Чтение 33–й страницы книги ~Возвращение в Брайдсхед~

если, конечно, не нашлось дурного человека, который бы снабдил его какой-то
суммой. А, леди Джулия, доброе утро, доброе утро. Как настроение болонки
среди всеобщего охотничьего азарта?

-- Болонка в порядке, благодарю. Послушайте, сегодня приезжает Рекс
Моттрем, и я просто не могу допустить второго такого вечера, как вчера.
Кто-то должен поговорить с мамой.

-- Кто-то уже поговорил. Я был у нее. Думаю, что сегодня все будет в
порядке.

-- Слава богу. Вы сегодня рисуете, Чарльз? Создалась традиция, что я в
каждый свой приезд расписываю один медальон на стене садовой комнаты. Мне
это было очень Удобно, так как давало приличный повод уединяться от всех
остальных, и, когда дом был полон гостей, моя садовая комната соперничала с
детской как убежище, куда время от времени забредал кто-нибудь, чтобы
пожаловаться на других; так, не прилагая ни малейших усилий, я постоянно был
в курсе всех разговоров и событий дня. К этому времени три медальона были
уже готовы, каждый по-своему довольно красив, но, к сожалению, каждый в
другой манере, так как за полтора года, протекшие с начала работы, вкусы мои
менялись и умение возрастало. Как единый декоративный замысел они совсем не
удались. В то утро я, как обычно, искал убежища в садовой комнате. Я
поспешил туда и скоро погрузился в работу. Джулия пошла вместе со мною
посидеть и посмотреть, как пойдет дело, и говорили мы, естественно, о
Себастьяне.

-- Неужели вам никогда не надоедает эта тема? -- спросила она.-- Почему
мы все должны так с ним носиться?

-- Просто потому, что мы его любим.

-- Ну и что ж. Я тоже, мне кажется, по-своему его люблю, только мне
непонятно, почему бы ему не вести себя, как все люди. Понимаете, я выросла в
семье, где уже есть одна тайна -- папа. Такая, о которой нельзя говорить при
слугах, нельзя было говорить при детях, пока мы были маленькие. Если мама
собирается сделать из Себастьяна еще одну, это, по-моему слишком. Раз он
обязательно хочет всегда быть пьяным, почему бы ему не поехать куда-нибудь в
Кению, где это неважно?

-- Почему быть несчастливым в Кении не так важно, как быть несчастливым
где-то еще?

-- Не прикидывайтесь глупым, Чарльз. Вы отлично понимаете.

-- То есть это было бы не так неловко для вас? Ну, так вот, я хочу
только сказать, что сегодня вечером, если Себастьяну не помешать, может
получиться большая неловкость. Он в дурном расположении духа.

-- Пустяки, денек на охоте придаст ему бодрости. Трогательно было
видеть, как они все верили в благотворное воздействие охоты. Леди Марчмейн,
которая тоже заглянула ко мне в те утренние часы, сама насмешливо отметила
это с той тонкой иронией, которой она славилась;

-- Я всегда терпеть не могла охоту,-- сказала она.-- По-моему, она
порождает даже в превосходных людях самое безобразное, грубое хамство. Не
знаю, в чем тут дело, но стоит надеть охотничий костюм и сесть на лошадь, и
люди превращаются в каких-то пруссаков. А как они хвастают после охоты!
Сколько раз я сидела за ужином и молча ужасалась тому, что мои хорошие
знакомые, мужчины и женщины, вдруг превратились в очумелых самодовольных
хамов!.. И, однако, вот теперь -- право, это, должно быть, нечто
унаследованное от прежних веков -- на сердце у меня так легко, когда я думаю
о том, что Себастьян поехал с ними. "Ничего страшного не произошло,-- говорю
я себе,-- ведь он поехал на охоту". Словно на небе услышана моя молитва.

Она расспросила меня о моей жизни в Париже. Я описал свою квартиру с
видом на реку и на башни Парижской богоматери.

-- Я надеюсь, что Себастьян поедет со мной погостить, когда я соберусь
обратно.

-- Да, чудесно было бы,--ответила леди Марчмейн, вздыхая, словно о
чем-то несбыточном.

-- И надеюсь, он приедет к нам в Лондон.

-- Чарльз, вы знаете, что это невозможно. Лондон самое неподходящее
место. Там даже мистер Самграсс не мог удержать его под контролем. У нас в
доме нет секретов -- видите ли, он пропадал все рождество. И мистеру
Самграссу удалось обнаружить его только потому, что ему нечем было оплатить
счет и оттуда позвонили к нам домой. Это слишком страшно. Нет-нет, Лондон
совершенно исключается, если уж он не может владеть собой здесь, с нами...
Мы должны подержать его немного тут, позаботиться, чтобы ему было хорошо,
чтобы он поправился, поездил на охоту, а потом надо опять отправить его за
границу с мистером Самграссом... Видите ли, я уже пережила все это один раз.

Ответ на это и непроизнесенный был отлично известен нам обоим: "Его вы
не могли удержать, он сбежал от вас. И Себастьян сбежит. Потому что они оба
вас ненавидят".

Внизу, в долине, прозвучал охотничий рог.

-- Ну вот, едут. Они уже в наших лесах. Надеюсь, ему было весело.

