ты легла рядом
ласточка предстоящего - первое касание
губы набухли жаждой - властвуй!
тяжелое, как вечернее солнце, одеяло
касаюсь сокровенности глухой,
твои
О, сладкий стон вершины чувства!
И песня тела - песней песнь!
я рассеян, как вселенная,
ты - священник мой
сигарета одна на двоих
но опять
как гвоздем по глазам
Я закрыл глаза, полежал немного, потом не торопясь, размеренно встал, умылся,
побрился, позавтракал и сложил вещи в рюкзак.
их Тамаре - этого делать не надо. Доверенность порви, а Тамаре, если она
будет звонить, скажи, что я не прислал бюллетень.
"прощай" и поставил точку.
Глава тридцать первая
Глава тридцать первая
Иногда достаточно, чтобы повезло в малом - и успокаиваешься. Я настроился на
долгое, нудное стояние в очереди на автовокзале, но неожиданно легко купил
билет с рук - кто-то явился сдавать билет и словно ожидал меня около кассы. На
площадь из здания вокзала я вышел с ощущением полной свободы. В моем
распоряжении впереди было несколько часов, потом я должен был сесть в автобус
на свое законное, пронумерованное место и уехать.
безвозвратно родники наших взаимоотношений, разошлись наши дороги. Те-
перь надо неукоснительно выполнять заветы лечащего врача Романа Борисо-
вича, набраться сил в санатории, налиться здоровьем так, чтобы хватило
его, разумно тратя, на долгую жизнь в кино. С кино у меня были связаны
новые планы - мне хотелось сделать фильм о художнике, наверное, Егор Бо-
лотников тому причина. Но это немного позже, а пока ничто не связывало
меня с озабоченным, занятым, суматошным городом. Кроме родителей...
лосе ее слышалась радостная озабоченность - она была довольна, что здо-
ровье мое идет на поправку:
ва, а ведь тебя собирать надо. Что ты с собой берешь?
Мог бы, конечно, еще денек побыть, но билет достал на сегодня, вот и
еду.
день одни сейчас же. В чем ты хоть едешь? И где это, далеко?
родственников - кто женился, кто родил, кто приболел, кто в командировке
- жизнь шла своим чередом.
видно не сложится...
вижу, что плохо у вас, да чем же помочь? Я тебе вот что скажу, сынок.
Никто, кроме вас, в ваших делах не разберется. А жизнь вдвоем пройти не-
легко, сын, ох, как нелегко... Не хотела тебе рассказывать, но ты уже
взрослый у меня, поймешь. Отец твой тоже не сахар, а ведь прожили вмес-
те, считай, три десятка. Временами и вправду казалось, все кончено. Осо-
бенно, когда запил он у нас. Ну, не в прямом смысле, а каждый день домой
пьяный приходил. Ты, наверное, не помнишь, ты тогда первоклассником
стал. Ругалась я с ним, тебя забирала и из дома уходила к тетке своей, к
Нине, а потом решила развестись насовсем. Обдумала, что да как, да как
мы с тобой одни жить будем. А что поделаешь? Судьба такая. Но расстаться
надо было по-человечески, да и жалко мне было Сережку, и убедиться я
должна была, что потерял он уважение к нам с тобой, что разлюбил нас.
Вот и завела я его в первое же воскресенье будто ненароком в сад "Эрми-
таж". Сели мы с ним на скамеечке, почти на такой же, на какой мы не раз
сиживали, когда любовь наша была в самой силе, и сказала ему тихо, без
крика, что зла на него не таю, но жить вместе больше не могу, что нельзя
из-за водки проклятой портить жизнь жене и сыну, и что прошу его прос-
тить меня, если виновата, и что прощаю его... Ты же знаешь нашего отца,
характер у него крутой, а тут вижу слезы у него на глазах. Как у
мальчишки.
кончилась, голод, жить негде... Тут Сережа и не выдержал, все рассказал
мне. Оказывается, на работе повздорил он в отделе кадров с незнакомым
мужчиной. Сергею-то все невтерпеж, что-то ему выяснить надо было про
свой цех в этих кадрах, а незнакомец в разговор вмешался, стал совето-
вать что-то, Сергей и отбрил его. Тот только фамилию у Сережи спросил,
недобро так спросил, и вышел. А через некоторое время Сережу сняли с на-
чальников цеха, до помощника мастера понизили. И не объяснили ничего.
Наш пошел было выяснять, да ему посоветовали, сиди, не рыпайся, еще спа-
сибо скажи, что так легко отделался. Вот и начал наш батя зашибать. Ду-
рашка... - мать покачала головой, - нет, чтобы прийти да поделиться со
мной, нет, ему, видите ли, стыдно было. Гордыню свою усмирить не мог.
Вот от этого и случается все, сынок, от гордыни, чаще всего от нее, от
греха этого смертного рушатся семьи и несчастья личные происходят. Гос-
поди, твоя сила...
все, как режиссер настоящий.
до. Одно дело, наговорил сразу с три короба, тебе вроде бы и легче, все
сказал, а другое дело, понял ли тебя тот, с кем ты говори? Ну, ладно,
хватит об этом, тебе еще ночь в автобусе маяться. Знаешь что, приляг на
диванчике, отдохни перед дорогой, сынок.
не, закрыл глаза и уже в полусне слышал, как мать, тихо приговаривая,
укрыла меня одеялом, подоткнула везде, чтобы не дуло, и легко провела
ладонью по моему лицу, разглаживая морщинки, снимая усталость. Так может
гладить только мама...
Глава тридцать вторая
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Гуль Роман Борисович
Сапковский Анджей
Ковальчук Вера