Нес уходят. Площадь пустеет.
Гильом и Генрих стоят у подножия башни.
- ГИЛЬОМ. Нас разгромили, Генрих. Мне тебя жаль. Но,
кажется, все пронесло. Я думал, Франсуа начнет болтать. Что с тобой? Ах,
да... Отец... Но все мы смертны. Надо жить. Надо жить...
- ГЕНРИХ. Если Франсуа приедет в Париж, он встретится с
Питу... Вылезет вся история. Людовик ввел суды для дворян...
- ГИЛЬОМ (сидится). Это все ты! Ты меня втравил в это
дело!
- ГЕНРИХ. Молчи, сейчас поздно говорить об этом.
- ГИЛЬОМ. Говорил! Я говорил, что не надо было отпускать
Питу! Я говорил!
- ГЕНРИХ. Молчи, свинья, или я задушу тебя! Надо ехать в
Париж. К Сен-Полю. Он теперь папский нунций. Надежда только на него...
Встань, свинья! Надо ехать в Париж.
- ГИЛЬОМ. В Париж... Да-да... В Париж!
Париж. Вечер. Белый месяц на сиреневом небе.
У городской стены (места прогулок буржуа) - Буассон и его жена.
- ЖЕНА. Давай с тобой посидим еще немного. Мне что-то
тревожно на душе. Такой месяц...
- БУАССОН. Тебе не будет холодно?
- ЖЕНА. Нет, что ты. Кто-то едет...
Подъезжают два всадника: Гильом и Генрих.
- ГИЛЬОМ. Как ты думаешь, успеем мы проехать?
- ГЕНРИХ. Наверно, ворота еще не закрывали. Да вот,
спроси у этого малого.
- ГИЛЬОМ. Любезный... Проеду я в городские ворота?
- ПРОХОЖИЙ. Толстоват, правда... Хотя телега с сеном
проезжает, проедешь и ты.
- ГИЛЬОМ. Вот тебе новые порядки.
Проезжают.
- ЖЕНА. Почему ты прячешься в тень? Кто эти люди?
БУАССОН. Я их знал когда-то. Это Гильом и Генрих д' Арманьяк.
- ЖЕНА. Тот самый Арманьяк?
- БУАССОН. Нет, его сын. Король отнял у него титул.
Вероятно, приехал хлопотать. Да, когда-то я был знаком с этими беспутными.
Они завлекали меня в свои сети, но я устоял, а вот Франсуа Вийон не устоял
и погиб.
- ЖЕНА. Этот твой Вийон... Ты так часто о нем
говоришь... Кто он такой?
- БУАССОН. Это поэт... Может быть, даже великий поэт...
Нет, не великий, конечно. Великий поэт не может быть несдержан. А бедный
Франсуа был несдержан. Он был очень несдержан.
- ЖЕНА. Почему - был?
- БУАССОН. Он бесследно пропал много лет назад, когда
его изгнали из Парижа... Дело в том, что его секли на Гревской площади...
- ЖЕНА. Какой ужас! Он совершил преступленье?
- БУАССОН. Вероятно, да... во всяком случае, он с
компанией этих щеголей - Гильома, Генриха и других - совершал различные
бесчинства.
- ЖЕНА. А их тоже секли?
- БУАССОН. Нет, что ты! Наоборот... Они-то и добились
этого приговора.
- ЖЕНА. Не понимаю.
- БУАССОН. Мы тоже не поняли ничего... Но Франсуа
навсегда опорочен и не может быть принят в обществе.
- ЖЕНА. А потом что было с ним?
- БУАССОН. Потом доходили о нем самые противоречивые
слухи. То говорили, что он победил на турнире поэтов и великий поэт герцог
Карл Орлеанский сам увенчал его лавровым венком. То говорили, что видели
его поющим в трактирах за кусок хлеба.
- ЖЕНА. Это невозможно! Одно исключает другое.
- БУАССОН. Это так. Впрочем, кто его знает. Мне его
жаль. Он человек одаренный. Его стихи таковы, что от них сжимается
сердце... К сожалению, я не могу тебе их прочесть. Они полны грубостей и
неприличий.
