него палить. Я хотел просто ждать. Может быть, они уйдут, так меня и не отыскав.
Шейла, вроде, была в страхе. Она, наверное, вцепилась в руку того лягавого, как
когда-то вначале вцеплялась в мою. Я хотел ее видеть. Я что угодно дал бы, лишь
бы ее увидеть. Теперь, когда он пришел, я бы решился отодвинуть занавеску, но
это был лягавый, и он разыскивал меня. Дом, верно, оцепили, все начинается
по-новой. Куда бы я теперь ни пошел, они будут окружать меня и караулить, словно
дикую кошку на дереве.
Я не слушал, о чем они говорят, только голоса, а потом слова того мусора
вонзились в мой мозг, словно лезвие из раскаленной стали, когда он сказал, что я
белый. И тут я больше уже совсем ничего не видел и понял, что я наделал. Я так
долго боялся, мне казалось, что меня преследуют. Я годами бил их по морде, даже
надоело. Я удивлялся, что мне хорошо среди них, что я себя чувствую им подобным.
Я вспомнил, что один приятель негр ответил мне однажды в школе. Я гордился тем,
что я белый.
Я сказал ему: <А каково быть негром?> Помню, вид у него стал удивленный, чуть
пристыженный. Я его как бы ранил. Он едва не заплакал и ответил мне: <Да никак,
Дан, сам ведь знаешь>, и я ему вдарил, у него кровь пошла из губы, а он от
удивления захлопал глазами. Мне было так страшно вначале, когда они стали
обращаться со мной, как с белым. Я отважился пойти работать туда, они меня ни о
чем не спросили, и все устроилось мало-помалу, а я все же хотел отомстить им. У
них особый запах, говорят белые, а я гордился, потому как от меня не пахло.
Только никогда не чувствуешь своего запаха. Они меня побаивались, потому что я
был сильным, и я гордился, что сильный, как гордился тем, что белый. Но пришел
Ричард, я все детство с ним провел, он был мне поистине брат, тогда я в это
верил, и я его убил. Я верил, что он мой брат, когда убивал его. Шейла, конечно,
тоже так думала. Я так горд был, когда женился на Шейле, всем им отомстил, и
когда овладевал ей, то тоже мстил, и так, мало-помалу стал белым; потребовались
годы, чтобы всякий след стерся, и надо же было, чтобы вернулся Ричард, и я опять
поверил, что я негр. Эти две девки, Энн и Салли, но я не стал бы импотентом,
если бы не вообразил, что во мне негритянская кровь, и пришлось убить Ричарда.
Надо было пойти в полицию, они бы отыскали документы и доказали, что я белый, и
тогда Ричард ушел бы.
Я убил Ричарда зазря. Его кости трещали под моими руками. И девку убил одним
ударом кулака. И ростовщик умер, до смерти сгорел. Всех их убил зазря. И Шейлу
потерял. Отель оцепляют.
Он сказал, что это многое облегчит. Есть и другие способы облегчить.
XXXI
Дан словно как бы очнулся ото сна. Медленно и неотвратимо перешагнул через
подоконник, пригнулся, чтобы пройти под рамой. Увидел там, далеко внизу, на
мостовой плотную массу людей, инстчнктивно сжался, чтобы избежать их. Его тело
кувырнулось в воздухе, словно неловкая лягушка, и разбилось о твердый асфальт.
Помощник фотографа Макс Клейн успел сделать лучший снимок за всю свою жизнь,
прежде чем полиция увезла труп. Фотография появилась в <Лайфе> через несколько
дней. Отличное было фото.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Различные отклики, вызванные первым произведением Вернона Салливена*, побудили
меня разродиться по случаю выхода второй книги этого молодого автора вторым
предисловием, что представляет одно преимущество: в книге будет на четыре-пять
страниц больше, а значит, как говорят в писательском кругу, книжка станет
солиднее. Кроме того, время от времени стоит пообщаться по душам с читателем,
чтобы он не сомневался, что его не забывают.
Итак, отклики были различные, но все они приводят к четкому, твердому как алмаз
и неумолимому выводу: за исключением полдесятка критиков, отнесшихся к книге без
предвзятости, критики повели себя как палачи, да вдобавок низшего сорта.
Прежде всего, ссылаясь на одно место в предисловии к первой книге, где говорится
о продаже всяческой чепухи (что прекрасно было понято издателями, да и не только
ими), эти самые критики беззаботно приписали мне авторство этой книги. Это
тактика грубых невежд: я слишком целомудрен и слишком чист, чтобы писать такое.
Я ничуть не протестовал, поскольку это послужило хорошей рекламой, но это ложь,
или почти. А в отношении подробностей книги было сказано много других глупостей:
некоторые дивились числу и обилию американских автомобилей. Видно никогда не
читали Реймонда Чандлера**. Другие, курам на смех. распространялись по поводу
различных несуразностей, о которых не стану распространяться, поскольку сие
вульгарно. А одна личность, выдающая себя за негра с Мартиники, одна фамилия
которой настолько несуразна и нелепа, что является оскорблением добрых нравов,
заявила, что ни один негр никогда бы не написал подобной книги: ведь он-то
хорошо знает повадки негров. Ответим все же этому негру, что он столь же вправе
разглагольствовать о своих американских братьях по крови, как китаец из
Сан-Франциско о проблемах в Шанхае, а также, что, если сам он не склонен мстить
за младшего брата путем спанья с белыми женщинами и дальнейшего превращения их в
кровавое месиво, из этого вовсе не следует, что этого не могут делать другие. Но
есть рецензии и похуже.