Так, разговаривая с Джулией и с леди Марчмейн, я и в том и в другом
случае очутился в тупике, и не потому, что мы не понимали .друг друга, а
потому, что понимали слишком хорошо. А с Брайдсхедом, когда он вернулся к
обеду и мы заговорили с ним на эту же тему -- ибо тема эта была в доме
повсюду, точно пожар в трюме большого парохода, глубоко внизу, под
ватерлинией, черно-красный в кромешной тьме и вырывающийся наружу лишь
ядовитыми струйками дыма сквозь щели люков, а потом вдруг начинающий валить
густыми клубами из вентиляционной системы,-- с Брайдсхедом я чувствовал себя
в каком-то незнакомом мне мире, в мире, мертвом для меня, среди лунного
пейзажа голой лавы, на обременительной для легких высоте. Он сказал:

-- Я надеюсь, что он болен алкоголизмом. Тогда это просто большое горе,
и мы все должны помогать ему его снести. Раньше я боялся, что он напивается
нарочно, когда хочет и потому что хочет.

-- Так оно и было -- мы оба напивались именно так. И сейчас он со мной
пьет, когда хочет и сколько хочет. Я могу удержать его на этом, если бы
только ваша мать мне доверилась. А если вы будете преследовать его лечениями
и наблюдениями, он за несколько лет превратится в развалину.

-- Видите ли, превратиться в развалину -- это не грех. Никто не обязан
перед богом непременно стать министром почт и сообщений, или лейб-егерем
королевского двора, или в восемьдесят лет ходить пешком по десять миль.

-- Не грех,-- повторил я. -- Не обязан, перед богом. Вы снова о
религии?

-- А я никогда и не оставлял этой темы,-- ответил Брайдсхед.

-- Знаете, Брайди, если бы я когда-нибудь испытал желание стать
католиком, достаточно бы мне было пять минут побеседовать с вами, и это бы
как рукой сняло. У вас удивительная способность сводить, казалось бы, вполне
разумные посылки к полной бессмыслице.

-- Странно, что вы это говорите. Я уже слышал такое же мнение и от
других людей. Поэтому-то я, в частности, и думаю, что из меня не выйдет
хороший священник. Видно, так уж у меня устроена голова.

За обедом Джулия была занята только ожидающимся приездом своего гостя.
Она взяла машину и поехала встречать его на станцию, и к чаю он был уже в
Брайдсхеде.

-- Мама, ты только погляди на рождественский подарок Рекса!

Рождественским подарком была живая черепашка с инкрустированным
бриллиантами по панцирю вензелем Джулии; и это чуточку непристойное живое
существо, то беспомощно оскользающееся на паркете, то поднятое для всеобщего
осмотрения на ломберный столик или ползущее по ковру, прячась при малейшем
прикосновении и тут же снова вытягивая морщинистую шейку и раскачивая серой
допотопной головой, стало для меня образом всего того вечера, тем крючком на
сети воспоминаний, который зацепляет внимание, хотя нечто гораздо большее
совершается у нас на глазах.

-- Господи,--сказала леди Марчмейн.--И неужели она ест все то же самое,
что и обыкновенная черепаха?

-- А что вы сделаете, когда она подохнет? -- спросил мистер Самграсс.--
Нельзя ли будет вставить в этот панцирь новую черепаху?

Рекса предупредили о Себастьяне -- иначе он едва ли выдержал бы мрачную
атмосферу Брайдсхеда,-- и он немедленно предложил готовый выход. Он бодро и
открыто рассуждал об этом за чаем, и после целого дня шепотов слышать его
громкий голос было большим облегчением.

-- Надо послать его в Цюрих к Баретусу. Баретус -- как раз тот человек,
который здесь нужен. Он у себя в санатории каждый день творит настоящие
чудеса. Знаете, как пил Чарли Килкартни?

-- Нет,-- ответила леди Марчмейн со своей милой иронией.-- Боюсь, что
мы не знаем, как пил Чарли Килкартни.

Джулия, отвернувшись к черепахе нахмурила брови, услышав насмешку над
свои поклонником, но Рекс Моттрем был нечувствителен к таким уколам.

-- Две жены махнули на него рукой,-- рассказывал он.-- А когда он
обручился с Сильвией, она поставила условием, что он поедет лечиться в
Цюрих. И ему помогло. Через три месяца вернулся другим человеком. И с тех
пор капли в рот не взял, даже несмотря на то, что Сильвия от него ушла.

-- Почему же?

-- Ну, бедняга Чарли, когда бросил пить, стал довольно большим занудой.
Но это уже к делу не относится.

-- Да-да, разумеется. Эта история, как я понимаю, предназначена
обнадеживать.

Джулия снова сердито посмотрела на черепаху.

-- Он и половыми отклонениями, знаете, тоже занимается.

-- Ох, какие удивительные знакомства ждут бедного Себастьяна в Цюрихе!

-- Конечно, у него все места заняты на много месяцев вперед, но я
думаю, они там потеснятся, если я его попрошу. Я могу позвонить ему сегодня
же прямо отсюда.

(Рекс, охваченный стремлением помочь ближнему, был склонен действовать
с устрашающей напористостью, словно навязывал упирающейся домохозяйке
ненужный ей пылесос.)

-- Мы подумаем об этом.

И мы думали об этом, когда с охоты вернулась Корделия.