- Виктор Владимирович, вы вольны поступать, как вам угодно, но я хочу, чтобы
вы знали одну вещь. Несколько лет тому назад человек, называющий себя
Божественным Искупителем, изнасиловал тринадцатилетнюю девочку. Его застигли
на месте преступления и кастрировали. С тех пор он выдает себя за наследника
скопцов и самолично оскопляет членов секты, предварительно доведя их до
состояния полной психической беспомощности
- Во-первых, я полагаю, он получает от этого известное патологическое
удовольствие. А во-вторых, представьте себе: чем прочнее вы можете связать
людей, как не объединив их общим уродством? Он оскопляет своих адептов,
находящихся под глубоким наркозом, а когда они приходят в себя, то обратного
пути у них уже нет. Эти калеки верны ему до гробовой доски. Им нет смысла
идти в суд и на него жаловаться, они не могут вернуться в семью или к
друзьям - нигде, кроме как среди себе подобных, они не нужны. Единственная
их цель с тех пор - подвергнуть той же процедуре других. В сущности,
абсолютно идеальная секта
гипсовое изваяние лицо сына
крутятся там деньги и кто эти деньги получает
- Ну почему никак? - задумчиво произнес роговский визитер.- Всякие бывают
неожиданности. Например, кто-то из родственников решится отомстить за
изувеченных детей
Весь следующий день академик занимался тем, что приводил в порядок архив. Он
отдавал Маше указания, как и что делать с бумагами, кому их передать и как
распорядиться имуществом. При этом он избегал смотреть девушке в глаза, но в
его голосе, во всех движениях чувствовалась решимость. Он совсем не походил
на того безвольного человека, который накануне сидел в кабинете и не знал,
как ему поступить. Эта решимость пугала ее, но спросить, в чем дело, она
боялась и только послушно кивала головой. Архив Рогова оказался объемным,
спокойным голосом старик объяснял, чем надо заняться в первую, чем во вторую
очередь. Потом он сел за стол и написал семь писем одинакового содержания
своим ученикам в Америку, Австралию и в три европейских страны, и в тот же
день Маша отнесла их на почту
Репине в сумерках слышно было, как на берегу залива раздалось несколько
глухих выстрелов. На дачах не особенно удивились - к выстрелам и в городе, и
в его окрестностях уже привыкли, как привыкли и к трупам, о которых
добросовестно информировал жителей в ту пору еще не разжиревший и не
обрюзгший их телелюбимец
рано. Он поцеловал недоумевающую Машу и отправился в бывшую мастерскую
Колдаева. Академик был сосредоточен, шел медленно и держался прямо и ровно
закуривая трубку.- Вы что-то неважно сегодня выглядите
у монаха, изображенного на скопческой иконе. Борис Филиппович наклонился к
ящику, а когда поднял глаза, то увидел направленный на него пистолет
опередил. Лицо его исказила судорога, он нажал на спусковой крючок и
одновременно с этим или, быть может, чуть раньше услышал, как что-то
разорвалось. Ему вдруг стало необыкновенно легко. Он подумал, что этот
страшный человек уничтожен и не принесет больше никому зла. Однако Борис
Филиппович был цел и невредим, только очень бледен, и Рогов понял, что это
разорвалось его собственное сердце
убийцу и не двигался. Потом в глазах его появилась мысль. Он встал и положил
несколько фотографий во внутренний карман роговского пальто. Полчаса спустя
двое апостолов вынесли академика и перевезли его на машине в Приморский
парк. Там в сумерках тело оставили лежать на скамейке, и только на следующее
утро оно было обнаружено прогуливающимся пенсионером, но заявить в милицию
тот побоялся. Впрочем, Рогову торопиться уже было некуда, и посмертная
судьба вместилища души его не слишком волновала. Он глядел с небольшой
высоты на свое мокнущее тело и терпеливо ждал, пока наконец в середине дня
заявили в милицию, пока приехали врачи и покойника отвезли в больницу. Ему
казалось, что все опять повторяется, но только теперь все было намного
легче. Убивалась и плакала пожилая медсестра, пришел патологоанатом, и после
ненужной, но обязательной процедуры вскрытия посиневший старческий труп
отнесли в привилегированный морг
испугаться, но обязана будет выполнить все формальности, связанные с
погребением, казавшимся ему теперь совершенно ненужной процедурой. Однако
вместо его воспитанницы в морге оказалась бывшая жена. Ей выдали его вещи, в
том числе роковой конверт с фотографиями, после чего Борис Филиппович Люппо,
самолично доставивший ее в морг, отвез женщину в роговскую квартиру
фотографии.- Убирайся вон, проститутка!
