Чтение 21–й страницы книги ~Почтамп~

В то время вышел закон, чтобы почтамт платил подменным клеркам полторы
ставки. Поэтому все сверхурочные почтамт перекинул на штатных работников.

За восемь или десять минут до конца моей обычной смены в 2.48 включался
интерком:

-- Прошу внимания! Всем штатным клеркам, прибывшим на работу в 6.18
вечера, требуется задержаться на час сверхурочно!

Джэнко улыбался, склонялся вперед и выливал в меня еще больше своего
яда.

Затем, за восемь или десять минут до окончания моего девятого часа,
интерком включался снова:

-- Прошу внимания! Всем штатным клеркам, прибывшим на работу в 6.18
вечера, требуется задержаться на два часа сверхурочно!

Затем, за восемь минут до моего 10-го часа:

-- Прошу внимания! Всем штатным клеркам, прибывшим на работу в 6.18
вечера, требуется задержаться на три часа сверхурочно!

А тем временем Джэнко не закрывал рта:

-- СИЖУ Я В ЭТОЙ АПТЕКЕ, ПОНИМАЕШЬ? ВХОДЯТ ДВЕ КЛАССНЫЕ ДЕВКИ. САДЯТСЯ
ПО
ОБЕ СТОРОНЫ ОТ МЕНЯ...

Мальчишка меня просто приканчивал, но я не мог найти выхода. Я
вспоминал все остальные места, где работал. В каждом ко мне прибивался
какой-нибудь псих. Я им нравился.

Затем Джэнко вывалил на меня свой роман. Печатать он не умел, поэтому
дрянь эту напечатала ему профессиональная машинистка. Он был переплетен в
причудливую черную кожаную тетрадь. Название было очень романтичным.

-- СКАЖЕШЬ ПОТОМ, ЧТО ТЫ ОБ ЭТОМ ДУМАЕШЬ, -- сказал он.

-- Ага, -- ответил я.

20
Я взял его домой, открыл пиво, залез в постель и приступил.

Начинался он хорошо. О том, как Джэнко жил по маленьким комнатушкам и
голодал, пытаясь найти работу. У него не получалось с агентствами по
найму. И тут встретил в баре парня -- тот показался ему весьма ученым
типом, -- но этот друг постоянно занимал у него деньги и так никогда и не
отдал.

Честное письмо.

Может, я недооценил этого человека, подумал я.

Я все надеялся на него, пока читал. А потом весь его роман развалился.

Почему-то стоило ему начать писать о почтамте, как вся эта штука
утратила реальность.

Роман становился все хуже и хуже. Закончилось все тем, как он пришел в
оперу. Антракт. Он вышел из зала, чтобы не видеть неотесаную и глупую
толпу. Тут я был с ним. Когда он огибал столб в фойе, все и случилось.
Очень быстро. Он столкнулся с культурной, изысканной, прекрасной дамочкой.
Чуть не сшиб ее с ног.

Диалог звучал примерно так:

-- Ох, простите, бога ради!

-- Все в порядке...

-- Я не хотел... понимаете... извините...!

-- О, уверяю вас, все в порядке!

-- Но понимаете, в смысле, я вас не видел... я не нарочно...

-- Все в порядке. Все в полном порядке...

Диалог по поводу столкновения продолжался полторы страницы.

Бедный мальчонка был поистине безумен.

Оказалось, что эта баба, хоть и бродила вокруг столбов в одиночку, ну,
на самом деле, она замужем за этим врачом, но эскулап не врубается в оперу
и даже, собственно говоря, плевать хотел на такие простейшие вещи, как
Болеро Равеля. Или даже Танец с Треуголками де Фаллы. Тут я был на стороне
доктора.

С момента столкновения этих двух подлинно чувствительных душ что-то
начало развиваться. Они встречались на концертах, а после наскоряк
перепихивались. (Это скорее подразумевалось, нежели утверждалось, ибо они
оба были слишком тонки для того, чтобы просто ебаться.)

Короче, роман закончился. Несчастное прекрасное существо любило своего
мужа, и нашего героя (Джэнко) оно тоже любило. Она не знала, что делать, и
поэтому, разумеется, совершила самоубийство. Оставила обоих -- и врача, и
Джэнко -- стоять поодиночке у себя в ванных.

Я сказал парню:

-- Начинается хорошо. Но тебе нужно выкинуть этот диалог про
столкновение за столбом. Он очень плох...

-- НЕТ! ВСЕ ОСТАЕТСЯ НА МЕСТЕ!

Шли месяцы, и роман все время возвращался ко мне.

-- ГОСПОДИ БОЖЕ! -- говорил он, -- Я ДАЖЕ НЕ МОГУ ПОЕХАТЬ В НЬЮ-ЙОРК
ПОЖАТЬ РУКИ ИЗДАТЕЛЯМ!

-- Слушай, парень, почему б тебе не бросить эту работу? Запрись в
маленькой комнатке и пиши. Работай.

