успокоится через годик-полтора, тогда уж и на памятник соберем
заны
венками. Илья Петрович приблизился к могиле
случайного, все совершается в свой срок, когда приходит ему время родиться и
умереть. В каждой жизни есть некий замысел, и человеку следует его угадать и
со всем, что происходит, примириться. И, верно, подобный замысел был в
судьбе человека, действительно оказавшегося известным скульптором, в судьбе
старика-академика, Маши, ее родителей, Катерины и, наконец, в его
собственной судьбе. Он не разгадал пока этого замысла, он по-прежнему шарил
в потемках, но теперь казалось ему, что до конечного поворота осталось
совсем немного. Тогда начнется настоящая жизнь, а все прежнее окажется лишь
цепью необходимых ошибок и поворотов, по которым течет река жизни. И потому
он совсем не удивился, когда увидел плачущую свою возлюбленную ученицу,
потерянную, несчастную, опозоренную перед всем светом и готовую броситься с
моста в реку от безысходности
все разошлись. Маша долго стояла возле заваленной цветами и венками насыпи и
что-то говорила покойному, точно чувствуя, что душа его здесь, рядом. Илья
Петрович ей не мешал, а потом тихо взял за руку и повел к выходу. Ей было
все равно, куда и с кем она идет, но хорошо от того, что директор ничего не
спрашивал и ничего не говорил. И она тоже ни о чем его не спрашивала, как
будто между ними давно все было обговорено
посетитель академика. Но Илья Петрович и Маша его не интересовали. Он
поджидал Божественного Искупителя у его машины и здесь же предъявил ему
ордер на обыск
равнодушно
придется объяснить, зачем вам потребовалось переносить труп академика Рогова
из вашего дома?
- Он меня убить хотел
свои фокусы оставьте. Ничего у вас не выйдет. Сейчас не те времена,
милейший. Вы не посмеете меня тронуть. Я на вас прессу напущу, и вас сожрут
- А я на вас - медицинскую экспертизу. Вас лично и всех ваших апостолов
мужчины
заступиться. Такого скандала они не перенесут
дело будет замято
существование, а еще неделю спустя в колдаевский особняк вселилось
культурно-просветительское общество не то из Японии, не то из Южной Кореи с
весьма нечистой репутацией, но с мировым размахом, не в пример Церкви
Последнего Завета куда более солидное и основательное и заплатившее
городским властям за право регистрации умопомрачительную сумму
предпринимать никаких противоправных действий и подчиниться решению властей
надлежит последовать за учителем к новому месту жизни, а покуда затаиться и
ждать вести
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПОСЛЕДНИЙ ЗАВЕТ
Глава I. Великий поход
Поезд в Чужгу пришел в два часа ночи. Было светло, пасмурно и тихо
собаки, железнодорожные пути были забиты составами, трещал мотоцикл и
валялись в кустах пьяные. Илья Петрович никогда Чужгу не любил и, живя в
"Сорок втором", бывал здесь только по необходимости. Но теперь, после
Ленинграда, все радовало его сердце. Он с нежностью глядел на лица старух,
прислушивался к их говору, все казалось ему необычным, наполненным особым
смыслом. Но все же и эта малость людей тяготила его. Директору мечталось о
том, чтобы как можно скорее оставить эту жизнь и укрыться от нее в таежном
скиту. Странное дело, столько лет он занимался тем, что выводил детей из
леса в большие города, теперь же пришла пора уводить их обратно
которой он рассчитывал за неделю дойти до места. Илья Петрович был даже рад,
что они с Машей отправятся в Бухару пешими, как паломники к святым местам, и
никогда более не суждено будет им вернуться в мир, которому прочил бывший
лучший дворник Санкт-Петербурга гибель, пусть даже не в апокалиптическом, но
в самом обыкновенном житейском смысле
восток, туда, где затерялась теперь совсем одинокая Бухара. У Ильи Петровича
висели за спиной заплечный мешок с сухарями и консервами, котелок,
рыболовные снасти и ружье, которое он перед отъездом из поселка оставил у
бывшего председателя. Теперь предприимчивый хохол самый первый открыл в
Чужге коммерческий киоск, во всяк час дня и ночи торгующий водкой. Он
раздобрел, округлился, обленился, забросил охоту и идти в Бухару
отсоветовал
там ничого. Тилькы дивчину вымучишь
будешь. Заживемо, як в Бога за пазухов. От и це... бухаряне-то сами воны
залышилысь, и управы на ных ниякой нема. Хто зна, що в ных на думци
- Пропонувалы им в район переихаты. Поселытыся компактно. А вин незащо
недурный чоловик и розумиты повынен, що воны сами там не выживуть
заготовлялы, грыбы, рыбу, торгувалы б хоч з Москвою, хоч з Питером, а хоч з
Финляндиею. Колысь старовиры як разверталыся - мы б з нымы таки дила
творылы, тильки держись. Не то що сись бовт. Тьфу!
- А он?
- Отказався. Як на мене добром все це не кинчиться
Они шли по усу довольно бодро, но чем дальше углублялись в лес, тем тяжелее
становилась дорога. Природа быстро брала свое: узкоколейка зарастала
кустами, рушились мосты через ручьи и маленькие речки. На первых километрах
дороги еще сохранялось движение самодельных дрезин, именуемых в здешних
краях "пионерками", и, услышав звук, похожий на треск мотоцикла,
путешественники заблаговременно уходили в сторону, чтобы не привлекать
ничьего внимания. Но уже через два дня пути дорога оказалась совершенно
заброшенной. Сюда не доходили ни охотники, ни рыбаки, и путники шли теперь
одни. Лишь изредка тишину нарушал далекий гул самолетов - больше же о людях
и их мире ничто не напоминало
они пробирались с большим трудом. Ночевали прямо в лесу у костра - дремали
то вместе, то по очереди. После нескольких лет жизни в городе Илья Петрович
наслаждался покоем, отсутствием грязи, даже физическая усталость к вечеру
доставляла ему небывалое удовольствие. В маленьких лесных озерах и ручьях он
закидывал удочку и ловил сорожек и окушков, бойко клевавших на шитика,
хватала на блесну отнерестившаяся щука, он запекал ее на углях или готовил
уху. Это напоминало ему какой-то поход, похожий на те, что он совершал в
молодости, и душа директора наполнялась радостью. Только грустное и
отрешенное лицо ученицы его огорчало. Машу, казалось, ничего не радовало
шли и шли, с каждым пройденным шагом приближаясь к таинственной Бухаре, жить
в которой еще много лет назад сулили отроковице прозорливые старухи из
"Сорок второго", частью умершие, а частью разъехавшиеся по всей стране и
вряд ли помнящие и Машу, и Бухару, и директора школы
поднялась и подтопила железнодорожную ветку, Илья Петрович и Маша нащупывали
шпалы и брели по колено в воде, проходя в день не по тридцать километров,
как наметил директор, а вдвое меньше. Часто случалось так, что вода заливала
сапоги, в конце концов девушка простудилась, и Илья Петрович соорудил шалаш,
где они сушились, отдыхали и прожили почти два дня