несколько себя обновить. Почему я так думаю? Потому что видел, какое
необъяснимое, невероятное впечатление произвела на этого на редкость умелого
рассказчика нетрадиционная история криминального характера, печатавшаяся
тогда выпусками в "Нью-Йоркере", - "Не дрогнув" Трумена Капоте, книга,
которую он читал с завистью. И в Айове он почти ни о чем больше и говорить
не мог.
незначительная, что оба мы оказались рядовыми в Европе на одной и той же
мировой войне, - в сжатом курсе истории американской литературы Олгрен будет
фигурировать как мой предшественник. Он начал писать по-новому, изображая
тех, кого считали дегуманизированными нищетой, невежеством,
несправедливостью, людьми н а с а м о м д е л е дегуманизированными, причем
дегуманизированными н а в с е г д а. Если любопытно, сравните бедняков из
книг Олгрена с отверженными из произведений таких реформаторов, какими были
Чарльз Диккенс и Джордж Бернард Шоу, особенно с героями "Пигмалиона" - тем
не занимать бодрости духа, изобретательности и храбрости. А Олгрен, день за
днем и год за годом непосредственно наблюдая американцев, подвергшихся
дегуманизации, утверждал примерно вот что:
обливается кровью, большей частью действительно народ тупой и озлобленный.
Это факт, только и всего. А вы не знали?"
истории, вводя персонажей, которые неглупы, не лишены энергии и всячески
стараются помочь тем, кто дегуманизирован? Из-за приверженности к правде, а
это тоже мешало его популярности. Исходя из своего опыта, он сделал вывод,
что альтруисты так же пошлы, как единороги, а особенно в Чикаго, о котором
он как-то сказал мне: "Вот единственный в стране большой город, где ничего
не стоит откупиться, угодив в смертельную западню".
приверженностью гнетущей истине? Мне кажется, на этот вопрос ответил он сам,
написав предисловие к своей книге. Если я правильно понял, его бы вполне
устроило, если бы мы с ним согласились в одном: надо с пониманием относиться
к людям невезучим, обездоленным и недалеким, когда они пытаются выжить,
пусть даже способами малопривлекательными и предосудительными с точки зрения
тех, кто устроился в жизни намного лучше.
столь многое в нашей земной юдоли, был христианским чувством. Подобно
Христу, каким Его показывает Библия, он был зачарован судьбами людей,
попавших в безнадежное положение, не мог оторваться от их созерцания, а вот
их будущее не внушало ему особых надежд, если вспомнить, во что они
превратились и что собой представляет Цезарь и все остальные - лишь за
гробом ожидает их что-то более человечное."
Олгрена (впрочем, про свою собственную - тоже). Потом из книги Дьердр Бэр о
Симоне де Бовуар (издательство "Саммит", 1990) я выяснил, что мисс де Бовуар
испытала свой первый оргазм благодаря Олгрену. (Благодаря мне свой первый
оргазм испытало единственное существо на планете - я сам.) В Айова-Сити
Олгрен, упоминая о ней, называл Симону де Бовуар "мадам Як-Як" - за то, что
она повсюду распространялась об их романе.
длинную статью в специальный номер одного журнала, выпущенного к
восьмидесятилетию Эрскина Колдуэлла. (Ему тогда оставалось жить еще три
года.) Обе статьи куда-то затерялись, - может, это и к лучшему. Помнится, в
обеих я с пафосом рассуждал про странности американской литературной
истории, в которой между поколениями писателей пролегает дистанция меньше
двадцати лет. Когда я начинал как профессиональный писатель, Ирвин Шоу и
Нельсон Олгрен, а также Уильям Сароян, и Джон Чивер, и Эрскин Колдуэлл, и
Бадд Шуль-берг, и Джеймс Т.Фаррел казались такими же седыми предками, как
Марк Твен или Натаниэл Готорн. А между тем со всеми названными, кроме двух
последних, я успел подружиться. А что этому могло помешать? За вычетом
Колдуэлла, они по возрасту были примерно сверстниками моего старшего брата
Бернарда. (С Джоном Стейнбеком я знаком не был, однако знаю его вдову Элейн,
ей примерно столько же лет, как было бы моей покойной сестре.)
наше время изобилует жестокими встрясками, оставляющими свой след в
культуре. О нас судят в зависимости от того, какие на наш век выпали
экономические бумы и крахи, а также войны, радикально друг от друга
отличающиеся по характеру и преобладающему настроению, по используемой
технологии. Моя жена Джил вела фоторепортажи с войны во Вьетнаме. Нынешнее
молодое поколение, для которого Джил делает свои книги, воспринимает эту
войну так, словно она происходила тысячу лет назад.
