Чтение 20–й страницы книги ~Стройность~

- И вот однажды... О, это великое "однажды"! Неужели
никто не замечает, что все живое бывает только однажды, дважды не бывает
ничего. Дважды, трижды бывает только в машине. А в жизни - только однажды!
- И вот однажды сын приходит и говорит:
- Папулечка! Папулечка!
- Ну, чего? - спрашиваю.
- Я игру придумал.
- Какую же? - поинтересовался я.
- Футбол! - говорит он.
- Ну, футбол не ты придумал...- говорю, потому что знал твердо, что футбол
придумал не он.
- Но сын сказал:
- Я другой футбол придумал.
- Какой? - спрашиваю.
- Надо каждой команде дать по мячу...
- Чего?..- говорю.- Чего?
- И каждая команда будет забивать мяч в свои ворота.
- Ну и где ж соревнование? - спрашиваю.
- Но судьба меня помиловала, и я не успел пропустить
открытие.
- Нет, вы представляете?! Выходят две команды на
футбольное поле, у каждой свой мяч, и они начинают забивать мяч в свои
ворота. Мы - в свои, они - в свои. И сколько я потом ни проверял эту идею,
я видел почти ее универсальность, и не мог придумать, как этой идеей
воспользоваться в корыстных целях. И магазинным дьяволам здесь нечего было
делать. И я подумал: "Ог-го! Ог-го! Не оно ли? Не оно ли?" Ну сын, ну сын!
Мне было чем гордиться.
- Я понимал, что они могут придумать, как
воспользоваться и этим, но меня радовало, что уже я не могу придумать.
Потому что кто же будет платить деньги, чтобы посмотреть, как две команды
забивают мячи в свои ворота. И не будет традиционных победителей. И наша
самая распространенная игра не может рассчитывать на то, что распродаст
билеты своим болельщикам. Потому что болельщикито теперь были за две
команды, а не за одну.
- А что? А что? Тут что-то было! Во всяком случае,
запахло проколом, запахло проколом всей дьявольской системы. А как пахнет
прокол? Так и пахнет! Злым духом. То есть магазин стал очевидно пованивать.

