близ собора святого Петра, я не раз обращал на нее внимание, но в те часы
двери лавки были закрыть! и свет в ней не горел. А вот теперь я заглянул
внутрь. Какие великолепные книги лежали на массивных длинных прилавках!
Различные жизнеописания, художественные монографии, альбомы, посвященные
религиозному искусству, богато иллюстрированные литургические справочники.
преуспевающей части духовенства и здесь немного подрабатывали. Но, прежде
чем я понял, что передо мной стоит такой же продавец, как и все остальные
в этой лавке, я с удивлением поглядел на седого священника, который
обратился ко мне с вопросом:
Ватиканская библиотека, и, следовательно, я не нарушил своего обещания.
Впрочем, однажды сказав себе, что Пиоланти, видимо^, очень чувствителен ко
всему, что касается его книги, я в дальнейшем придерживался этой версии. И
не считал, будто поступаю неделикатно, спрашивая про его книгу.
посмотрел на меня. - Нет, у нас нет этой книги.
скажу вам" в равной мере могло означать "не сумею вам сказать" и "не
хочу". Однако, когда на вопрос о заглавии он в точности повторил ту же
фразу, я понял, что должен толковать его слова в другом значении.
требованиям?
вас интересуют исследования об отсталой в своем развитии итальянской
деревне, то у нас имеются превосходные и очень серьезные книги на эту тему.
уже пора.
опоздаю. "Бедный Пиоланти, - подумал я, - так вот в какое затруднительное
положение он попал!" Фильм был неплохой, американский, остросюжетный.
Следя за ходом действия, я забь1Л о собственных заботах, что уж говорить о
чужих. После кино я пошел прямо домой. Лакей еще не спал и сообщил мне,
что синьор Кампилли вернулся из Абруцц, но тут же уехал на воскресенье в
Остию. Вспомнив о его просьбе или, вернее, предостережении, я сказал, что
хоть завтра и воскресенье, я позавтракаю в обычное время, так как потом
пойду к мессе. Я выбрал расположенную неподалеку церковь святого Онуфрия,
от которой начинается чудеснейшая прогулка по Яникулуму; обьгано, когда я
проходил мимо, церковь бывала закрыта. Я провел там полчаса, тихонько,
чтобы не мешать молящимся, переходил от часовни к часовне, разглядывая
фрески Доминикино и Пинтуриккио, а также памятник и надгробье Тассо,
который последние месяцы перед смертью жил при этой церкви и здесь умер.
здороваюсь со всеми домочадцами. Помимо них присутствуют дама с дочерью и
священник. Дама доброжелательная и веселая, из разговора выяснилось, что
она бывшая помещица.
лиловыми кантами-значит, прелат. Время от времени он нарушал молчание,
бросая короткие, чаще всего саркастические замечания, которым все
благоговейно внимали. Если он высказывал их с улыбкой, впрочем, всегда
иронической, - смеялись. Когда же он высказывал их серьезным тоном, никто
не смеялся, даже если замечания были забавные. Он постоянно жил в Риме,
где руководил эмигрантским научным центром. Услышав слова "научный центр",
я сообразил, кто такой этот священник и как его зовут: Кулеша-историк
восточных церквей, солидный ученый; перед войной его перевели из
Люблинского католического университета в Рим, в Институте Орьентале при
конгрегации пропаганды веры. Со времен войны он ничего нс публиковал. И
Кракове мне говорили, что Кулеша поглощен политикой. А дама с дочерью
попали в Рим и первый год войны. Кажется, у них тут была близкая
родственница в монастыре, где и они как будто жили. По крайней мере так
получалось из разговора.
священнику и дамам, старшая из них, мать, сказала:
пояснила пани Рогульская.
тесновато. Отсюда уже вынесли кровать Козицкой-она, вероятно, вернулась в
свою комнату. Со всего пансионата притащили кресла. Я узнал кресло,
которое стояло в моей комнате, когда я жил в пансионате. Кусок обивки
справа на внутренней стороне оторван-- значит, то самое. Для гостей сюда
внесли три-четыре столика. Надо было следить за каждым движением, как бы
что-нибудь не опрокинуть. Но, конечно, здесь нам было лучше, чем в
столовой, через которую то и дело проходили постояльцы пансионата.
было признаваться, что у тебя есть связи с заграницей, а теперь наоборот:
чтобы числиться на хорошем счету, надо иметь за границей родственников. И
даже получается так, что если нет у тебя рассеянных по свету отца, матери,
сестры или брата, то никуда тебя нс пустят. Дудки, сиди дома!
важностью:-Простоте, я специалист по истории восточных церквей. Мне вы
можете верить!
все приняли его злорадное замечание насупившись, даже Малинский, который в
обществе прелата держал себя свободнее, чем остальные. Он не возражал ему,
но иногда подхватывал слова Кулеши и развивал его мысль. Остальные же
внимали речам Кулеши-как абсолютной истине, к которой ничего нельзя
добавить. Несколько раз они встречали замечания прелата деликатным смехом,
поэтому я сперва не понял, до какой степени все здесь считаются с его
мнением и сколь трепетный страх вызывает у них его личность. Это
обнаружилось лишь немного позднее. При всем его светском лоске и даже
изяществе как в движениях, так и в способе выражения мыслей, характер у
священника был вспыльчивый, бурный.
в тоне легкой, светской пикировки. После чего чистосердечно и с полной
убежденностью добавил:-Зато в других вопросах, и в первую очередь во всем,
что касается вашей научной специальности, буду считать для себя честью
принять мнение историка и исследователя, которого знают и ценят- в научных
кругах всей Польши.
стреляный воробей, меня не проведешь на такой мякине.
Вы приезжаете сюда, чтобы расколоть эмиграцию. Вашим хозяевам не удалось с
помощью агентов сломить наше сопротивление, а теперь пришел черед для
сознательных или бессознательных действий через друзей и родных!
кокпрдоводы, и тут же завел оживленный разговор с пани Рогульской по
поводу организуемого им в ближайшее время польского богослужения.
Племянница хозяйки, пани Козицкая, не сводила глаз с прелата.
Чувствовалось, что она восхищается им, его словами, его голосом. Когда
прелат напал на меня, в ее глазах блеснули радость и ирония. Она сидела
поблизости от меня.
Было ясно, что она глуха ко всем другим мнениям, кроме мнения Кулеши. К
счастью, Малинский прервал мои никому здесь нс нужные рассуждения.
вернувшись к моим словам о том, будто Кулеша известен у нас как историк,
начал вполголоса расспрашивать меня, как мы, молодые научные работники,
вообще относимся к ученым, находящимся в эмиграции. Мы немного поговорили
об этом.
ученым? - спросил он затем.
разговаривали тихо. Дама с дочкой беседовали с пани Рогульской, Шумовский
что-то объяснял Кулеше. В комнате было шумно. Все-таки священник услышал,
о чем мы говорим, потому что внезапно он повернулся к нам. Огонь, который
в нем только тлел во время короткой стычки со мною, теперь наконец
вспыхнул. Кулеша говорил быстро. Голосом своим он владел, но за
содержанием и порядком слов не следил. Ясно было, что он страдает, что он
не может привыкнуть к мыслям, которые, наверное, сотни раз высказывал.
Боль, злоба, отчаяние, упрямство мешали ему четко их выразить. Он говорил,
Шилова Юлия
Чернецов Андрей
Корнев Павел
Каменистый Артем
Рыбаков Вячеслав
Якубенко Николай