-- ЭТО ТАКОЙ ПАРЕНЬ, КАК ТЫ МОЖЕТ СДЕЛАТЬ, -- говорил он, -- ПОТОМУ ЧТО
ТЫ ПОХОЖ НА АЛКАША. ТЕБЯ БЕРУТ, ПОСКОЛЬКУ СЧИТАЮТ, ЧТО ТЫ НИГДЕ БОЛЬШЕ НЕ
СМОЖЕШЬ
НАЙТИ РАБОТУ, И ТЫ ОСТАЕШЬСЯ. А МЕНЯ НЕ БЕРУТ, ПОТОМУ ЧТО СМОТРЯТ НА МЕНЯ,
ВИДЯТ, КАКОЙ Я ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ, И ДУМАЮТ: НУ, ТАКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
У НАС
НЕ ЗАДЕРЖИТСЯ, НЕТ СМЫСЛА И НАНИМАТЬ ЕГО.

-- И все равно я считаю: запрись и пиши.

-- НО МНЕ НУЖНА УВЕРЕННОСТЬ!

-- Хорошо, что некоторые другие так не думали. Хорошо, что так не думал
Ван-Гог.

-- ВАН-ГОГУ БРАТ ДАВАЛ БЕСПЛАТНО КРАСКИ! -- ответил мне парнишка.

Ч Е Т Ы Р Е
1
Потом я разработал на скачках новую систему. Я снимал там по 3000
долларов за полтора месяца, а ездил всего два-три раза в неделю. Я начал
мечтать. Я уже видел маленький домик у моря. Видел себя в хорошей одежде,
спокойного, встаю по утрам, сажусь в свою импортную машину, неторопливо и
расслабленно еду на бега.

Видел праздные обеды с бифштексами, предваряемые и завершаемые хорошими
охлажденными напитками в разноцветных бокалах. Большие чаевые. Сигара. И
женщины -- так, как ты их хочешь. Очень легко впасть в такие мысли, когда
из окошечка кассы тебе протягивают такие большие чеки. Когда за один забег
на шесть фарлонгов, скажем, за минуту и девять секунд, ты зарабатываешь
столько же, сколько за месяц.

И вот я стоял в кабинете маршрутного суперинтенданта. Тот сидел за
столом. У меня была сигара во рту, а изо рта пахло виски. Я чувствовал
себя при деньгах. Я выглядел при деньгах.

-- Мистер Уинтерс, -- сказал я, -- почтамт относился ко мне хорошо. Но
у меня возникли деловые интересы на стороне, о которых просто-напросто
надо позаботиться. Если вы не можете дать мне отпуск, я вынужден буду
уволиться.

-- Разве я уже не предоставлял вам отпуска в этом году, Чинаски?

-- Нет, мистер Уинтерс, вы отклонили мое прошение на отпуск. На этот
раз не может быть никаких отказов. Иначе я уволюсь.

-- Хорошо, заполняйте бланк, я подпишу. Но я могу дать вам лишь 90
рабочих дней.

-- Я их возьму, -- ответил я, выдыхая длинный шлейф голубого дыма своей
дорогой сигары.

2
Ипподром переехал вниз по побережью на сотню миль или около того. Я
продолжал платить за квартиру в городе, садился в машину и ехал. Раз или
два в неделю я возвращался в городскую квартиру, смотрел почту, может,
оставался переночевать, затем ехал обратно.

То была хорошая жизнь, и я начал выигрывать. Каждый вечер после
последнего заезда я выпивал парочку легких в баре, давая хорошие чаевые
бармену. Похоже на новую жизнь. Я не мог облажаться.

Однажды я даже не стал смотреть последний заезд. Пошел прямо в бар.

Пятьдесят долларов на победителя было моей стандартной ставкой. После
того, как некоторое время ставишь 50 на победителя, такое чувство, будто
ставишь пять или 10.

-- Скотч с водой, -- сказал я бармену. -- Этот я, наверное, послушаю по
радио.

-- У вас кто?

-- Синий Чулок, -- сообщил ему я, -- 50 на победителя.

-- Слишком большой вес.

-- Вы что, смеетесь? Хорошая лошадь может упаковать 122 фунта в
продажном заезде на шесть тысяч долларов. А это означает, согласно
условиям, что она сделала то, чего не смогла сделать в этом заезде ни одна
лошадь.

Конечно, причина, по которой я ставил на Синий Чулок, была не в этом. Я
всегда их дезинформировал. На доске тотализатора я не хотел больше никого.

В то время у них еще не было внутреннего телевизора. Можно было только
слушать, как вызывают ставки. Я опережал на 380 долларов. Проигрыш в
последнем заезде принес бы мне прибыль в 330 баксов. Хорошо сегодня
поработал.

Мы слушали. Комментатор объявлял каждую лошадь в заезде, кроме Синего
Чулка.

Должно быть, моя лошадь упала, решил я.

Они вышли на отрезок, приближались к финишу. Этот ипподром был известен
своим коротким отрезком.

И тут, перед самым концом заезда, комментатор завопил:

-- И ВОТ ПО ВНЕШНЕМУ КРАЮ ВПЕРЕД ВЫРЫВАЕТСЯ СИНИЙ ЧУЛОК! СИНИЙ ЧУЛОК
ОБХОДИТ! ЭТО... СИНИЙ ЧУЛОК!

-- Прошу прощения, -- сказал я бармену, -- я сейчас вернусь. Смешайте