отпуска, она уезжает в Москву, а Михаил продолжает свою работу.
Так оно и получилось. И хотя сама Люся не настаивала на том,
чтобы Михаил был в Москве во время родов, и хотя после появления
на свет сына Михаил все-таки приехал в Москву и преподнес Люсе
старинное кольцо, передаваемое в его семье по наследству, Люся где-
то совсем в глубине души не ощущала Михаила как действительно
близкого ей человека, тем более, что все ее помыслы и чувства занял
Денис.
Сын для Люси стал не только предметом естественных материн-
ских забот и нежности, Люся безрассудно, суеверно, по-животному
боялась за его здоровье.
Михаил вернулся в Москву, поступил в аспирантуру, окончил ее,
защитил кандидатскую диссертацию - все это оставляло Люсю внут-
ренне равнодушной. Сын, прежде всего, сын, главное - это сын. И в
этом Люся находила полную поддержку со стороны своих родителей.
А уж они души не чаяли во внуке и приняли на себя все заботы по
его воспитанию.
Денис рос, не зная отказа ни в чем, и в своем пятилетнем возрас-
те уже твердо усвоил, что в семье главная - это его мама, потом деда,
деда иногда даже главней, а бабушка и папа - хорошие, но не главные.
Эти годы пролетели для Люси как вереница дней, то радостных,
когда у Дениса было все в порядке, то тревожных, когда Денис болел
корью или другими детскими болезнями. Течение Люсиного вре-
мени было плавным и размеренным, без бурных водоворотов и мелких
перекатов, но постепенно Люся поняла, что жизнь ее проходит, а че-
го-то главного, значительного, кроме, конечно, рождения сына, так с
ней и не произошло.
- Странно, Вика... Как мне с тобой спокойно, естественно...
Словно легкое дыхание... Помнишь, есть рассказ у Ивана Бунина с
таким названием?
- Помню, - ласково сказал Виктор.
Люся приятно удивилась тому, что она так непринужденно по-
делилась с Виктором сокровенным. Она и сама не ожидала от себя
такого откровения, ей казалось, что она не сумеет говорить на эту
тему с чужим человеком...
Значит, Виктор - ей не чужой...
На самом деле Люсин монолог был раздумьем о самой себе - на-
стало время подводить итоги, оглянуться на прошлое, ответить ис-
кренностью на искренность. И опять сладкое предчувствие охватило
ее, ведь она столько лет ждала своего счастья, неужели сбудется?
Люся встала, покружилась в вальсе по комнате, схватила Вик-
тора за руку и потащила к окну. Она стояла радостно-возбужденная, с
блестящими глазами, крепко сжимала руку Виктора и жадно рас-
сматривала панораму, открывающуюся из окна. А он смотрел на нее.
- Что у тебя здесь видно? Рассказывай, - потребовала она весело.
- Не молчи давай.
- А из этого окна телебашенка видна, - тихо засмеялся Виктор.
- Из другого из окошка площадь Красная немножко.
Люся стремительно, всем телом развернулась к Виктору.
- Сам сочинил?
Виктор видел только ее сияющие глаза, которые в первый раз
взглянули на него четыре месяца назад, когда он распахнул дверь
своей квартиры. Тогда глаза ему сказали: "Вы мне нравитесь..." Те-
перь эти глаза говорили ему: "Как это хорошо, что я вам нравлюсь..."
- Сам, - ответил Виктор. - Когда ремонт закончил.
- Хороший стишок, молодец, - похвалила Люся и осторожно по-
гладила Виктора по левой щеке. - А она у тебя больше не болит?
Виктор опять рассмеялся. И мягко прижал своей рукой ее руку к
щеке.
- Нет. Только если простужусь или когда очень сильно нерв-
ничаю, то начинает что-то подергиваться внутри.
- И совсем-совсем ровное у нас лицо, - рассматривала Люся Вик-
тора.
Он наклонился к ней, но Люся плавно его отстранила и высвобо-
дила руку:
- Не шали.
Виктор и не собирался шалить. Он ощущал светлый, радостный
покой и лениво, даже подсознательно подумал о том, что сейчас никак
нельзя спешить, иначе все можно испортить, и поэтому только любо-
вался Люсей, которая уже стояла у стены с масками.
- Больше всего мне вот эта нравится, - Люся кивнула головой на
одну из масок. - Только страшная она... Даже нет, не страшная, а
просто видно, как ей больно, и поэтому хочется ее погладить, чтобы
она улыбнулась.
Это была последняя, сделанная Виктором маска. Та самая, кото-
рую они с Марком и Петровым разглядывали перед тем, как Виктор
попал в больницу, после чего и разошлись их пути.
