Чтение 43–й страницы книги ~Берег любви~

- Будет еще и бассейн для вас, и кафе с музыкой, с современными
танцами...

- Танцы-это как раз для меня,-усмехнулся старый шахтер,- потому как
давненько я не отплясывал...

В последующие дни стали прибывать новые партии отдыхающих, были среди
них не только шахтеры пожилого возраста со своими давними
профессиональными силикозами, но и такие, которым только дай кий в руки,,
они и про обед не вспомнят, целый день будут гонять шары по бильярдному
столу. Спросит жена, когда возвратится такой домой, какое же море там... а
он и моря не видал: одни лишь кии, шары да лузы мельтешат перед глазами...

Ягнич как-то сразу сблизился с первым шахтером.

Рабочие люди, они поняли друг друга с полуслова, посредника им не
требовалось, потому что между людьми такого склада и опыта сама жизнь
становится посредником. Лайба шахтера заинтересовала. Собственно, от
старой лайбы теперь тут мало что осталось. За эту рабочую зиму судно
подросло, выпрямило свои борта-плечи, как бы поднялось над самим собой,
обрело иные, более плавные, обтекаемые формы, являло теперь собой вид
чего-то очень небуднично го. Давно ли было почти утилем и вот воскресло,
как феникс из пепла!-Все обшито красным (или под него имитированным)
деревом, оснащено пусть условными, но все же орионовскими снастями и
колесом-рулем наверху, пушками, смело торчащими из бортов во все стороны,
гроздьями покрашенных в черное якорных цепей... Есть на что поглядеть.
Своеобразной душой судна была мифическая вырезанная из белого явора
русалка-нимфа (Оксенова работа), устремленная лицом к морю, к ветрам.
Русалка на носу корабля в своем порыве чем-то напоминала летящую ласточку
- создавалось впечатление, будто она вылетает из груди корабля, лишь на
миг застыла в полете, вся в устремлении вперед. И самое судно словно бы
затаило в себе движение, неукротимую энергию: кажется, вот-вот сдвинется с
места со всеми своими якорями и русалкой и ринется в море навстречу
невидимым бурунам... Нет, не узнали бы рыбкомбинатовские хозяйственники
свою списанную на металлолом промысловую единицу, которую так преобразила,
одела в дивные праздничные одежды Ягниче ва фантазия.

Новый друг орионца, шахтер, чей штрек где-то там, под заповедной
степью, под конезаводом, хоть и не считал себя авторитетом в морском дело,
однако же сразу оценил, какой немалый объем работы был тут выполнен, каких
изобретательных усилий стоило, чтобы, начав почти с нуля, привести в
исполнение замысел, продиктованпыи новым назначением судна. Сказать
честно, мало кто из строителей представлял, какой облик обретет старая
лайба после перестройки. Собственно, образ ее каждому виделся на свой лад:
начальнику строительства она представлялась так, прорабу этак, а Ягнич уже
тогда, вероятно, видел в своем будущем детище нечто свое, сокровенное,
только его фантазии доступное... Видел в целом, а каким оно предстанет в
деталях и как примут его другие, вызовет ли восторг или, может, насмешки и
осуждение - попробуй угадай наперед! И вот только теперь открывается людям
твое заветное.

Пускай не столь уж совершенное, но берег украсило. Мачты, увешанные
снастями, стремительно рвутся вверх. Ле сенки канатные поднимаются до их
верхушек. На носу и на корме фонари старинной формы из черного металла,
под такими, может быть, в давние времена шли в океан, в неизвестность
каравеллы среди разбушевавшихся штормовых ночей. Сбоку судна трап, поручни
его из толстого манильского каната тоже Ягпичева придумка.

Посторонних сюда Ягнич пока не пускает (завершаются отделочные работы),
однако у шахтера пропуска спрашивать не стал, с морским гостеприимством
пригласил его ступить на судно, хотя тут, говорил ему, еще не совсем
прибрано, не все доведено до полного ажура.

Только, чур! - предупредил он шахтера,- про болезни на судне ни слова.
Есть такое неписаное правило моряков: разговоры о всяких болезнях оставляй
на суше...

У нас, шахтеров, тоже немало своих разных примет... Где опасность - там
и приметы...

При первом осмотре Ягпич совсем непредвиденно оконфузился: в одном из
закоулков судна, на узловатом коврике, который собственноручно мастер
связал из обрезков каната,- куча объедков! Огрызки колбасы, клочки газет,
консервные банки с недоеденной салакой... Шахтер, правда, пиче.го не
сказал, человек вежливый, но все-таки заметил и этого было достаточно,
чтобы Ягнич чуть не сгорел от стыда.

Кандыбонко сюда! - в ярости крикнул он в глубину судна.

Появился хлопец в комбинезоне, ладненький такой, аккуратный с лицом
простодушным, чуток, может, насмешливым.

По вашему вызову прибыл! - и даже изобразил рукой в воздухе бублик, то
есть попытался козырнуть.

Твои объедки?

- Салака эта? А что же прикажите нам есть? Рыбца нету, осетрины тоже, а
об икре и говорить нечего: пища богов, деликатес для избранных!..

