Один офицер, когда выписывался, даже сватался.- Ее улыбка при этом вышла
совсем горькой, некрасивой.
посторонним, ощущалось, что она не боится выставить себя перед ним в
невыгодном свете, верно, считая, что ее уже нет для него, и того, что
между ними было, тоже не существует, и никогда его не вернуть. Видно, что
она еще и сейчас тяжело переживает потерю матери, не удается ей справиться
и со своим теперешним одиночеством, единственная ее отрада - когда
Ялосоветка дома, но это же не каждый день бывает, вот и сегодня осталась
ночевать на ферме, потому что надо... Да и ходить оттуда ночью далеко,
особенно когда такая грязища, а у Ялосоветки до сих пор нога болит после
того случая в глинищах.
глину брала, и что совсем случайно люди спасли ее,- дети первые заметили,
что лошадь с возом около глинища стоит, а из людей никого нет. Если бы не
дети, наверно, не скоро бы хватились, а так успели, откопали, хоть и едва
живую... Целая гора глины па нее сползла, даже не верилось, когда вытащили
из-под завала: столько в земле человек пробыл - и все-таки дышит...
ее небесно-синие глаза, всматривался, словно отыскивая в них некие знаки,
которые прибавились бы к ее словам и что-то для него важное подтвердили
бы. Когда Софийка поправляла фитилек в коптилке, Заболотный пристально
следил за ее маленькой натруженной рукой, потом опять взглядом словно
что-то искал в Софийкином лице.
этот настойчивый взгляд, и улыбнулась той своей горьковатой, как от
терпкого терна, улыбкой. И сама же ответила: - Горе никого не красит... А
вот ты не очень изменился,- прибавила она, хоть и не посмела смотреть в
это время на него. Погодя стала разглядывать Заболотпого спокойно, как бы
отстранение, так, точно перед нею был один из тех многих, кого она
выхаживала в госпитале, а теперь он вот уже выписан и ему дорога своя, а
ей - своя.
Софийку.- Поедешь со мной.
Что он говорит? Разве такое возможно?
свою, по-новому определенную дорогу, и вдруг такое услышать от него...
окном так заунывно шумело осенью, ветром, дождем, задувало оттуда таким
ненастьем на эту маленькую хатку в глинищах с ее теплой коптилкой...
Софийка сидела понурясь, потом подняла голову, глаза, налитые болью,
встревоженно синели, и, казалось, слышен был всполошенный стук ее сердца,
готового выскочить из груди...
болезней не вылезу...
На свете есть врачи не хуже наших шептух да знахарок, которые когда-то
отводили порчу от нас, малых. Тем-то и страха не знает Терновщина!
девичьей, благодарной.
пошутила: - А то еще и на тебя заявление напишут: сокол воздушных сил,
дипломат-атташе, или как это там у вас, а жену себе оккупационную взял...
Победы, когда всюду вишни цвели и терны забелели под солнцем по всем нашим
буеракам.
вишневом цветении утопают беленькие вдовьи хаты, а сами вдовы в черных
платках, строгие, как пифии, сидят вдоль шляха у въезда в Терновщину на
кучах камня (давно добивалась Терновщина каменной дороги, и вот ее
прокладывают наконец - как раз тянут через слободу куда-то дальше, на
Озера). В такой день и объявился в Терновщине Заболотный. Прошелся в паре
с Софийкой по выгону, навестил с нею паши глинища да балку Соловьиную, где
все в ту пору щелкало да выщелкивало, а утро следующего дня они уже
встречали вдвоем па железнодорожной станции. Колхозные лошаденки
косолапые, освещенные высокой утренней зарей, еще до солнца привезли их на
ту самую, заштатную станцию, где некогда Микола Васильевич рассчитывал
настичь свою любовь, где и нам чья-то неведомая рука открывала семафор под
зарю, в неисходимый белый свет.
находим в предместье, застроенном коттеджами, стоящими без оград, на
изрядном расстоянии друг от друга, а улочка между ними вся в раскидистых,
охваченных багрянцем кленах,- мы точно угодили в сплошной тоннель из
багряных листьев и тихого солнца...
дальше переходит в природный лес, вся земля под деревьями сплошь устлана
ярким ковром палой листвы. Пока машина заправляется, мы, остановившись
поодаль, рассматриваем могучие деревья, их ветвистые, насквозь
просвеченные солнцем шатры в этих ранних, телесно-теплых багрецах.
Непривычно: в воздухе еще лето, а в парках все пылает... Опавшим листьям
здесь не дают залеживаться. Между деревьев по прогалине ползет специальная
машина, взвихрила целую тьму листвы, подняла выше себя красно-багряную
метелицу, а где прошла - за ней уже ни листика, опять зеленеет лишь
стриженая щетка газона. У детворы этого предместья тоже сегодня вдосталь
забот: вдоль всей улочки слышится звонкоголосая перекличка, опрятные
мальчики и девочки сгребают напротив своих коттеджей листву, укладывают ее
в мешки-беки из крепкой мутновато-белой синтетики. Не обращая внимания на
детей, вышла на улицу, явно кого-то ожидая, дородная густо накрашенная
молодица-негритянка - вся голова в бигуди, однако выйти в таком виде на
люди для нее, должно быть, в порядке вещей - несет свои цацки на голове,
будто корону... А дети как дети: насобирав целый сугроб кленовых листьев,
сами же его должны и разворошить, "ныряют", словно с берега, погружаясь в
шуршащую листву с головой. Потом, видимо кого-то заметив, со всех ног
бросаются снова сгребать листья, еще старательной набивая ими свои
полиэтиленовые бекп... Заболотный внимательно наблюдает, как исчезают
кленовые листья в матово-белых мешках,- несколько битком набитых беков уже
лежат под деревьями, готовые к отправке.
в торбу синтетическую... Сегодня и вывезут, вместе с мешками сожгут.
листвы и что, может, хотелось бы ей тоже сейчас "понырять", дурачась с
детьми.
в одном из залов богатейшего здешнего музея пред нами предстанет
Мадонна... Видится нам она близкой к полотнам известных мастеров,
вероятно, ощутима будет в ней школа та пли эта, а может, предстанет именно
в своей новизне и неповторимости: написанная сочными, яркими красками на
небесно-голубом фоне, под яблоневой веткой, отягощенной плодами, пусть бы,
однако, хоть отдаленно напомнила собою ту нашу Козельскую пречистую,
первой открывшуюся нам в детстве и до сих пор стоящую перед глазами каждым
штрихом, бликом, настроением. С младенцем на руках, к чему-то
прислушивается и смотрит прямо на тебя, как будто говорит: я ведь знаю о
тебе все. В ее материнском взгляде находишь ласку, глубину любви,
сдержанную гордость за своего ребенка и едва уловимую печаль какой-то, в
ту пору нам еще не попятной тревоги... С виду смуглая, точно опалена
близким пламенем, а фон все тот же чистый, небесный, как и на той
фарфоровой, которую мы некогда видели у художника в наивном веночке из
синих васильков, как будто сплетонном одною из наших терновщанских
девчат... Славянская Мадонна, шедевр неизвестного мастера - так сообщала
пресса. Где-то в Европе ее приобрели, с должными предупредительными мерами
переправили через океан, и вот она пополнила здесь богатейшее собрание -
коллекцию мировой известности,- пожалуйста, можете смотреть... Где именно
и у кого приобретена картина, какой путь она прошла, прежде чем попасть
сюда, это оставалось неясным. Заболотный даже высказал предположение, не
Елманов Валерий
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия