старцам преимущества подобного выбора, указывая на то, что в этом случае
всякие соблазны у нестойких членов общины покушаться на чистоту
вероисповедания будут исключены и непорочная жизнь и беспрекословное
послушание безо всяких усилий сделаются общим правилом. Помимо этого, он
намекал на возможность личного бессмертия и вознаграждения не только в той,
но уже и в этой жизни, ибо, по его убеждению и опыту, именно наличие у
человека греховных уд является источником смерти. Таковыми убеленными,
витиевато объяснял мудрец, были прародители наши до грехопадения, а
появившиеся впоследствии у Адама уды явились воплощением древа греха, равно
как груди Евы - символом запретного плода. Первым же оскопившимся и
искупившим человеческие грехи был сам Господь Исус Христос, свидетельством
коего события является праздник Обрезанья Господня
но все же столь смелое решение мучившего не одно десятилетие Бухару вопроса
отклонили, сославшись на то, что их завет с Богом подобной меры не
предусматривает. Раздосадованный визитер отряхнул прах с ног своих и
напророчил Бухаре скорые скорби
дарована Конституция и прекратилось гонение на инакомыслящих и
инаковерующих, старцам в Бухаре почудилось в этом ослаблении что-то
неладное. И они не ошиблись. Вскоре подоспела столыпинская реформа, в
окрестностях Бухары появились трудолюбивые переселенцы и стали быстро
осваивать новые земли. Следуя их примеру, наиболее молодые и предприимчивые
из жиловых бухарян, тяготившиеся строгостью отеческой веры и суровостью ее
дисциплины, решили выйти из общины и зажить самостоятельно. Старцы предали
вероотступников анафеме, посулив самые жестокие наказания и в этой, и в той
жизни, но остановить страстное желание владеть землей и волей и жить своим
умом не мог уже никто. В течение нескольких лет несокрушимая обитель
раскололась на тех, кто ушел, и тех, кто остался, и затаилась в ожидании
беды, ибо сказано в Писании: "Ежели царство какое разделится надвое, то не
устоит"
Жила в деревне травница по имени Евстолия, к которой все ходили за помощью,
когда случалось захворать человеку или скотине. Слава ее была так велика,
что даже крестьяне из соседних "поганых" деревень шли к ней на поклон и,
несмотря на неудовольствие старцев, получали помощь. Перечить Евстолии никто
не смел, точно признавая за ней право жить по особым, ей одной ведомым
законам
накануне Ильи-Пророка она ушла в лес за травами и не вернулась. Искали ее
всей деревней больше недели, обшарили всю тайгу на много километров вокруг,
но не нашли и стали числить женщину без вести пропавшей
возвратились с фронта солдаты, и никто не называл их дезертирами, потому что
понимали: нельзя мужику в окопе усидеть, когда в родной деревне землю делят
и, не дай Бог, не поспеешь
редкие в здешних местах барские усадьбы и частые деревянные церкви. Потом
нагрянули продотряды, стали отбирать и без того скудные запасы хлеба и
убивать тех, кто хлеб прятал или отдавать не хотел
чтобы отвести новую беду. Но все равно надежды их на то, что падение
проклятого дома Романовых и веры никонианской приведет Русь к благочестию,
не оправдались. Все страшнее вокруг делалось, на смену вольным поселениям
крестьян, охотников и рыбаков расползлась по тайге сеть лагерей. Сбывалось
то, что давно было предсказано, и уверенная в скором конце истории Бухара
решила запереться и погибнуть в огне, но не открывать врата поганым
язычникам, как завещали ей предки
хутор Замох
ремесле искусный. Когда в Бухаре случалась у кого из мужиков нужда подковать
лошадь, починить инструмент, охотничье ружье или изготовить капкан на зверя,
то шли они в Замох, и изделиям тем не было сносу. Кроме этой обычной для
кузнеца работы, замохский коваль и киоты для икон изготовлял, и посуду
металлическую, и железные изукрашенные лари-ковчеги, но более всего известен
он был тем, что замечательно умел смирять жеребцов. Оттого в деревне его
прозывали коновалом, а место, где он жил,- коноваловым стожьем. Как и
