взяла направление и пошла в больницу. Я представлял, как жалели ее
врачи, а может быть, наоборот, грубили и называли в глаза шалавой. Она
вытерпела все, ни слова упрека не сказала, и я не брался об этом ни
судить, ни рассуждать - то была тайна, лежавшая вне моего понимания и
чутья, и мне оставалось лишь молча с ее жертвой смириться и принять.
IХ
от случая к случаю, мог поступить благородно и смело, а мог малодушно и
подло. Мое нравственное чувство было переменчивым и шатким, и я лишь
догадывался, сколько перемешано во мне трусости и смелости, подлости и
порядочности, и никогда не был уверен, какая именно из этих черт, какое
свойство души в той или иной ситуации возьмет верх. Этой шаткости я
стыдился и скрывал столь же тщательно, как и свой дальтонизм, но был в
Чагодае человек, о ней знавший и не обманывавшийся насчет того, что и в
пороках, и в добродетелях я был слишком мелок, чтобы воспринимать меня
всерьез даже по пошехонским меркам.
который вызвал меня едва ли не через неделю, после того как я приехал в
Чагодай, и насмешливо объявил условия пребывания в городе:
получишь срок, а оттуда такие, как ты, не возвращаются.
наверное, самым счастливым человеком во всем чагодайском королевстве.
Его не мутузили за неурожай, он имел хорошую зарплату, браконьерил в
свое удовольствие и ничего и никого не боялся; мужик, кулак из породы
людей, кто умеет жить при любой власти, вывернется и приспособится,
пройдет по лезвию, он казался воплощением изворотливости. Его боялись и
признавали даже чагодайские женщины. В их глазах он был настоящим
хозяином, каких на здешней земле давно не осталось, и ему они готовы
были служить не за страх, а за совесть. Невидимо управлял кум
чагодайской жизнью и больше всего боялся повышения, как бы не выдернули
его из лесного рая, и потому перед начальством придурковатым старался
казаться: вот он, потолок мой, вы только не трожьте меня. Он больше
всего удовольствия ценил - от бани, от охоты и рыбалки, от жены, от
любовниц,- барином жил Степан Матвеевич Морозкин. Жена каждый год рожала
ему детей - две патриархальных и многочадных семьи было в Чагодае - бабы
Нинина попа отца Алексея и кума Морозкина.
неглупый человек, он все же одуревал от скуки, и беседы со мною были
забавой в его счастливой однообразной жизни. Случалось, третьим с нами
выпивал отец-герой Алексей, который, как и я, ходил к куму наполовину по
принуждению, а наполовину из любопытства. Морозкин к батюшке относился
довольно прихотливо - проверял у него амбарные книги, кого он крестит,
кого отпевает, а кого венчает, но и препятствий не чинил, только следил,
чтоб порядок был.
вечерок скоротать, и меня сажали третьим, но играли не на деньги, а на
выпивку и закуску: кто проиграл - тот все и оплачивал. Меня эти вечера
раздражали, но сама игра увлекала. Я со своим мехматовским опытом - а
хорошо играть в преферанс считалось у нас делом чести - не ожидал
сильных противников встретить, хоть и выигрывал всегда. Батюшка поначалу
немного смущался и скорбную мину напускал, будто за веру гонения
принимает и исключительно для того, чтобы паству спасти от властей
предержащих, приходит к наместнику кесаря. Но стоило на столе появиться
колоде, обо всем забывал и становился необычайно азартен, любил
рисковать, а проигрывая, что случалось куда чаще, чем с Морозкиным,
огорчался, словно ребенок.
католиках, и он принимался ругать папу римского с такой искренней и
пронзительной ненавистью, что это казалось смешным. Разумеется, он знал
от Морозкина о моей католической пассии и мог подозревать сосланного
студента в тайном папизме, куда худшем воинствующего безбожия. Но более
всего в Алексеевой ненависти мне чудилось нечто ущербное - этакое
сознание своей неполноценности, как если бы чагодайский поп уразумевал,
что, будь он подданным не рабской московской патриархии, а железного
папы Войтылы, не пришлось бы ему заискивать перед властью.