писателей, как Стейнбек, Сароян и Олгрен, первая мировая война,
сформировавшая Эрнеста Хемингуэя, тоже происходила словно бы тысячу лет
назад, хотя я знаком с женой Хемингуэя Мэри, а сам он родился позже (хотя
умер раньше), чем мой дядя Алекс, тот самый, что выбрал Гарвард, поскольку
его старший брат учился в Массачусетском технологическом.
конференции по Хемингуэю, года два назад проходившей в Бойзе, штат Айдахо. -
Он был старше меня на двадцать три года. Ему бы сейчас было девяносто. Но мы
оба уроженцы Среднего Запада, оба начинали как репортеры, а наши отцы
обожали возиться с оружием, и оба мы глубоко обязаны Марку Твену, и оба дети
самоубийц.
американских писателей. Норман Мейлер, насколько мне известно, послал ему
экземпляр "Нагих и мертвых" - вскоре по выходе книги в свет. Бандероль
вернулась невостребованной. Хемингуэй высмеял Ирвина Шоу за то, что, тот
"рискнул выйти на ринг против Толстого", написав роман "Молодые львы", где
война показывается и с той, и с другой стороны. Мне известны лишь двое из
моего поколения, кого он похвалил: Нельсон Олгрен, неслабонервный обитатель
Чикаго, всегда возившийся с боксерами и карточными игроками, и Вэнс
Бурджейли, страстный охотник, который на второй мировой войне побывал в том
же качестве, что и Хемингуэй на первой: водителем машины, перевозившей
раненых, штатским, приписанным к воинской части.
войны, а потом и на войне, - говорил мне, что не может считать Хемингуэя
таким же солдатом, как он сам: ведь тот не проходил подготовки в лагерях и
не узнал, что такое армейская дисциплина. И на Испанской войне, и на второй
мировой Хемингуэй никем не командовал и им никто не командовал. Он занимался
тем, чем хотел, не ведая приказов и графиков передвижения. Одно время он и
правда выслеживал немецкие подлодки в Карибском море, но делал это по
собственной охоте и используя принадлежавший ему катер.
был военный репортер, но к тому же и настоящий солдат.
поздно, что американец, способный рассказать невыдуманный боевой эпизод, да
еще получивший ранение, казался редкой птицей. Вот таким и был Хемингуэй. А
еще более редкой для Америки птицей, прилетевшей прямо с поля сражения,
выглядел он в 1930-е годы, когда писал о Гражданской войне в Испании.
после второй мировой войны, когда нас миллион за миллионом посылали в
Европу, а вернувшись, мы уже не нуждались в Хемингуэе, чтобы представить
себе, что такое война. Джозеф Хеллер как-то признался мне: если бы не вторая
мировая война, он бы и сейчас работал в тресте сухой химчистки., Да-да, тот
самый Хеллер, написавший "Поправку-22", в наши дни куда более влиятельную
книгу, чем "Прощай, оружие!" или "По ком звонит колокол". Пожалуйста,
вслушайтесь и отметьте ключевые слова: _в _наши_ дни.
величественной, как Килиманджаро. Но из-за того, что его привлекали особые
темы - бой быков, почти забытые войны, охота на крупных животных просто так,
из спортивного азарта, - читать его в наши дни иной раз трудновато. Потому
что сохранение природы, человечное обращение с животными, презрение к так
называемому искусству воевать - все это стало приметой времени.
"Зеленые холмы Африки", не художественную прозу, а репортаж про охоту на
львов, происходившую пятьдесят три года назад, - там написано, например, вот
что: "Я знал, что, если смогу убить его в одиночку... долго буду вспоминать
об этом с удовольствием. Я твердо решил ни в коем случае не стрелять, пока
не буду точно знать, что уложу его наповал. Я уже убил трех и знал, как это
бывает, но этот возбуждал меня сильнее всех, какие попадались за всю эту
охоту"*. Нет, вы только представьте, что кому-то взбредет в голову
хвастаться тремя убитыми львами и четвертым, которого он, кажется, тоже
убьет, - в наши-то дни.
с похвалой, мне известно самое главное насчет охоты: "Чем крупнее дичь, -
сказал он, - тем душа охотника низменнее". Что же касается охотничьих
подвигов, в наши дни тут все известно: предсказывают, что лет через восемь,
не больше, последний восточноафриканский слон либо падет от голода, либо
будет убит ради бивней.
настолько постыдное, что оно объявлено противозаконным. И мне незачем даже
прибавлять "в наши дни". Бой быков объявили у нас противозаконным задолго до
того, как Хемингуэй появился на свет. Парадоксально, но факт: его рассказы
про бой быков все равно принадлежат к числу моих любимых. Может быть, по той
причине, что уж очень они чужды натуре моей и опыту, а оттого я их
воспринимаю как этнографические этюды или описания экзотических нравов, за
которые я не несу ответственности.
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Куликов Роман
Емилина Ника
Панов Вадим