Чтение 253–й страницы книги ~Вокруг Иосифа Бродского~

население, а начальство.) И ненавидит не по приказу свыше, а из глубины
души.

Рассказал, какие о нем распространяются слухи -- нарочно,
начальством:

Сначала Павлов*(44) заявил, что он уголовник.

Теперь инструкторы сообщают слушателям, что он был в плену, что он
-- власовец, что он был полицаем...

Арестованы -- уже довольно давно -- Синявский (автор предисловия о
Пастернаке) и переводчик Даниэль. Их обвиняют в том, что они -- Абрам Терц.

Всюду ищут самиздат.

От Иосифа сведений нет. По-видимому, он еще в Коноше.

Я попрошу известинцев позвонить в Архангельскую область, куда 9/IX
Верх. Суд послал свое решение.

[24/IX 65:] Москва

АлTна ходила в Верх. Суд и выяснила к нашему ужасу, что по ошибке
решение об Иосифе заслано вместо Архангельской области -- в
Ленинградскую... А он, бедняга, звонит оттуда, спрашивает, когда же.

[25/IX 65:]

Иосиф.

Только что ушел от меня.

Освобожден. В Ленинграде еще не был. Приехал сначала сюда, говорит
-- чтобы получить деньги в Гослите.

Иосиф. Тот, кого не дождалась Фрида. Не я имела право обнять его в
дверях, и жарить ему яичницу, и смотреть, как он ест...

Но -- выпало это мне. И я старалась радоваться, и мне это почти
удавалось.

Он как-то еще вырос и поширел. Большой, будто сильный. Но нет,
болезнь видна: не кончает фраз, бегает по комнате, все время крутит
пальцами...

Мы вместе звонили в Ленинград: Анне Андр. И его тетушке.

Очень плохо одет. Но и это его не портит.

Доброта, простодушие, ум, дурной нрав -- ребячливость -- прямой
поэт.

Читал стихи -- но бросал, забывал их...

Теперь предстоит Ленинград и последний барьер: прописка.

Хочет, прописавшись в Ленинграде, ехать в Таллин.

Зашла Юля. Подавая ей ее клетчатое пальто, Иосиф сказал:

-- Все в клетку, как тюремная решTтка!

Стараюсь догадаться, как поступила бы Фрида? Иосиф освобожден, но
не реабилитирован. Решение Суда РСФСР (несомненно, под воздействием
Толстикова) вопиющее: освободить как психически-неполноценного. (А не как
оклеветанного!)

Думаю -- надо укрепить его благополучие, т.е. чтоб он был прописан,
стал членом Группкома переводчиков и пр., а потом -- а потом, когда страсти
улягутся -- подумать.

[6/X 65:] Москва

Из Ленинграда ни звука. Не знаю -- прописывают Иосифа или не
прописывают? Берут на учет в Группком переводчиков -- не берут?

Сегодня я постараюсь дозвониться Эткинду или Грудининой.

[15/X 65:] Вечер. Комарово

Да, Комарово. Море шумит. Тепло и сухо. Я в комнате Й 4. Пока
тишина полная.

Иосиф звонил мне из Ленинграда в Москву и повторял, что у него все
хорошо: прописан на год; в Группком, вероятно, примут... Но за 40 минут до
моего отъезда позвонил Толя и сказал, что нужна характеристика от К. И. Мне
пришлось поручить создать шпаргалку и съездить к деду Копелевым; они
сделают это хуже, чем я, и я тревожусь.

Завтра Иосиф ко мне приедет. (Имя, звук, тревога, обратившаяся в
человека!) Я хочу поговорить с ним о его дальнейшей жизни. Дело в том, что
даже если ему дадут сейчас гору переводов -- деньги воспоследуют не раньше,
чем через год...

Подарю ему Фридину фотографию (от Гали и Саши) и свое "Над гробом".

Меня огорчает, что ближайшие "соратники" -- Копелевы, Гнедины --
считают наши бродские дела конченными... Это не по-Фридиному: судьба его
еще не устроена.

[16/X 65:] Комарово

Светлый день. В 12 ч приехали Иосиф и Яша*(45).

Дело не кончено, как я и боялась.

Прописка не осуществлена еще, п.ч. нет снятия с военного учета в
Коноше.

Вопрос о принятии в Местком будет решаться 26-го.

А участковый уже приходил осведомляться: где он работает?

Членство в Группкоме, достаточное для всех, для него может
оказаться защитой недостаточной. Да и денег ведь нет и за переводы не будет
ранее, чем через год. А деньги?