- И тут я впервые неизвестно чему обрадовался. И больше
всего меня обрадовало, что я обрадовался неизвестно чему. А тут еще
случайно приходит сын и говорит:
- Папа, а что больше: небоскреб или Египетская пирамида?
- Я смутно помнил, что, кажется, небоскреб. И говорю: -
Небоскреб не больше, а выше. Но уж что наверняка выше, и я знаю это точно,
так это Останкинская телебашня. Она - 550 метров.
- Ого! - говорит сын.
- Ну да, она больше чем полкилометра.
- А сам думаю: "Она ведь не только этим больше. Уже
небоскреб отличается от пирамиды тем, что в небоскребе живет куча народу,
живого, а пирамида хранит одного сушеного покойника. А уж с телебашни идут
передачи для миллионов живых людей".
- Передачи эти, правда, так себе. Но это уж не вина тех,
кто слушает, а вина тех, кто эти передачи изготовляет. И миллионы живых
людей вынуждены слушать разнообразную музыку, которая отличается друг от
друга только подробностями заикания. Вынуждены слушать "Соло для кильки в
томате" и вникать в стиль "сервелат". Или вникать в лекции, в которых
людское неумение жить друг с другом цивилизованно объявляют духовной
жизнью.
- Но радость не проходила. И я вдруг понял, почему.
- Заканчивалась "Утренняя почта", в которой было много
шелупони и вторсырья, но была прекрасная лекция искусствоведа, над которым
смеялись. Лекция фактически не отличалась ничем от любой искусствоведческой
лекции, но была глупа настолько, что это было уже видно.
- И вдруг последним номером пошла настоящая песня. Было
видно, что она настоящая. Было слышно, что она настоящая. Хотя ни одного
слова понять было нельзя, потому что ее пели на голландском, кажется,
языке. Но песня была лихая, минорная, окраинная. И было понятно, что песня
живет. И ни хрена с ней не сделаешь. Женщины за певицей делали какие-то
движения распахивающимися платьями и показывали свои невероятно длинные
ноги, но это не имело ни малейшего значения. Потому что все перекрывала
песня. В ней была энергия, ритм, минор отчетливый. И лихость, равная
лихости купринского "Гамбринуса". И душа разговаривала с многомиллионной
душной.
- Посмотри, какие ноги...- сказала жена, желая сделать мне приятное, зная.
что я этим делом увлекаюсь.
- Какие ноги! - закричал я.- Какие, к чертовой матери, ноги! Ты слышишь
песню?!
- Только не плачь,- сказал сын, который заметил, что я реву только от
радости, а на остальное плюю. Но все равно, это его беспокоило.
- Сынок, я не вникиваюсь, не бойся, не вникиваюсь. Я просто радуюсь.
- И тут у меня впервые зародилось сомнение в отношении
самой лекции о конце света лет через сорок. Лекции, в атмосфере которой я
жил все это время. И сомнение зародилось именно потому, что лекция была
научной. Нет, я не сомневался, или почти не сомневался в наблюдениях, на
которых лекция основывала свои .выводы, в эмпирических фактах, диструкции
биосферы и человека. Я засомневался в ее выводах, и сомнения для этого
давала сама лекция. Началась переоценка ценностей, в том числе и самой
лекции. И в этой переоценке меня мощно поддерживал "Закон Случайности",
живой случайности, которую вычислить было нельзя, поскольку она живая.
- Вот вам два примера.
- Один из прежней жизни, другой - из сегодняшней. Я
слышал много версий о гибели Эрнста Тельмана. Какая из них правильная, я не
знаю. Я не историк. Но одну версию о том, почему не удалось снасти Эрнста
Тельмана, я сам читал в послевоенном "Огоньке".
- Была целая организация, которая готовила его побег из
тюрьмы. Кажется, из Моабита. Все было продумано. Все было рассчитано. Все
буквально. А бегство сорвалось. Знаете, почему? Потому что кто-то, чтобы не
заскрипел замок от ключа и дверь камеры открылась бы тихо, пипеткой залил в
замок подсолнечное масло. И капля подсолнечного масла вытекла из скважины,
и проходящий мимо охранник, заметив эту каплю, ничего не сказал, а прошел к
сигналу тревоги. Поднял тревогу. Побег сорвался. Вот так!
- Можно было эту каплю предусмотреть, а тем более
предусмотреть, что капля вытечет из скважины? Нет. этого вычислить было
нельзя. Но это случилось.
- И второй случай. Передали, что запущен на орбиту
модуль, который должен был состыковаться с космической станцией. Все было
высчитано, сами понимаете... Компьютерный век! И баллистика, и всякое
такое... А через день передали, что стыковка отменяется. и модуль снова
запущен на стыковку. Чего же не рассчитали? И вот модуль состыковался, но
неплотно. Образовалась щель, и космонавтам пришлось выйти наружу, глазами
посмотреть, что же там произошло. Что же оказалось? Оказалось, что между
модулем и станцией застрял кусок какой-то материи. -
Можно ли было рассчитать появление этой тряпки? Нет. Потому что появление
этой тряпки было живой случайностью, и кто-то был виноват. А когда тряпку
выдернули в космосе, то модуль благополучно притянулся и щель пропала...
- Я смутно почувствовал, что в этой лекции, в атмосфере
которой я жил все это время, есть какая-то щель и, значит, надо было искать
тряпку или каплю масла в самой лекции.

- А время шло, и киногруппа обрастала нужными ей
кинопомощниками: и к одному я особенно присматривался, потому что он был
похож на Апостола. Свела нас, ну конечно же, песня. Пел ее покойный Бернес,
на слова, кажется, тоже покойного Исаковского. Песня про то, как солдат
вернулся с фронта и пришел на могилу жены своей Прасковьи. И солдат на
могиле своей жены справлял поминки. Солдат, который пришел к тебе,
Прасковья, и три державы покорил. И там солдат пил из кружки "вино и горе
пополам"...
- И мы с ним сошлись на этой песне и понимали, что
хлюпаем носами не от горя, а от радости, что сказаны такие вот слова. И мы
с ним часто встречались, и пили. Из кружки. Вино и горе пополам. И звучала
на всю квартиру "Прасковья". И жена моя негодовала. Совершенно справедливо.
- И вот сегодня он пришел ко мне как раз, когда шла
передача последних известий, в которых сообщалось, что на аукционе продана
картина Ван Гога "Подсолнухи" кому-то в частные руки за 36 миллионов
долларов. Ну, в общем, пьяный бред. Особенно было интересно это слушать,
когда у меня наступила переоценка ценностей (денежных, во всяком случае),
толчок к которой дал ансамбль "Кукуруза" и история с контрабасами (4 рубля
пара).
- И он мне говорит:
- Слыхал... Сообщали, что в американском посольстве американцы арестовали
трех охранников из двадцати восьми. А охрану несет морская пехота. - За что
же? - спрашиваю.
- За шпионаж,- говорит,- и за связь, любовную, с русскими женщинами.
- Та-ак.- говорю,- за шпионаж, значит...
- А он отвечает:
- А знаешь... Ходят слухи, что и трех русских женщин мы арестовали за то же
самое.
- Это уже начинало походить на футбол с двумя мячами, по
мячу в каждой команде, и каждая забивает в свои ворота. Я думаю: "Ничего,
ничего... мы еще поищем..." И начал переоценивать саму лекцию. (И правда,