закинув голову к небу, жадно молился Илья Петрович. Он не знал никаких
молитв и молился своими словами, истово и стремительно, боясь, что не
успеет
попусти ее смерти. Если Тебе нужны жертвы, то возьми меня вместо нее. Исус
Ты или Иисус, признаешь меня своим или нет, но сохрани девочку, как хранил
Ты ее столько лет"
собственное бессилие угнетало его. Никто из приносивших еду не заговаривал с
ним, никто больше его не посещал. Он кричал, что объявляет голодовку, звал
старца, осыпая его руганью и проклятиями, которые неизвестно как могли
появиться на устах интеллигентного человека. Ему нечего было терять, он
требовал, чтобы его убили, распяли или сожгли,- все было напрасно
Ты боишься поглядеть мне в глаза? Ты понял, что завел всех в тупик, потому
что ваша вера всегда была тупиком! Вы выродились! То, что было хорошо триста
лет назад, нынче жалко. Но ты трус и боишься признать поражение. Я верил в
вас, я был готов положить для вас свою жизнь, а вы оказались миражем. Вы
жаждете только новой крови и для того завлекли сюда обманом невинную и
чистую душу. Вампиры! И ваш Бог, он тоже вампир. Он высосал из вас всю
кровь. Возьмите меня вместо нее! Я не осквернен ничем, кроме собственной
слепоты и доверчивости, но таковых грехов у Бога нет. Да падут на ваши
головы проклятия, да не примет вас ваше небо, да сгорят ваши души в аду,
если вы погубите девушку!
Он кричал и бил кулаками по стенам, пока наконец не обессилел и провалился в
забытье. Никого не было, и Илья Петрович вдруг так явственно ощутил это
одиночество, точно один остался во всем мире. Все куда-то шли, не стало
больше людей на земле, и ангелы, и демоны на небе сложили оружие и
примирились: брошенная, позабытая земля неслась сквозь черное пространство
со своим единственным пассажиром, до которого никому не было дела. Битвы,
страдания и страсти закончились - все, кому было суждено спастись, спаслись,
кому погибнуть - погибли, и только с ним не знали, что делать, и оставили
здесь. Он позвал матушку и, не услышав никого, тихо, обиженно, как ребенок,
заплакал
могло быть услышано, и он затих
- Кто там?
Ответа не последовало, однако в темноте он заметил, что обычно задвинутая
крышка лежала неплотно, хотя, когда он засыпал, никакого света сверху не
падало. Он приподнялся и толкнул ее: крышка приоткрылась, и директора
окатило свежим воздухом. Не веря в происходящее, он с трудом, цепляясь за
выступы в стене, вылез из ямы. Рядом лежала котомка, а в ней спички,
несколько вяленых рыб, соль, сухари и картошка
дарил ему свободу, человек или ангел, Илья Петрович не знал, но понимал одно
- нужно идти как можно быстрее за помощью к людям
направлению к Чужге. Он не разрешал себе останавливаться на ночлег и изнурял
себя дорогой, как изнурял в темнице молитвой, прикладывал голову на два-три
часа и снова шел, и все равно ему казалось, что он идет слишком медленно
и снова шел. Жгучее солнце светило в глаза, и ему казалось, что он похож на
весельную лодку, выгребающую против течения. Иногда над головой пролетали
самолеты, след их таял - он узнавал дорогу, по которой несколькими месяцами
раньше вел Машу, и теперь чувствовал себя предателем оттого, что уходит один
и оставляет ее в опасности
расходились усы и лежневки, терял дорогу и снова возвращался. Но поселок был
далеко, а сил с каждым днем оставалось все меньше, и опять ему казалось, что
на земле он один
Обессилевшего, упавшего на рельсы, Илью Петровича подобрали ехавшие на
"пионерке" поселковые и отвезли в Чужгу. Косматый, искусанный мошкой, он был
страшен и напоминал беглого зека. Днем он отсиделся на пилораме, вдыхая
запах свежего дерева, а под покровом ночи прокрался к знакому дому на
окраине поселка, где возле магазинчика толпился народ и бывший глава "Сорок
второго" вместе с женой отпускал товар
песни и продавали водку подвыпившей братве, причем многим приходилось давать
бесплатно
узником, но, к возмущению директора, сказал то же самое, что и Борис
Филиппович:
- Лыши их, Илля. Хай що хотять, те й роблять
стоило
- Пусть пошлют милицию, десант, армию - что угодно!
Хохол вздохнул и налил себе из бутылки
трыдцять. Треба було послаты вертолит. Послалы. Вин годыну пролитав, тай и
все. Довше шукаты не став, грошей не було. Загинулы вси
- Кыбы я продав все, що маю, ледве выстачило бы грошей на дорогу туды. Так
що забудь их, Илля. Хочеш, продавцем тебе до себе визьму?
Директор молча поднялся
чоловик. Кидь даколы треба помочи, що зможу - дам
разговаривали, ругались, что-то покупали, но больше только глазели и купить
не могли. Они жили плохо, очень плохо, но худо-бедно жили, и с голоду никто
из них не умирал. А где-то там в тайге погибала целая деревня
убеждал, но никому ни до чего дела не было. Те люди, которые некогда
приглашали его работать в райкоме партии, сидели на высоких должностях в
новых органах власти и говорили с ним через губу, а то и вовсе гнали прочь
что истина и ложь поменялись в мире местами, сбываются лжепророчества, а
пророчества не исполняются - все бессмысленно, и спасти не удастся уже
никого
известное всей стране. Но известность не принесла космодрому удачи. Там были
те же разруха и разворуха, что и в прочих местах преображенного Отечества
покуривали, с интересом и, как казалось рассказчику, с сочувствием слушали
его повествование
них
- Жди! Будет оказия - полетим
поднимая кучу мусора, слонялись голодные собаки. Сколько так прошло времени,
директор не знал - ему снова казалось, что он сидит в гнилом срубе. Жирные
мухи ползали по лицу, его прогоняли, но он снова приходил, и в конце концов
его оставили в покое
бесконечной спирали жизни
вечером что-то переменилось
клиент в сорок втором квартале. Через час вылетаем
Глава IX. Лестница
С утра в Бухаре топились бани. Дым валил из окон, из дверей, из щелей между
бревнами, и издали можно было подумать, что пожар в деревне уже начался. Но
до огня оставалось еще несколько часов, и люди делали последние дела: мыли
дома и готовили одежду, доставая из древних ларей и сундуков самое дорогое
сосредоточенность. Никто не говорил между собой о том, что произойдет
вечером, в светлых утомленных глазах наступило успокоение
воздухе, ни в воде, ни на земле: гладкое озеро лежало окруженное лесом и
хранило сонный покой. И только один человек в Бухаре находился в страшном
волнении
фотографии. Люппо перерыл все в избе, так ничего и не нашел, и его охватил
мистический ужас. Этот ужас в последнее время все чаще проникал в душу
Божественного Искупителя. Нечто непредвиденное стояло на его пути и