изгнание... И вот даже ее узел здесь...
показывает мне какой-то узел, в красный платок завязанный... И тут же
открывает дверь во вторую комнату и зовет: "Хава!" Честное слово! И что мне
сказать вам, дорогой друг? Совсем так, как у вас в книжках описывается:
показывается в дверях Хава -- здоровая, крепкая, красивая, как была, ничуть
не изменилась, только лицо немного озабоченное и глаза чуть подернуты. А
голову держит прямо, с гордостью. Останавливается на минутку, смотрит на
меня, а я на нее. Потом простирает ко мне обе руки и только одно слово может
выговорить, одно-единственное слово и едва слышно:
думайте, однако, что Тевье, упаси бог, расплакался, слезам волю дал,
глупости! То есть, конечно, то, что я тогда пережил и перечувствовал, это
само собой... Ведь и вы отец и знаете не меньше моего, что значит жалость к
детям... Дитя, как бы оно ни провинилось, -- если прямо в душу к вам влезает
и говорит: "Отец!" -- ну, скажите, можно его оттолкнуть? Попробуйте!.. Но, с
другой стороны, голова идет кругом, и на память приходит все то зло, что она
мне причинила... Федька Галаган... Поп... Мои слезы... Смерть Голды... Нет!
Скажите сами, разве можно все это забыть? Как забыть? Но опять-таки родное
дитя... "Как отец жалеет детей своих". Разве можно человеку быть таким