ввела его в дом. Как только я появилась в лунном свете на террасе, он
подошел прямо ко мне; и тут я, не говоря ни слова, взяла его за руку и
повела через темные места вверх по лестнице, туда, где Квинт так алчно
подстерегал его, и дальше по коридору, где я прислушивалась, вся дрожа, и
наконец в его покинутую комнату.
знать наверняка! - не ищет ли он своим скверным умишком какое-нибудь
правдоподобное и не слишком нелепое объяснение. Конечно, придумать его было
нелегко, и на этот раз я чувствовала за непритворным смущением мальчика
странно торжествующую ноту. Это была хитрая ловушка для того, кто казался до
сих пор неуловимым! Ему больше нельзя было играть в невинность, нельзя
притворяться; так как же он теперь выпутается? Вместе со страстным биением
этого вопроса во мне забился и немой вопль: а как выпутаюсь я сама? Я
столкнулась наконец, как не сталкивалась еще никогда, со всем риском, и
сейчас сопряженным с тем, что я упорствую в своем желании докопаться до
конца. В самом деле, помню, как, ворвавшись в его комнату, где постель была
даже не смята, а окно, открытое лунному свету, освещало комнату так ярко,
что не стоило зажигать спичку, - помню, что я вдруг упала на край кровати,
подкошенная мыслью, что он должен все понять, что он, как говорится,
"поймал" меня. Призвав на помощь свою сообразительность, он мог делать что
хотел, пока я буду по-прежнему уважать старое поверье, будто бы преступны те
сторожа юных, которые поддаются вредным предрассудкам и страхам. Он и в
самом деле "поймал" меня, да еще раздвоенной палкой, как змею; ибо кто
сможет меня оправдать, кто согласится, что я не заслужила виселицы, если
малейшим намеком я внесу такую страшную нотку в наше совершенное общение?
Нет, нет, было бесполезно даже пытаться передать это миссис Гроуз, так же
как и пытаться изложить здесь то, как в нашей краткой, решительной встрече
во тьме он просто потряс меня своей выдержкой. Разумеется, я до конца
держалась ласково и кротко; никогда, нет, никогда еще я не сжимала его
хрупкие плечи с такой нежностью, как в ту минуту, когда, прислонившись к
кровати, я допрашивала его. У меня не было другого выхода, наши отношения
требовали, чтобы он заговорил сам.
ты там делал?
прекрасные глаза и приоткрытые ровные зубки.
издать ни звука, и я ответила ему только неопределенным не то кивком, не то
гримасой. Майлс был сама кротость, и, пока я кивала ему, он стоял передо
мною более чем когда-либо похожий на сказочного принца. Одна только его
веселость действительно принесла мне облегчение. Разве он был бы таким, если
бы в самом деле собирался мне все рассказать?
он наклонился ближе и поцеловал меня. Этим, в сущности, все и кончилось. Я
приняла его поцелуй и, прижав его на минуту к груди, изо всех сил старалась
не заплакать. Он рассказал о себе ровно столько, сколько было нужно, чтобы я
не заглядывала далее, и, только сделав вид, что я это принимаю на веру, я
смогла оглядеть комнату и сказать:
узнаю?
тоже выглянули - и увидели меня.
объятия и этот эпизод, и наш разговор закончились тем, что я поверила в
глубину добродетели, из которой он мог почерпнуть эту свою шутку.
оказалось не вполне приемлемым для пересказа миссис Гроуз, хотя я подкрепила
его, упомянув еще одно замечание Майлса, сделанное им перед тем, как мы
расстались.
которые решают дело. "Подумайте только, что я мог бы сделать!" Он бросил это
мне, чтобы показать, какой он хороший. Он отлично знает, что он "мог бы"
сделать. Вот это он и дал им почувствовать и школе.
четверо постоянно видятся. Если бы вы в одну из последних трех ночей были с
Майлсом или с Флорой, вы бы, конечно, все это поняли. Чем дольше я слежу и
выжидаю, тем сильнее я чувствую, что если ни на чем другом их не поймаешь,
то упорное молчание их обоих говорит само за себя. Никогда, даже просто
оговорившись, не намекнули они хотя бы на одного из своих старых друзей,
точно так же как Майлс ни разу не заикнулся о своем исключении из школы. О,
да, мы можем отсюда любоваться ими, а они могут там ломать комедию, сколько
им угодно; но даже когда они прикидываются, будто увлечены сказкой, они
созерцают вернувшихся к ним мертвецов. Майлс вовсе не читает Флоре, -
сказала я, - они говорят о них - говорят что-то кошмарное! Я знаю, что
твержу одно и то же, как сумасшедшая, и надо удивляться, что я еще в здравом
уме. Если бы вы видели то, что видела я, вы бы не выдержали. Но я только
стала проницательнее - это помогло мне узнать и еще кое-что.
жертвы этой проницательности, которые ходили, кротко обнявшись, взад и
вперед по лужайке, оказывали моей товарке какую-то поддержку, и я
чувствовала, как цепко она за них держится, когда, ничем не противясь
вспышке моего гнева, она безмолвно провожала их взглядом.
как я теперь ясно вижу, озадачивало и смущало. Их неземная красота, их
совершенно неестественная кротость. Это все игра, - продолжала я, - это все
хитрость и обман!
Такое разоблачение помогло мне во всем разобраться и связать все воедино. -
Они вовсе не такие кроткие и тихие, они просто-напросто отсутствуют. С ними
легко ладить, потому что они живут своей особой жизнью. Они не мои и не
ваши. Они принадлежат ему, они принадлежат ей.
И ради этого оба они и возвращаются сюда, чтобы и дальше нагнетать в них
зло, чтобы довершить свою дьявольскую работу.
приятие того, что должно было произойти в будущем, в самое тяжелое для нас
время - да, было время и хуже нынешнего! Ничто другое не могло быть для меня
лучшей поддержкой, чем простое согласие ее с моим мнением о глубокой
порочности той пары негодяев.
гулявшие в отдалении, остановились и взглянули на нас. - Разве мало они
делают? - спросила я, понизив голос, а дети, с улыбкой кивнув нам и послав
воздушный поцелуй, продолжали притворяться и дальше. Мы помолчали; потом я
ей ответила: - Они могут погубить детей!
это заставило меня высказаться определеннее.
являются, так сказать, только по ту сторону и поодаль - в необычных местах,
на высоте, на верху башни, на кровле дома, за окном, на дальнем берегу
пруда; но и у него и у нее виден тайный умысел: сократить расстояние и
преодолеть препятствие, и успех искусителей зависит только от времени. Им
остается только внушать детям мысль об опасности.
положение.