- Ты лучше меня погладь, - предложил Виктор. - А я тебе улыб-
нусь.
- Тебя можно не баловать, это даже вредно, и потом ты и так
весь светишься, - отрицательно мотнула головой Люся. - А вот ее...
- Хочешь, возьми ее себе? - спросил Виктор.
Он знал, что это его лучшая работа, его гордость, но, как ни
странно, предлагал ее Люсе от всей души. И тут в спокойный, замк-
нутый мир их встречи незримо вошло внешнее бытие, которое суще-
ствовало помимо них, где-то за пределами этой комнаты, но крепко
держало их судьбу в своих руках. И Виктор, и Люся одновременно
подумали, что Люсе придется объяснять Михаилу, откуда у нее эта
маска, а значит, лгать, а это совсем обесценит подарок.
- Не могу я, Вика, что ты, разве можно? - испугалась, но в то же
время и обрадовалась, как девочка, Люся. - Это же твоя лучшая мас-
ка, твое лучшее лицо... Я ее унесу, и станет стена какая-то пустая...
Люся шумно вздохнула, потом чуть жалобно, смешно сморщив
нос, попросила:
- Ты ее никому не дари, ладно? Не смей. И пусть она считается
моей... Ну, ладно, я тебе разрешаю, чтобы она повисела тут... Вре-
менно...
- Она твоя, как же я ее кому-то подарю?.. Здесь твоя не только
эта маска, здесь все твое... И я...
- Спасибо, - склонила голову к плечу Люся. - Теперь у меня есть
ты, а раньше тебя у меня не было... Но ты должен был когда-нибудь
появиться, должен был быть, я это знала всегда - и вот ты есть... Какое
же это счастье, господи... Ты, наверное, и не понимаешь... Не понима-
ешь, да?.. Эх, ты...
Люся зашлась звонким, серебряным смехом. А Виктор, действи-
тельно ошалевший от счастья, был готов на все - лишь бы звенел коло-
кольчик ее радости.
За белой рамой окна в синих сумерках растворялся город, и ком-
ната постепенно погружалась в темную заводь ночи, но и Люсе, и
Виктору казался прозрачным ее сумрак - светились их лица, белели
маски на стене и чашки чайного сервиза. Люся бесшумно, бесплот-
но поднялась, неслышно обошла вокруг стола и прижала к себе голо-
ву Виктора.
- Вика, Вика, ты - колдун... Расколдуй меня немедленно, мне по-
ра уходить... Или лучше наколдуй так, чтобы эти чары шапкой-
невидимкой хранили нас с тобой от бед. Хорошо?
Виктор не ответил. Он встал и обнял ее. Он прижался щекой к ее
щеке, и они замерли на мгновение, которое гораздо дольше любой
вечности.
Как во сне, как в весеннем сне, отвез Виктор Люсю до дома. Это
чудесное сновидение длилось и длилось, но постепенно гасло, как
закат.
Виктор звонил Люсе сначала каждый день, потом через день, по-
том через три и с каждым разом терял надежду на встречу с ней. Не
было случая, чтобы она не обрадовалась его звонку, Люся, казалось,
ждала его у телефона, нетерпеливо расспрашивала Виктора о само-
чувствии и делах, весело ныла о своем одиночестве и о том, что ее
никто не любит, а когда Виктор, задохнувшись от волнения, рассказы-
вал Люсе, какая она хорошая, то Люся, притаившись, слушала и про-
сила его говорить еще и еще.
Препятствием к их встрече служили тысячи очень веских при-
чин от"... погоди, у меня на этой неделе делегация шотландских шах-
теров, я никак, ну, никак не могу..." до "... о чем ты говоришь, кто же
возьмет Дениску из сада?.."
Виктор чувствовал, что существует истинная причина, но боял-
ся спросить о ней Люсю открыто, напрямую, страшась потерять то,
что было с таким трудом достигнуто.
В действительности же, Люся про себя твердо решила, что она
больше никогда не будет встречаться с Виктором, потому что иначе
наступит расплата за ее легкомысленность и заболеет Дениска. Ничто
ее так не пугало, как животный страх за здоровье сына. И каждое его
недомогание она воспринимала как кару за свою может и не суще-
ствующую вину, а если и существующую, то только в помыслах.
В то же время Люся нуждалась в телефонных признаниях Викто-
ра, потому что знала, что если они встретятся, то она совершит непо-
правимое.
Емилина Ника
Андреев Николай
Куликов Роман
Жюль Верн
Володихин Дмитрий
Каргалов Вадим