Академик все видел, но не мог ни во что вмешаться и ничего изменить. Одна
некогда близкая ему женщина быстро переворошила вещи и уничтожила завещание,
другая, согревшая последний год жизни, вздрагивая и судорожно рыдая, уходила
по сырому городу, и защитить ее теперь было некому
людям. И теперь от избытка нерастраченной любви и переполненности ему было
грустно и странно. Он чувствовал, что та свобода, которой он одновременно
боялся и искал, пришла к нему, и он был волен делать, что хочет, гонимый
игольчатым ветром посмертия. И рядом с ним так же блуждали в потемках души
других людей, задевали друг друга, жаловались и тосковали. Иные, более
опытные, готовились к восхождению в вышину, и среди этих душ ему встретилась
душа человека, умершего сутками раньше. От нее, как и от души академика,
тоже исходила нерастраченная любовь, их прибило друг к другу, и они
безмолвно рассказывали, что помнили и знали
Глава VIII. Прощание с Петербургом
На похоронах академика Рогова собралось много народу. Присутствовал при сем
и Борис Филиппович, убивший сразу двух зайцев: подписанная академиком
статья, последняя и, следовательно, претендующая на роль духовного
завещания, уже стояла в наборе, а фотографии, ценой которых она была куплена
и на которые у Божественного Искупителя были свои виды, целыми и невредимыми
лежали в сейфе. Нарядный гроб выставили в университете, было много венков,
цветов, произносились речи и зачитывались телеграммы соболезнования из
важных учреждений, Академии наук, от учеников, разъехавшихся по всему миру
не повезли, и сразу после гражданской панихиды в университете процессия
отправилась на кладбище. День был теплый, одетые в черное люди обливались
потом, один оратор сменял другого, меж тем в университетской профессорской
столовой уже был накрыт стол для поминок, и темп похорон было решено
ускорить, а число выступавших сократить. Тем не менее все прошло
исключительно торжественно, и устроители получили благодарность от ректора
первым скромные и малолюдные. Хоронили когда-то весьма известного на
кладбище скульптора, автора многих здешних надгробий, несчастного,
опустившегося и спившегося человека. Кроме кладбищенской публики, знавшей и
любившей Колдаева за то, что во время своего расцвета он щедро делился со
всеми работающими, были только двое: высокий плотный мужчина с проседью и
рыжеволосая женщина. Женщина принесла шикарный букет роз и изредка прижимала
к глазам платочек, а мужчина сутулился сильнее обычного и, хотя ему
предлагали выпить, не пил
академика, Борис Филиппович Люппо, которому удалось удачно ввернуть словцо о
сложном духовном мире покойного и его нетрадиционном подходе к человеческому
сообществу, приблизился к небольшой группе, в которой он увидел Илью
Петровича. Директор был настолько погружен в себя и сосредоточен, что не
заметил своего знакомого
удержался и со смешанным чувством приблизился к могиле. Он подоспел к тому
моменту, когда прощались с покойным, и с любопытством поглядел в его
закрытые глаза
колдаевское лицо передернулось тем же ужасом и отвращением, что и в момент
экспроприации фотографий
к машине
- Ну вот,- доброжелательно рассказывал наголо обритый приземистый могильщик,
любовно оглядывая аккуратную свежую насыпь,- сейчас засыпали мы его
землицей, пусть он там лежит себе спокойненько, а осенью цветочки можно
будет посадить
Распопов Дмитрий
Орлов Алекс
Доценко Виктор
Березин Федор
Громыко Ольга
Афанасьев Роман