пригласить вас сюда. Из ваших уст я получил авторитетное, исходящее из
первоисточника подтверждение упомянутого факта. А именно что отец ваш
лишен возможности заниматься своей профессией. Данное положение
противоречит установленным правилам. Вот и все, что я знаю о деле. Ничего
больше мне и не подобает знать, молодой человек. А теперь перейдем к
выводам; вернее, не к выводам, раз вывод ясен и я вам уже сообщил, что
отец ваш должен быть восстановлен в своей должности, а к вопросу о том,
как навести порядок в этом деле.
своего епископа. Мы можем только быть благодарны им за такую сдержанность
и доказать нашу благодарность тем, что сами не станем преувеличивать
значения конфликга. Но вследствие этого, разумеется с точки зрения
процедуры, вопрос становится довольно сложным. Мне кажется, что есть
только один выход из положения: надо направить из Рима в торуньскую курию
какое-нибудь дело с пометкой, что адвокат, ведущий процесс, назвал в
качестве своего тамошнего представителя вашего отца.
и ведении процесса.
процесс. Бракоразводный или любой другой. И к примеру, оказывается, что
кого-то из свидетелей нужно допросить на месте, а именно в Торуни.
Адвокат, который ведет процесс, является к нам, в наш трибунал, просит,
чтобы мы дали соответствующее распоряжение курии, и одновременно сообщает,
кого на территории данной епархии он избрал в качестве своего
представителя. Мы даем распоряжение. Местного адвоката вызывают, и он
вступает в свои права. Будем надеяться, что, один раз преодолев трудности,
в дальнейшем уже...
жестоко страдает отец, я вскочил со стула и принялся бессвязно
благодарить. Я благодарил тем горячее, что поначалу несправедливо судил о
монсиньоре Риго, и теперь корил себя за это. Правда, конфликт между моим
отцом и епископом он рассматривал только с юридической стороны. Для того
чтобы найти выход из тупика, он тоже обращался только к правилам и
процедуре. Но он умно и по-человечески был чувствителен к оттенкам моего
дела.
приглядываясь ко мне, чем прислушиваясь к моим словам, да и то в некотором
роде удивленно, даже разочарованно. - Я не оказываю вам никаких
благодеяний, а просто информирую вас.
кругах верные друзья, не правда ли? Впрочем, это уже полностью переходит
границы моей компетенции.
мою руку.
мне с письмом, в котором точно, но со всем уважением к епископу изложит
подоплеку и ход развития конфликта.
документов! Никаких донесений. Частное письмо, коротко и ясно излагающее
суть дела для моего сведения.
прошений. Выберите наиболее подходящее. Тут вам даст самый лучший совет
друг вашего отца.
дальнейших шагов, то ждите, пожалуйста, моего сигнала. А за это время вы
вместе со своими друзьями подберите материал, который Рота могла бы
переслать в Торунь.
монсиньор пояснил:
настоящий, истинный церковный Рим. Тот, по дорожкам и закоулкам которого
вы бродите. И, как бывает в маленьких городках, здесь всё обо всех
известно. Поэтому не бойтесь, что я потеряю ваш след в этом городке. И не
проявляйте нетерпения, потому что, на мой взгляд, вся история очень
простая и ее легко уладить.
себя, стараясь шагать медленно, с каменным выражением лица. Но, очутившись
на площади перед дворцом Канчеллерия, я перестал притворяться спокойным.
Если даже некоторые детали разговора были мне неясны, не вызывало
сомнений, что монсиньор Риго решительно держит сторону моего отца. Сверх
того, исход дела зависит от него, раз декан Роты поручил монсиньору
заняться этим делом. И значит-мы победили! И значит-конец неприятностям!
телеграфировать, как идут хлопоты. "Маленьким городком" был не только Рим,
но и Торунь-понятно, в том же самом смысле. Мы изрядно помучились над
нашим шифром, чтобы торуньская курия не смогла разгадать условных
выражений, в случае если кто-либо доставит ей тексты моих телеграмм.
составил телеграмму, извещавшую отца о благосклонном отношении Роты к его
делу.
"Ванду". Но я так сиял от счастья, что мне показалось попросту неприличным
предстать в подобном настроении перед невеселыми обитателями пансионата.
Это было бы неделикатно по отношению к ним, да и легкомысленно, поскольку
мои хлопоты, пусть и продвигающиеся весьма успешно, требуют соблюдения
полнейшей тайны. Поняв это, я вдруг заметил, что нахожусь на площади
Сан-Андреа делла Балле, обернулся и увидел фронтон отеля "Борромини",
любимою римского отеля моего отца. Ему было удобно останавливаться здесь,
всего в двух кварталах от дворца Канчеллерия, где помещались оба
апостольских трибунала, ради которых отец главным образом и приезжал.
архивы, не говоря уже о дворцах и апартаментах церковных сановников, с
которыми отец поддерживал отношения.
ресторана, с которой связано столько воспоминаний, сел за столик,
защищенный, как и все остальные, тентом с вьющимися растениями. Мне
доставлял удовольствие вид зала, а в особенности радовало то
обстоятельство, что еще вчера вид этот был бы мне неприятен. За столиками
довольно заметно выделялись черные сутаны с фиолетовыми кантами или без
кантов, их было немало, бросались в глаза и темные костюмы светского
покроя.
по-старому займет столик в этом ресторане, будет обсуждать и улаживать
различные дела, вернув все свои давнишние права постоянного клиента отеля
"Борромини" и вступив в свои обязанности. И я наконец избавлюсь от этого
кошмара-говоря откровенно, воистину смехотворного, если бы не мучил он гак
моего отца.
ждали. Потом набрал номер телефона адвоката Кампилли, но, еще до того как
мне ответили, повесил трубку. Я звонил из гардеробной, где полно было
людей, которым могли быть известны фамилии священника де Воса и монсиньора
Риго.
я позвонил с почты спустя два часа, так как помнил, что Кампилли спит
после обеда.
перетасовались в моей голове; от священника де Воса я ушел полный
сомнений, от монсиньора Риго-в приподнятом настроении. Мысленно
восстанавливая картину первой и второй беседы, я по-прежнему прекрасно
понимал, что добрых симптомов гораздо больше, чем дурных. По-прежнему мне
было ясно, что ситуация складывается хорошо. Но понемногу я начал замечать
в ней и теневые стороны. Они вырисовывались как из расхождений между
высказываниями моих собеседников, так и из нескольких загадочных
утверждений и пожеланий. По мнению священника де Воса, тот факт, что отец
лишился доверия епископа Гожелинского, безнадежно усложнял дело. А
монсиньора Риго факт этот тревожил не больше, чем песчинка, забившаяся в
мотор. Нужно было лишь устранить песчинку, чтобы мотор продолжал работать.
расспрашивал о состоянии здоровья моего отца, о том, сможет ли он или не
сможет в случае чего вести дела. Я не усматривал также никакой логики в
том, что монсиньор Риго пожелал получить письмо от отца. Если он считает,
что никакого конфликта нет, то зачем нужно письмо? Если же он согласен с
тем, что конфликт существует, то в таком случае ничего ведь нельзя
исправить с помощью частного письма. Я твердо знал, что за требованием
монсиньора не кроется ловушки. Но по временам с беспокойством думал, что
требование это необдуманное и высказано опрометчиво, в соответствии с
психологией людей, которые имеют право принимать решения и инстинктивно