птица, нам неизвестная, все еще в небе плывет, в лучах купается... Но вот
неожиданно откуда-то издалека - зык! мощный, раздольный... Мы одновременно
вскакиваем: где? что? А это там вот, в пойме далекой поезд пронзительно
зыкнул, вылетая низко, из-под неба. Впервые увиденный, окутанный дымом,
прямо как будто нас он окликнул, позвал обоих уже в иную дорогу - из
детства во взрослость.
чудовищных ночей проблеснет нам это солнце родных степей, среди каких
лютых стуж согреет нас материнским своим теплом наша ласковая, в
серебристой травке Громовая, которая с ветром здесь целые века говорила и
от которой и мы будем отмеривать жизненные свои пути, как от сердцевины,
от заветного корневого знака наших степей.
мне Заболотный.- Тебе ведь привелось быть в том батальоне, который
осуществлял операцию... Как там это происходило на самом деле?
жизни, и огромный город, разбомбленный с воздуха, лежал в сплошных руинах.
Белым-боло от цветущих садов, и рядом - уродливость руин, возвышающихся
целыми горами, так это для нас соединилось. Потом была исключительная
ночная операция. Тоннель в каменоломнях, узкоколейка с ржавыми
вагонетками, старая, заброшенная штольня, в которой нам предстоит что-то
отыскать.
штольни, в которую мы вступали темной ночью, вооружившись загодя
фонариками. Мрачная тьма, сырость, грязища, плесень. Как пещерные люди
опаслиаыв, настороженные окружающей загадоч-ностью, яедоаерчиво
погружаемся в темноту со своими фонариками, потому что - кто скажет, что
предстоит нам открыть в этом современном аду подземелья, в нутрище этой
Лысой горы.
таинственного оружия, может, все здесь заминировано и вот-вот громыхнет
взрыв от малейшего неосторожного прикосновения? И так, в крайнем
напряжении нервов, до тех пор, пока в скупом свете чьего-то фонарика
тускло блеснуло золото музейной лепной рамы... Рукавом гимнастерки сержант
Кутя протирает покрытое пылью старинное полотно, и перед нами, точно во
сне, точно из иллюзии, возникает... Нет, люди, такое бывает раз в жизни!
солдат, которых будто коснулся неземной свет...
карауле вокруг полотна, вокруг сияния, тихо льющегося к нам оттуда, где
босоногая высокая женщина легкой поступью идет с младенцем по облакам...
горы, а свершилось иначе, она спасена, и свет красоты уже струится на
каждого из нас, проникает в твою духовную сущность, и неотделимыми от нее
становятся и те, в безмятежном солнце, весенние сады, в каком-то даже
преувеличенном, вроде неестественном цветении, и те циклопических
масштабов руины, среди которых мы пробираемся, осторожно вынося на чьей-то
плащ-палатке свою чудом найденную, чудом спасенную Мадонну. И если кто из
нас в те дни смотрел в небо на легкие облака, плывущие в вышине, то и там
ему рисовалось, как она идет, босоногая, по облакам с итальянским своим
дитем, вырвавшись из тьмы сырой и мрачной штольни, идет в вечном ореоле
прямо каждому из нас навстречу...
Заболотный.
просветления. И наши парни, и парни из Других полков приходили смотреть,
часами могли выстаивать среди раскаленных солнцем руин и не сводили с нее
глаз... Потому что, теперь мне ясно,- мы спасали МаДонну, а она спасала
нас.
на лаках и на стекле, нескончаемыми переливами света, лётом неудержимым
она еще больше уподобляется произведениям самой природы, напоминает
огромную реку, в слепом устремлении несущуюся куда-то в безвестность.
Мчится и мчится с шумом и свистом энергий...
потянулись за ним вдоль полотна трассы -.
внезапно остановилась бы огромная, забитая ломаным льдом река, встретив
неведомую запруду. Всего лишь одно мгновение, и его было достаточно, чтобы
движение перестало быть движением, а река дороги превратилась в скученный
железный ледостав. Хайвей умолк, все застыло, замерло - само движение
умерло. Вдруг стала слышна музыка в соседней машине - мелодичная, такая
прекрасная посреди неожиданной, даже неестественной тишины хайвея.
рулем, из другой машины высунулась пожилая японка в очках, спрашивает: что
случилось?
невыносимости резкий, он приближается, как шквал, железным криком
рассекает воздух. Вот уже пролетел мимо нас этот пронзительный вопль,
промчались вперед красные полицейские машины и им вдогонку санитарный
фургон... Видно, как невдалеке что-то их остановило, тут же появились
коренастые фигуры полисменов, санитары в белых халатах со служебной
торопливостью протискиваются куда-то между кузовами...
что минуту назад летело, сотрясалось, мчалось и гудело, сейчас стоит
недвижимо, раскаляется на солнце, наполняя воздух смрадом горячей резины,
лака, бензина. Трасса замерла, кажется, надолго, значит, вам,
путешественникам, теперь сиди и не рыпайся, глотай смог дороги среди
неподвижности железа и чада, и неизвестно, сколько это продлится. Куда бы
ни спешил, какие бы дела тебя ни гнали, а вот уж зажали тебя так, словно в
ловушку попался, и на кого жаловаться? Кому направишь соответствующую ноту?
из машины.- А по-здешнему - "десятимильная автостоянка"...
навсегда, застыл, не проявляет признаков жизни. Неподвижность эта
непривычна, видимо, даже для старого сеттера, который, часто дыша,
выглядывает пз роскошной, пурпурного цвета машины. Ему жарко и грустно.
Движение все сосредоточено сейчас в рубиновых светящихся мигалках-маячках,
ужасающе ровно и безучастно вращающихся на полицейских машинах. Рубиновые
огоньки, юркие дневные светлячки над неподвижностью железного раскаленного
Дуная, как-то они неуместны здесь - при солнце, при мощной ослепительности
дня.
говорят - немой крик света среди онемевшего урагана! Мигалки-маячки
упрямо, деловито вращаются и вращаются, с неустанной последовательностью
совершают обороты вокруг крохотной своей оси, описывая круг по горизонтам
такого большого и прекрасного мира.
странные счетчики остановленного времени.
тревожное, вневременное. Среди тишины полуденной, среди безмолвия
застывшего металла отсчитывают саму неподвижность, неясную тревогу,
однообразно отсчитывают, может, последние капли чьей-нибудь жизни.
металлическая сетка, натянутая на прочных, тоже металлических, столбах.
Сеткой отгорожена от хайвея вся остальная жизнь с силуэтами проплывающих
вдали городов, с сочной зеленью раздольных пастбищ, ослепительностью озер,
с полевым воздухом, птицами и совсем миниатюрными коровками, которые,
уменьшенные расстоянием, идиллически пасутся неправдоподобно далеко в
маревах-дымках...
"Рrуаiе РгорегИ , а то и просто "|Рпуа1е""..
когда досаду, когда ироническое-замечание насчет этих предостережений,
знаков того, что твои странничоские п-рава имеют здесь строгие пределы:
так вот можешь двигаться, а в сторону не смей ни шага. За сеткой - это уже
принадлежит кому-то и имеет определенную цену, скажем, дерн с таких
замечательных лугов здесь считается практичным нарезать кусками и
продавать в городах, где пласты дерна, эти живые ковры, выставленные в
витринах, вы не сразу и отличите от ковров, тканных человеческими руками...
с надписью "Рт-а1е" торчит боком небольшая, кажется, японской модели,
машина. Точно бумажная игрушка, вся скомкана, сжата,- железный столб, в
который она врезалась, рассек ее, радиатор ударом вогнал в салон... Как ее
бросило туда, на столб? Кто в ней?
пока снова откроется движение, а сейчас на этом отрезке хозяйничают
вызванные по телефону службы. Перегородив дорогу, сгрудились около
потерпевших и санитарная, и несколько полицейских машин, которые только
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Прозоров Александр
Суворов Виктор