- Убери, а не болтай, сдерживая ярость, буркнул Ягнич. До последней
крохи все подбери!.. Так напакостить на судне... Недаром я собирался тебя,
разгильдяя еще три дня назад списать.

Парень переминался с ноги на ногу, не спешил убирать объедки, надеясь,
видимо, что бурю удастся утихомирить, но под неотступным требовательным
взглядом старика всетаки принялся нехотя сгребать в газету остатки своего
пиршества.

- Теперь куда прикажете? спросил насмешливо, кивнув на собранное.

Ягнича это еще больше обозлило.

Ты еще спрашиваешь? Унеси подальше! И сам уматывай туда же, чтобы глаза
мои тебя не видели!.. Чтобы ноги твоей больше тут не было!

Пошел-побрел парень со своей ношей. Хоть он и послушался, однако
настроение мастеру изрядно подпортил.

Старик разволновался, дышал часто, воздух захватывал с каким-то
сопением, так что шахтеру пришлось даже успокаивать его:

- Но реагируйте вы так... Если на все обращать внимание - нервов не
хватит...

- Видал, икры ему не хватает,- не мог угомониться Ягнич. А почему се
нет? Из-за таких, как оно, и нет...

Когда Ягнич прибегает к неопределенной форме "оно", то это в его устах
всегда означает крайнюю степень презрения.- Этот па судне мусорную свалку
устроил, а другой, точно такой же, в море нечистоты спускает...

Или облако доломитной пыли выбросит над поселком, а она людям глаза
выедает,-сдержанно добавил шахтер. Потом окажется, что в той зоне, где эта
пыль оседает, почва теряет способность родить. И стекла на жнах от этой
гадости не отчистишь каждый год приходится менять тысячи квадратных метров
стекла...

Не скоро теперь Ягнич обретет спокойное, ровное расположение духа.
Долго еще будет сидеть в его печенках этот Кандыбенко. Для него, оболтуса,
ты, конечно, смешон, помешался-де на своих морских причудах моряк поза
прошлогодний... И таких учить? Для таких столько стараться?

Шахтер, вот кто. оказывается, мог по достоинству оценить его труд,
длившийся несколько месяцев! Всюду дерево, медь и латунь, и все
нестандартное, нештампованное, и по большей части ручная работа,
выполненная мастером. Только поахнвал да причмокивал от удивления
шахтерский контроль, осматривая вязанные из каната коврики, прочные, из
дубового дерева изготовленные сто лики, а возле них вместо стульев
нарезаны из сплошного дуба кругляки (все годовые кольца можешь на них
разглядеть), по углам лоснятся бочки, опять же дубовые (думайте, что они с
ромом), на их округлостях вырезаны гроздья виноградные и весело скалятся
такие же резные львиные пасти. Иллюминаторы из разноцветного стекла, будто
витражи, создают необычное, фантастическое освещение, так и кажется, что
попал в какой-то замок, а для ночи над головой опять-таки кованные из
черного металла узорчатые фонари на старинный лад. Но самая большая тут
гордость Ягнича - корабельная рында-колокол, настоящая, без подделки...
Все на месте, все подогнано как нужно, и главное - чувствуется, что все
это делалось с любовью, с великим тщанием. Осматривали реконструированный
корабль внимательно, ничего не пропуская, пока наконец, выбравшись из
лабиринтов судна, не очутились наверху, у рулевого колеса.

- Попробуйте, если хотите,- предложил Ягнич шахтеру.- Руль тоже
настоящий, с корабля. Тут никакой подделки.

Судя по всему, руль этот познакомился со множеством рук - весь аж
блестит, отполированный чьими-то трудовыми мозолистыми ладонями.

- Дело даже не в том, настоящий или под настоящий,- шахтер положил
тяжелые свои руки на руль и застыл в задумчивости.- Главное, что есть у
человека что-то дорогое в душе. Ну, как говорят, заветное...

И оба, приумолкнув, невольно засмотрелись на море, где в блеске солнца
перед глазами одного засветился весенний ковыль над кряжами породы, а у
другого - в далекой мгле белым облаком выступал высокий, наполненный
ветром барк.

* * *

Не только Ягничу нужен был "Орион", оказывается, и на судне ощущалось
его, Ягнича, отсутствие. Нет-нет да и отзовется тут его отлетевший дух,
отзовется даже сейчас, когда этот чародей парусов, верный наставник
навсегда исчез, растворился в знойных морях кураевской пылищи.

Где он там зацепился, старый ведун, где осел на закате дней своих?
Чабаном стал, с герлыгой бродит где-то по степи? Дело хорошее, однако
же... Не заболел ли, не подкосила ли его окончательно эта отставка? Всякий
знает, какая тоска и неприкаянность наваливаются на человека в такомто
положении. Не у каждого хватает сил, чтобы долго нести такой груз...
Прикованный к степям, обдуваемый иными ветрами, какие он там теперь вяжет
узлы?

Нет-нет да и зайдет на паруснике об этом речь. На весенние ходовые
испытания вышел "Орион". Пока что почти дома, совершает маневры вблизи