ты легла рядом
ласточка предстоящего - первое касание
губы набухли жаждой - властвуй!
тяжелое, как вечернее солнце, одеяло
касаюсь сокровенности глухой,
твои
О, сладкий стон вершины чувства!
И песня тела - песней песнь!
я рассеян, как вселенная,
ты - священник мой
сигарета одна на двоих
но опять
как гвоздем по глазам
Я закрыл глаза, полежал немного, потом не торопясь, размеренно встал, умылся,
побрился, позавтракал и сложил вещи в рюкзак.
их Тамаре - этого делать не надо. Доверенность порви, а Тамаре, если она
будет звонить, скажи, что я не прислал бюллетень.
"прощай" и поставил точку.
Глава тридцать первая
Глава тридцать первая
Иногда достаточно, чтобы повезло в малом - и успокаиваешься. Я настроился на
долгое, нудное стояние в очереди на автовокзале, но неожиданно легко купил
билет с рук - кто-то явился сдавать билет и словно ожидал меня около кассы. На
площадь из здания вокзала я вышел с ощущением полной свободы. В моем
распоряжении впереди было несколько часов, потом я должен был сесть в автобус
на свое законное, пронумерованное место и уехать.
безвозвратно родники наших взаимоотношений, разошлись наши дороги. Те-
перь надо неукоснительно выполнять заветы лечащего врача Романа Борисо-
вича, набраться сил в санатории, налиться здоровьем так, чтобы хватило
его, разумно тратя, на долгую жизнь в кино. С кино у меня были связаны
новые планы - мне хотелось сделать фильм о художнике, наверное, Егор Бо-
лотников тому причина. Но это немного позже, а пока ничто не связывало
меня с озабоченным, занятым, суматошным городом. Кроме родителей...
лосе ее слышалась радостная озабоченность - она была довольна, что здо-
ровье мое идет на поправку:
ва, а ведь тебя собирать надо. Что ты с собой берешь?
Мог бы, конечно, еще денек побыть, но билет достал на сегодня, вот и
еду.
день одни сейчас же. В чем ты хоть едешь? И где это, далеко?
родственников - кто женился, кто родил, кто приболел, кто в командировке
- жизнь шла своим чередом.
видно не сложится...
вижу, что плохо у вас, да чем же помочь? Я тебе вот что скажу, сынок.
Никто, кроме вас, в ваших делах не разберется. А жизнь вдвоем пройти не-
легко, сын, ох, как нелегко... Не хотела тебе рассказывать, но ты уже
взрослый у меня, поймешь. Отец твой тоже не сахар, а ведь прожили вмес-
те, считай, три десятка. Временами и вправду казалось, все кончено. Осо-
бенно, когда запил он у нас. Ну, не в прямом смысле, а каждый день домой
пьяный приходил. Ты, наверное, не помнишь, ты тогда первоклассником
стал. Ругалась я с ним, тебя забирала и из дома уходила к тетке своей, к
Нине, а потом решила развестись насовсем. Обдумала, что да как, да как
мы с тобой одни жить будем. А что поделаешь? Судьба такая. Но расстаться
надо было по-человечески, да и жалко мне было Сережку, и убедиться я
должна была, что потерял он уважение к нам с тобой, что разлюбил нас.
Вот и завела я его в первое же воскресенье будто ненароком в сад "Эрми-
таж". Сели мы с ним на скамеечке, почти на такой же, на какой мы не раз
сиживали, когда любовь наша была в самой силе, и сказала ему тихо, без
крика, что зла на него не таю, но жить вместе больше не могу, что нельзя
из-за водки проклятой портить жизнь жене и сыну, и что прошу его прос-
тить меня, если виновата, и что прощаю его... Ты же знаешь нашего отца,
характер у него крутой, а тут вижу слезы у него на глазах. Как у
мальчишки.
кончилась, голод, жить негде... Тут Сережа и не выдержал, все рассказал
мне. Оказывается, на работе повздорил он в отделе кадров с незнакомым
мужчиной. Сергею-то все невтерпеж, что-то ему выяснить надо было про
свой цех в этих кадрах, а незнакомец в разговор вмешался, стал совето-
вать что-то, Сергей и отбрил его. Тот только фамилию у Сережи спросил,
недобро так спросил, и вышел. А через некоторое время Сережу сняли с на-
чальников цеха, до помощника мастера понизили. И не объяснили ничего.
Наш пошел было выяснять, да ему посоветовали, сиди, не рыпайся, еще спа-
сибо скажи, что так легко отделался. Вот и начал наш батя зашибать. Ду-
рашка... - мать покачала головой, - нет, чтобы прийти да поделиться со
мной, нет, ему, видите ли, стыдно было. Гордыню свою усмирить не мог.
Вот от этого и случается все, сынок, от гордыни, чаще всего от нее, от
греха этого смертного рушатся семьи и несчастья личные происходят. Гос-
поди, твоя сила...
все, как режиссер настоящий.
до. Одно дело, наговорил сразу с три короба, тебе вроде бы и легче, все
сказал, а другое дело, понял ли тебя тот, с кем ты говори? Ну, ладно,
хватит об этом, тебе еще ночь в автобусе маяться. Знаешь что, приляг на
диванчике, отдохни перед дорогой, сынок.
не, закрыл глаза и уже в полусне слышал, как мать, тихо приговаривая,
укрыла меня одеялом, подоткнула везде, чтобы не дуло, и легко провела
ладонью по моему лицу, разглаживая морщинки, снимая усталость. Так может
гладить только мама...
Глава тридцать вторая
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Соломатина Татьяна