Стало быть, надо хоть на первое время идти куда-то на службу.

Так он и собирается поступить.

Мы пошли гулять. Яша скоро помчался на поезд. А мы гуляли вдвоем и
впервые в жизни разговорились. Он умен, тонок, блистателен... "Прямой
поэт". Более всех любит англичан: Браунинга, Саути, Кольриджа. И
американцев: Фроста. Из русского ХХ века -- Цветаеву.

Оказалось, что он живет в доме Мурузи... Подумать только, в двух
шагах от моего детства, наискосок от Маршака, в доме, где была студия Дома
Искусств, а до того, где жили Мережковские!

Считает гением переводчика Андрея Сергеева.

Элегантен: в куртке, привезенной из Италии Анной Андреевной, при
галстуке. Красив. Очень внимателен, любезен, починил лампу от моего
пюпитра, которая снова сломалась.

Необходимо достать ему переводы.

[24/X 65:]

Вчера была телеграмма от Копелева, что рекомендация наконец
выслана. Гора с плеч. Сегодня в городе я позвонила -- рекомендация
получена; Грудинина клянется, что тучи рассеиваются. Мальчики ходили к
Гранину, рассказали о капкане; Грудинина -- к Дудину. Кетлинская, нынешний
председатель Комиссии по работе с молодыми, взялась очень горячо и устроила
скандал той бабе из Группкома, которая затевала провалить его. Авось 26-го
все обойдется.

[31/X 65:]

Была на днях и Наташа Долинина*(46) -- тоже человек из Фридиной жизни,
тоже тревога.

Сообщила мне Нат. Грудининой и Рунины*(47) идеи насчет того, что "дело
Бродского" погубило Фриду и что я виновата, послав Фриду на суд.

Фрида всю жизнь занималась спасением других. Я -- нет. И не мне
было втягивать Фриду в дело Бродского. Я сама втянулась в него поначалу
только из желания помочь Фриде, разделить ее тяжесть. Ко времени 2-го суда
она была в Малеевке. Ей туда позвонил кто-то из ленинградцев. Она приехала
в Москву. Тут восстали родные: не пускали ее. Вечный аргумент: ты ничем не
поможешь, а сама... Мне позвонила Саша, спросила совета. Я ответила:

-- Маме надо ехать, Сашенька. Она очень глубоко уже вошла в это
дело, она уже любит Иосифа, и если она не поедет -- она съест себя.

Она поехала. И совершила свой подвиг.

Если бы она не поехала -- она все равно продолжала бы за него
драться, но у нее не было бы оружия -- записи суда -- того оружия, которое
в конце концов сокрушило стены его тюрьмы.

И неправда, что дело Бродского было для нас только мукой и болью.
Сколько друзей, помощников, соратников принесла ей запись! какую она
почувствовала силу -- силу своего слова.

Сколько людей помогали ей -- в деле Бродского она секунды не была
одна.

Да, забыла записать главное: 26-го Иосифа приняли в Местком.
По-видимому он теперь для милиции недоступен. Теперь надо ему уезжать,
уезжать, чтобы здешние Лернеры не учинили какой-нибудь провокации.

[3/XI 65:]

Был Панич. (Я теперь друзей зову к 6-ти.)

Гуляли, разговаривали. Я прочла ему стихи К. о стихах и дивные
Иосифа -- о Малой Охте, которыми я просто заворожена, которые я послала
деду.

[I/XII 65:]

Время бежит под откос. Скоро Москва.

Я живу здесь очень интенсивно: работаю, гуляю, лежу, пишу письма --
день набит до отказа. Еле успеваю написать письмо, выстирать платки.

Была мечта: кончить о Фриде числа 5-го, а потом 10 дней жить
вольно, отдыхать. Но нет. Хотя работаю ежедневно и много, вижу, что и к
15-му еле кончу.

Глина размялась, потеплела, лепится, и это дает счастье и чувство
полета. Но хорошо ли то, что слеплено? Имеет ли оно хоть отдаленное
сходство с нею, чей голос я слышу, очи вижу? Не знаю.

Вчера утром вдруг -- Иосиф. Был у Гитовича, который отбирает с ним
его стихи для книги. Чудеса! На днях он с успехом выступал в Союзе на
семинаре молодых; все хвалили; Кетлинская ("она всегда на 2 шага впереди
прогресса", -- говорит о ней Дар) в восторге и обещает напечатать стихи.