- ЖЕНА. Как могут быть хорошие стихи грубы и неприличны?
- БУАССОН. Ты не понимаешь, дорогая: он просто человек
крайностей. Он увлекается мыслью или чувством и теряет самообладанье. А
самое главное в жизни - это чувство меры, самообладанье. Но у него есть
прелестные вещи. Ах, сколько раз я плакал над его стихами.
- ЖЕНА. Мне кажется, ты преувеличиваешь его достоинство.
Ты скромен, это в тебе привлекает. Но нужно же знать себе цену.
- БУАССОН. Дорогая, мне пришлось пройти путь тяжелых
лишений и страданий, и жизнь научила меня скромности.
- ЖЕНА. Бедный ты мой!
- БУАССОН. Да, я работал, не разгибаясь. Я гнул спину в
канцелярии суда, а он предпочитал отмахиваться от всего. И вот теперь,
достигнув положения и оглядываясь назад, я вижу, что прав был я, а не
Франсуа.
- ЖЕНА. Милый.
- БУАССОН. Он хотел легких успехов, он не хотел
трудиться. Я помню, когда я его предостерегал от знакомства со щеголями, он
мне сказал, что не хочет давить, прости меня, клопов в городской ратуше. И
вот теперь, кто он и кто я? Он пропал без следа и известности, а я скоро
стану председателем парижского суда. У меня прелестная жена, я полон сил и
собираюсь еще много лет послужить моему королю и тебе.
- ЖЕНА. Милый...
- БУАССОН. Постой... Т-с-с...
- ЖЕНА. Что с тобой?
- БУАССОН. Молчи...
На стену на фоне неба взбираются два человека.
Один силуэт среднего роста. Другой повыше и тощий.
Они разваливаются, задирая ноги. Это Франсуа и Жак.
Знакомые голоса...
- ФРАНСУА. Ф-фух...
- ЖАК. Посмотрите на этого долговязого.
- ФРАНСУА. Да, я долговязый. Я молодец. Хочешь, я воспою
себя? "Он пришел долговязый и сел на стену Парижа. Он задирает длинные ноги
и смотрит на них при свете луны. Он вытягивает сжатые руки, и пальцы его
хрустят. (Зевает.) Он смотрит на мир и зевает..."
- ЖАК. Молчи, дьявол.
- ФРАНСУА. Вот Париж... Я снова пришел к тебе, Париж.
Большие черные птицы летят под луной в синем небе. Я пришел, и голова моя в
снегу. Колпак мой драный, перо сломано и плечи покрыты пылью. Здравствуй,
Париж.
Буассон. сняв шляпу, делает шаг к стене с фигурами и кланяется.
- ЖАК. Ты так ждал встречи с городом. Откройся ему.
Объяви свое имя. Видишь, тебя приветствуют толпы? Ну чего ты ждешь?
Откройся.
- ФРАНСУА. Я жду, когда передохнут мои комментаторы со
шляпами в руках. Ну, прыгай.
Исчезают.
- ЖЕНА (шепотом). Кто это был?.. Почему ты кланялся? Я
боюсь...
- БУАССОН. Мне самому не по себе... Это был Франсуа
Вийон...
Перед занавесом монах и Сен-Поль, папский нунций.
- НУНЦИЙ. Все ли готово?
- МОНАХ. Вот еще образ святой Варвары взять. Господи,
хоть бы все прошло удачно!
- НУНЦИЙ. Что за малодушие, сын мой?
- МОНАХ. Такие времена, ваша милость. Народ стал буйный.
Святых не чтит. Пришлет ли король солдат?
- НУНЦИЙ. Обещал прислать.
- МОНАХ. Да, стадо запаршивело.
- НУНЦИЙ. Каков пастырь, таковы и овцы. Неслыханное
дело: король теснит великие фамилии голытьбе на радость!
- МОНАХ. Голытьба поднимает голову. Только бы этот
Скальци Джон
Мережковский Дмитрий
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия