Чтение 16–й страницы книги ~Возвращение в Брайдсхед~

-- Но, Чарльз, он ведь не мой. Сейчас, правда, он принадлежит мне, но
обычно в нем кишат алчные звери. Вот если бы так могло быть всегда -- всегда
лето, всегда ни живой души, и фрукты созрели, и Алоизиус в хорошем
настроении...

Вот так мне нравится вспоминать его -- в инвалидном кресле, среди
летнего великолепия обследующим вместе со мною заколдованный замок, нравится
вспоминать, как он катит свое кресло по садовым дорожкам между двумя рядами
вечнозеленого кустарника, разыскивая поспевшую клубнику и срывая теплые
фиги, как протискивается из теплицы в теплицу, из аромата в аромат, из
климата в климат, чтобы срезать гроздь мускатного винограда и выбрать
орхидеи для наших бутоньерок, как он с притворным трудом ковыляет вверх по
лестнице в бывшую детскую и сидит там рядом со мной на вытертом цветастом
ковре, разложив вокруг по полу все содержимое старого ящика для игрушек, а
няня Хокинс мирно штопает в углу и негромко говорит: "Хороши, что один, что
другой! Малые дети, право. Этому, что ли, вас в колледже учат?" Или как он
лежит навзничь на разогретой каменной ступени колоннады, а я сижу рядом на
стуле и пытаюсь зарисовать фонтан.

-- А купол тоже Иниго Джонса? По виду оп более поздний.

-- Ах, Чарльз, не будьте таким туристом. Не все ли равно, когда он
построен? Важно, что он красивый.

-- Меня такие вещи интересуют.

-- О боже, я думал, мне удалось отучить вас от всего этого, непобедимый
мистер Коллинз.

Жить в этих стенах, бродить по комнатам, переходить из Соуновской
библиотеки в китайскую гостиную, где голова шла кругом от золоченых пагод и
кивающих мандаринов, живописных свитков и чиппендейльской резьбы, из
помпейского салона в большой, увешанный гобеленами зал, который простоял
таким, каким был создан, вот уже два с половиной столетия, просиживать
долгие часы на затененной террасе -- все это служило само по себе бесценным
эстетическим уроком.

Эта терраса была венцом, завершением всего здания, она выходила на
пруды и покоилась на мощных каменных опорах, так что с порога казалось,
будто она нависла прямо над водой и можно, стоя у балюстрады, ронять камешки
в пруд у себя под ногами. Справа и слева ее охватывали два крыла колоннады,
завершающиеся павильонами, от которых липовые рощи уводили к лесистым
склонам. Пол террасы местами был замощен плитами, в других местах были
разбиты клумбы и причудливо расставлены ящики с карликовым буксом; букс
повыше рос в виде живой изгороди широким овалом с углублениями, в которых
стояли статуи, а посредине, главенствуя над всем, высился фонтан -- фонтан,
который должен был бы стоять где-нибудь на пьяцце южноитальянского города,
фонтан, который и был столетие назад замечен в каком-то южноитальянском
городе одним из предков Себастьяна, замечен, куплен, привезен и вновь
установлен в чужом, но гостеприимном краю.

Мысль нарисовать его подал мне Себастьян. Задача не из легких для
любителя -- овальный бассейн с островком стилизованных скал посредине, на
скалах росли каменные тропические растения и естественные веера дикого
английского папоротника; меж ними лились несчетные струи ручьев, среди них
резвились фантастические африканские звери, верблюды, жирафы, свирепый лев,
и каждый изрыгал потоки воды; а сверху, на скалах высотой почти до крыши
дома, высился египетский обелиск из красного песчаника, --но по какому-то
странному случаю, хоть это и было выше моих возможностей, рисунок удался,
правда, я принужден был опускать некоторые детали и кое-где пойти на
небольшие хитрости, но получилось в конце концов вполне приличное подражание
Пиранези.

-- Подарить вашей матери? -- спросил я.

-- Зачем? Вы же с ней не знакомы.

-- Из вежливости. Я гощу в ее доме.

-- Подарите лучше няне,-- сказал Себастьян.

Я так и сделал, и она присоединила рисунок к своей коллекции на комоде,
заметив при этом, что фонтан получился совсем как настоящий, хотя, в чем его
красота, которой все так восторгаются, она лично, хоть убей, никогда не
понимала.

Для меня его красота была открытием.

Со школьных лет, когда я разъезжал на велосипеде по окрестным приходам,
разбирая надписи на древних надгробьях и фотографируя старинные купели, я
питал любовь к архитектуре, но, хотя умом я давно сделал характерный для
моего поколения скачок от пуританизма Джона Рескина к пуританизму Роджера
Фрая, однако в душе мои пристрастия оставались чисто английскими и
средневековыми.

И вот теперь совершилось мое обращение в барокко. Здесь, под этим
высоким и дерзким куполом, под этими ячеистыми потолками, здесь, гуляя под
этими карнизами и арками, проходя по этой тенистой колоннаде и часами сидя
перед этим фонтаном, ощупывая взглядом его затененные извилины, следуя
мысленно за линиями его неумолчного эха и радуясь этим собранным воедино
прихотливым дерзаниям и свершениям, я чувствовал, как во мне рождается новая
способность восприятия, словно вода, бьющая и катящаяся среди его камней,
была воистину живой водой.

Как-то в одном из шкафов мы нашли большую черную лакированную жестянку
с масляными красками, еще вполне пригодными к употреблению.

-- Это мама купила года два назад. Кто-то ей сказал, будто
по-настоящему оценить красоту мира можно, только пытаясь изобразить ее. Мы
над мамой тогда ужасно смеялись; Она совершенно не умеет рисовать, а краски,
даже самые яркие, к тому времени, как она кончала их смешивать, превращались
в однородную массу цвета хаки.-- Несколько высохших грязно-серых пятен на
палитре подтверждали это.-- Корделии поручалось мытье кистей. В конце концов
мы все восстали и убедили маму бросить это занятие.

Краски подсказали нам мысль расписать "контору". Так называлась
небольшая комната, выходившая на колоннаду; когда-то она использовалась для
ведения дел поместья, но теперь была в запустении, там стояли лишь ящики с
садовыми играми да кадка с высохшим кустом алоэ; как видно, задумана она
была для целей более высоких -- для вечерних чаепитий или уединенных штудий,
ибо оштукатуренные стены были украшены изящными медальонами в стиле рококо,
а потолок красиво уходил вверх крестовым сводом. На стене этой комнаты в
одном из небольших овалов я набросал романтический пейзажик и в последующие
дни занялся его расцвечиванием. Работа эта по воле случая и настроения мне
удалась. Кисть словно сама делала все, что от нее требовалось. Это был
летний пейзаж без фигур, композиция из белых облаков и синих далей, с
увитыми плющом руинами на переднем плане, скалами и водопадом и уходящими к
горизонту купами деревьев. Я совсем не умел писать маслом и обучался этому
ремеслу, по мере того как работал. Когда по прошествии недели картинка была
закончена, Себастьян стал настаивать, чтобы я поскорее взялся за медальон
побольше. Я сделал несколько набросков. Ему хотелось, чтобы это был fete
champetre1 с качелями в лентах, и пажом-негритенком, и пастушком, играющим
на свирели, но картина не выходила. Я хорошо сознавал, что с пейзажиком мне
просто повезло и что такая сложная стилизация мне никак не по плечу.

В другой раз мы вместе с Уилкоксом спустились в винный подвал и видели
пустые ниши, в которых некогда хранились огромные запасы вина. Теперь был
заполнен только один трансепт, там в ларях покоились бутылки с вином, иные
урожаев пятидесятилетней давности.

-- Новых поступлений у нас не было со времени отъезда его светлости,--
сказал Уилкокс.-- Многие старые вина пора уже выпить. Нам следовало бы
заложить восемнадцатый и двадцатый год. Я получил об этом несколько писем от
виноторговцев, но ее светлость отсылает меня к лорду Брайдсхеду, а он
отсылает к его светлости, а его светлость велит обращаться к адвокатам. Вот
мы и дошли до такого состояния. По теперешнему расходу здесь хватит на
десять лет, но что с нами будет потом?

Наш интерес Уилкокс приветствовал; были принесены бутылки из каждого
ларя, и в эти безмятежные дни, проведенные в обществе Себастьяна, состоялось
мое первое серьезное знакомство с вином и были посеяны семена той богатой
жатвы, которой предстояло служить мне поддержкой и опорой в течение долгих
бесплодных лет. Мы усаживались с ним в "Расписной гостиной", перед нами на
столе стояли три раскупоренные бутылки и по три бокала против каждого.
Себастьян разыскал где то книгу о дегустации вин, и мы неукоснительно
следовали всем ее наставлениям. Бокал слегка разогревали над пламенем свечи,
на треть наполняли вином, вращая, взбалтывали, грели в ладонях, смотрели на
свет, вдыхали аромат, осторожно потягивая, набирали в рот, перекатывали на
языке, и вино звенело о небо, словно монета о прилавок, потом запрокидывали
головы и ждали, пока оно стечет тонкой струйкой по горлу. А потом мы
говорили о нем, заедая печеньем, и переходили к сле-

1 Деревенский праздник (франц ).

дующему вину; затем от него возвращались к первому, затем к третьему, и
вот уже все три оказывались в обращении, и мы путали бокалы и спорили,
который из-под какого вина, и передавали их друг другу, и вот уже в
обращении оказывалось шесть бокалов, иные из них содержали смесь, так как мы
наполнили их по ошибке не из той бутылки, и в конце концов мы принуждены
были начинать сначала, взяв опять по три чистых бокала, и бутылки пустели, а
наши высказывания о их содержимом становились вдохновенней и прихотливей. _
...Это вино робкое и нежное, как газель...

-- Как малютка эльф.

_ ...вся в белых яблоках на гобеленовом лугу.

-- Как флейта над тихой рекой.

-- ...А это старое мудрое вино.

-- Пророк в пещере.

-- ...А это жемчужное ожерелье на белой шее.

-- Как лебедь.

-- Как последний единорог.

Мы покидали золотой свет свечей нашей столовой ради света звезд на
террасе и сидели на краю фонтана, остужая ладони в воде и пьяно слушая ее
плеск и журчанье среди искусственных скал.

-- По-вашему, обязательно нам каждый вечер напиваться? -- спросил меня