положено холостильщику, он отличался свирепым нравом и был горяч в делах
мирских, но к отеческой вере, напротив, равнодушен. Одним из первых коновал
вышел из скита, взял жену из чужой деревни, обвенчался с нею по
никонианскому обряду и зажил на свой лад, окончательно расплевавшись с
заветами отцов. Такого откровенного разрыва с древней верой и ее обычаями в
скиту прежде не было, и наставники хотели запретить всем иметь с отступником
дело, но поскольку другого мастера во всей округе не было, то все равно
крестьяне шли к нему
потом с мужиком случилось что-то странное. Он отправил от себя жену, принес
покаяние перед старцами и стал необыкновенно набожен. Хотя жил по-прежнему
на заимке, много денег жертвовал на моленную, изукрасил ее своими чудесными
изделиями, в молитве был усерден, поклонов отбивал по три сотни в день,
постился строго и житием своим мало уступал даже самым ревностным старцам
кем не знаясь и даже избегая своих соплеменников. Известно было также, что
где-то в лесу была у него часовенка, где он подолгу простаивал на коленях,
раздевшись до пояса и зимой, в лютую стужу, и летом, претерпевая укусы
комаров. Однако за святого его никто не почитал и видели в его усердии
что-то иное в соответствии с известным присловием: "Умудряет Бог слепца, а
черт кузнеца"
ворвались в Замох, не ожидая, по обыкновению, встретить никакого
сопротивления, то напоролись на засаду. Этого оказалось достаточно, чтобы
внести в ряды наступавших растерянность. Услышав выстрелы, пугливые сборщики
хлеба вообразили, что им противостоят по меньшей мере человек десять, и
ретировались за подмогой. Только после того как позвали на помощь балтийских
матросов, коновала схватили, перед смертью измучили и бросили в овин вместе
с арестованным в ту же ночь православным священником - уже совсем стареньким
и, по обыкновению, пьяненьким. Им двоим выпало скоротать последнюю перед
казнью ночь
душегубстве. Поначалу священник, разумевший, будто бы его товарищ по
несчастью сокрушается о том, что застрелил не меньше десятка
нехристей-краснофлотцев, похвалил его за христианскую кротость и легко
отпустил этот грех, который и грехом-то считал по одному лишь пастырскому
долгу, ибо в душе стрелка одобрял и неудовольствие его вызвали растерянность
и бездействие прочих мужиков
Этих-то прикончить, что оводов. Другой на мне грех. Покаяться перед старцами
хотел, а теперь перед тобой споведоваться придется,- добавил он печально
тем как приступить к исполнению непосредственных обязанностей
-- А ты за правду не страшись. Ей деваться некуда - она, как вода, щелочку
всюду найдет
не напуганного предстоящей казнью попа
изуродовало совсем, крови много потеряла, но жива еще была. Молила пощадить
ее и обещала никому не сказывать, что я всему виной. Да только разве такое
скроешь? Взял я грех на душу, подумал, чем калекой ей быть, лучше смерть
принять. И мне ответ перед людьми не держать
исповедей иерей долго молчал, подбирая слова, но язык его прилип к гортани и
слов нужных не находилось. Так и промолчали они до самого утра, пока в
глухой утренний час не услыхали стук заступа и не увидели двоих
перепачканных землей мужиков из Бухары, всю ночь рывших подкоп
все было. А вы,- поворотился он к освободившим его соплеменникам,- коли не
желаете погибели моей душе, подожгите сараюшку
- Подожгите, так она велела
даст знак
перекрестил несчастного дряхлой щепотью. А страшная исповедь коновала, как и
пожелал он, дошла до Бухары, где уже готовы были спастись в огне от
Антихриста все ее насельники
снялись и растворились в тайге так же внезапно, как и появились, не дойдя до
Бухары десяти километров и ничем ее не потревожив. Обреченная на погибель
деревня на неопределенное время осталась жива
потрясло Бухару не меньше, чем все злодеяния новой власти. Сколько стояла
деревня, сколько земного счастья и радости было принесено здесь в угоду
дедовским обычаям, никогда не омрачалась эта земля насильственным лишением
жизни. Теперь следовало ожидать чего-то еще более ужасного, и все это