Все эти критики, облившие липкой, зеленоватой желчью первое произведение Вернона
Салливена, и другие, превознесшие его до небес, сделали его тем самым весьма
заметным событием. Они придали книге важность, возможно, ей и свойственную, но
не в том смысле. С литературной точки зрения, эта книга не заслуживает, чтобы на
ней долго останавливались.
Поймите меня правильно. Я сделал перевод, выдерживая насколько мог стиль
французского языка (не классический, конечно). Но в том. первом предисловии,
воинственно настроенном против самого гнусного торгашеского духа, я предупредил
тех. к кому оно обращено, что издатель - торговец книгами (хотя это продолжают
не принимать во внимание).
И вот все ринулись на это: да как он посмел, да какая грязная, отвратительная,
сальная книга, и все прочее! И вовсе это не Салливен, ведь перевел-то Виан! И
вообще, зто не укладывается в общепринятые рамки! И в специфические тоже! И
вообще, существуют мужчины, которые спят с женщинами и получают от этого
наслаждение, а не только педерасты и лесбиянки! Это омерзительно! Возврат к
варварству, беспрецедентное варварство, плоский досужий вымысел выдохшегося
мистификатора, und so weiter!..***
И продолжают тем же образом, говорят обо всем, кроме, естественно, самой книги.
А этот писа-телишка Виан - плагиатор, убийца, порнограф, ничтожный недоносок,
жалкий импотент и к тому же разнузданный Приап, несостоявшийся Жан Легран,
худшее, что может быть, убирайся, грязная свинья. мы тебя вывели на чистую воду.
А о самой истории, об этих двустах печатных страницах ни слова не говорят. И это
относится не только к этой книге. Это общий подход. Это-то и называется
рецензией на книгу. Да. обе скур аж ив ает.
Я бы куда с большей охотой говорил о другом, но это гнойник и надо его
хорошенько выдавить. надеясь, что найдется хирург, который вырежет, если сможет,
пустивший корни нарыв, цветущий в самом его центре.
Жалкие ничтожества, разглагольствующие впустую, все сплошь такие же идиоты, как
Клод Морган, что уже далеко немало, когда же наконец станете вы заниматься вашим
ремеслом критиков? Когда перестанете искать самих себя в книгах, которые читаете
(читатель-то ищет книгу)? Когда прекратите вы предварительно задавать себе
вопрос, не является ли автор перуанцем, схизматиком, членом компартии и не
приходится ли родственником Андре Мальро? Когда решитесь говорить о книге, не
выясняя биографию автора, и всю его подноготную? Боитесь наговорить глупостей?
Но из-за всех ваших предосторожностей вы городите их гораздо больше. да еще
каких! Когда наконец вы уразумеете, что можно сотрудничать в <Тан модерн>**** и
не быть экзистенциалистом, любить розыгрыши, но не посвящать им все свое время?
Когда признаете вы свободу?
Но нет, это слово выброшено из вашего словаря. или. скорее, жаргона, ведь он так
беден.
Почему вы судите о писателях? Вы даже не знаете, что такое писатель. Но даже
если ничего не знаешь, то при воображении всегда можно что-нибудь найти. А вы
его лишены, а потому становитесь бесчестными. Вы рассуждаете лишь о том, что
доступно вашему пониманию, например, о <Я заплюю ваши могилы>. Ну, об этой книге
можно было сказать лишь одно, и с полдесятка честных критиков, о которых уже
упоминалось выше, честно признали природу этой книги: мол, интересная тема. и
если ее как следует обработать, то получился бы хороший роман, но продавался бы
плохо, как обычно (по вине критиков и издателей) продаются хорошие романы. А
поскольку автором владела мысль о коммерческом успехе, роман этот стал
общедоступным, легким чтивом, и хорошо разойдется. Во всяком случае, эта книга
куда менее непристойна, чем Библия. Я перевел ее (я это сказал достаточно
уклончиво, чтобы не нанести ущерба продаже, и довольно ясно, чтобы поняли
критики) по очень простой причине: колбаса не дешевле пастилы, а пастила на вес
золота.
А результат такой: критики помогли литературному успеху этой книги (хвалят или
разносят - неважно, но когда все о книге говорят - значит, это литературный
успех). А хорошие книги все еще ждут критиков. Так вот, банда критиков, разве
книги, которых вы не понимаете, не заслуживают хотя бы упоминания? Это было бы
лучшей рекомендацией для читателя. Вы же, не желая признать. что такие книги
сбивают вас с толку, их просто замалчиваете. Да они вас даже не сбивают -и не
озадачивают; вы в иной плоскости, они не умещаются в рамки вашего понимания.
Десятки примеров можно привести.
Критики, вы лентяи! Если вам желательно поговорить о себе. исповедуйтесь
публично и вступите в Армию спасения. Но отстаньте ото всех с вашими
глубокомысленными идеями. Попробуйте быть хоть чем-то полезными. Прошу вас.
проявите хоть капельку непредвзятости. Давно пора. А не то вам крышка.
Борис ВИАН
* <Я заплюю ваши могилы>.
** Известный американский автор детективов.
*** И тому подобное(нем.)
**** Журнал, возглавлявшийся Жан-Полем Сартром; основной рупор идей французского
экзистенциализма.
Махров Алексей
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Шилова Юлия