временем мне открылась истинная подоплека морозкинского интереса к
церкви. Степан Матвеевич был человеком хитроватым, и была у него одна
задумка - он не только в этой жизни хотел все поиметь, но и в той не
прогадать. В существование загробного мира начальник не то чтобы сильно
верил, но, будучи человеком осторожным, такую вероятность допускал и
частенько батюшку как самого компетентного человека о пакибытии
расспрашивал. Отец Алексей отвечал уклончиво, но суть была проста: на
рабе Божьем Стефании столько личных грехов висит, что он ими весь
Чагодай перетянет. Только хитрый кум и тут выход нашел. Он был
некрещеным и, зная о том, что при крещении с души все предыдущие
прегрешения списываются, решил ближе к старости, когда плоть пресытится,
креститься.
лад, почерпнул из опыта того раскольничьего толка бегунов, которых
некогда пытался обратить на путь истинный подопечный его
предшественников Иван Сергеевич Аксаков и которые всю жизнь жили
некрещеными, крещение принимали непосредственно перед смертью и самым
ужасным у них считалось умереть, не успев креститься.
по-настоящему боялся, а до всего остального ему дела не было, и он часто
говорил, как ненавидит продажную сволочь, которая окопалась в Москве за
кремлевскими стенами и мечтает об одном - сытно пожрать, чьи дети ходят
в портках заморских пастухов и считают это высшим шиком, и которая -
пусть мы его с батюшкой вспомним! - продаст однажды всю страну к
чертовой матери за понюшку табаку.
Аленины приятели, но, когда однажды напрямую об этом спросил, он
набычился и отрезал:
Есть коммунисты, у которых за нее болит душа, есть диссиденты, которые
ее презирают. Бывает и наоборот, и это надо различать.
мне ничего не надо. Но если бы только я захотел, ты завтра же писал бы
покаянные письма или заложил всех, кого знаешь. Все твое достоинство
лишь в том, что пульку умеешь писать.
карточном унижении и к тому же никогда не проигрываю, угодливо хихикнул.
говорят. Мне плевать, кто ты такой и что думаешь обо мне и о стране, в
которой я живу. Ты можешь ее любить, а можешь ненавидеть, слушать
чертовы голоса и читать похабные книги. Но ты обязан рожать детей. Много
детей.- И с отвращением добавил: - А не посылать несовершеннолетних
девочек на аборт.
по-видимому, не переставая размышлять, вистовать ему или уйти за
половину.
ничего слушать не хочет, дурочка.
Морозкин, бросив карты и расхаживая по комнате.- Но сделают так, что
наши бабы перестанут рожать, потому что они считают, что у нас слишком
много земли, много в этой земле добра и владеть им мы не достойны.
не прощу. Даже если стерплю сейчас, то потом прибью ночью топором, и все
его мечты о счастливой загробной жизни пойдут прахом. Он это тоже
почувствовал и с досадой сказал: - Мы их спасали от всех бесноватых
чингисханов и гитлеров. Если бы не мы, от них бы давно осталось пустое
место. Они всем, что у них есть, нам обязаны, и ничего, кроме тушенки
пополам с подлостью, мы оттуда за века не видели. Молчи! Я знаю, о чем
говорю. Если бы им случилось пережить то, что пережили мы, от них бы
ничего не осталось.
понимал, зачем он это говорит и почему я должен вникать в то, что меня
совершенно не интересует.
этими диссидентскими идеями и патриотическими ссылками на войну - да
сколько же можно на нее ссылаться? Все во мне перегорело, и хотелось
одного - вырваться из-под колпака. Не любил я свою родину, ни большую,
ни малую. Так не любишь больше всего человека, с кем связан по крови,-
брата или сестру, а иной раз отца с матерью, оттого и ненавидишь, что
выбирать не приходится. Я не жил в других странах, не знал, как они
выглядят и каково там человеческое существование. Может быть, я точно
так же страдал бы, был бы всем недоволен и ни в чем не преуспел, может
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Березин Федор
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Курылев Олег