Чтение 16–й страницы книги ~Зона~

- Ты большой, - сказала она, - как дерево в грозу. Мне за тебя страш-
но.

- Ладно, - сказал он, - все будет

хорошо. Все будет просто замеча-
тельно.

- Неужели все будет хорошо?

- Все будет замечательно. Если сами мы будем хорошими...

- А правда, что лед в умывальнике тает?

- Правда, - сказал он, - это нормально. Закон природы...

На питомнике снова залаял Гарун.

- Погоди, - отстранил Катю Егоров, - я сейчас вернусь. Дело минуты...

Катя опустила руки. Вышла на кухню. Приподняла тяжелую крышку умы-
вальника. Там оплывала небольшая глыба льда.

- Действительно - тает, - вслух произнесла

Катя.

Она вернулась, присела. Егорова не было. Катя завела охрипший пате-
фон. Она вспомнила стихи, которые посвятил ей Леня Мак, штангист и неп-
ризнанный гений:

...Видно, я тут не совсем кстати...

Патефон давно затих, шепчет...

Лучше вальса подождем. Катя,

Мне его не танцевать легче...

На питомнике раздался выстрел. Хриплый собачий лай перешел на визг и
затих.

Через несколько минут вернулся капитан. Прошел мимо окон. Он что-то
нес завернутое в брезент.

Катя боялась поднять глаза.

- Ну что, - усмехнулся Егоров, - потише стало? Катя попыталась спро-
сить:

- Что же?.. Куда .же теперь?..

- Это не проблема, - успокоил ее капитан, - вызову шныря с лопатой...

17 мая 1982 года. Принстон

Как вы знаете, Шаламов считает лагерный опыт - полностью негатив-
ным...

Я немного знал Варлама Тихоновича через Гену Айги. Это был порази-
тельный человек. И все-таки я не согласен.

Шаламов ненавидел тюрьму. Я думаю, этого мало. Такое чувство еще не
означает любви к свободе. И даже - ненависти к тирании.

Советская тюрьма - одна из бесчисленных разновидностей тирании. Одна
из форм тотального всеобъемлющего насилия.

Но есть красота и в лагерной жизни. И черной краской здесь не обой-
тись.

По-моему, одно из ее восхитительных украшений - язык.

Законы языкознания к лагерной действительности - неприменимы. Пос-
кольку лагерная речь не является средством общения. Она - не функцио-
нальна.

Лагерный язык менее всего рассчитан на практическое использование. И
вообще, он является целью, а не средством.

На человеческое общение тратится самый минимум лагерной речи:

"...Тебя нарядчик вызывает..." - "...Сам его ищу..." Такое ощущение,
что зеки экономят на бытовом словесном материале. В основном же лагерная
речь - явление творческое, сугубо эстетическое, художественно-бес-
цельное.

Тошнотворная лагерная жизнь дает языку преференцию особой вырази-
тельности.

Лагерный язык - затейлив, картинно живописен, орнаментален и щеголе-
ват. Он близок к звукописи ремизовской школы.

Лагерный монолог - увлекательное словесное приключение. Это - некая
драма с интригующей завязкой, увлекательной кульминацией и бурным фина-
лом. Либо оратория - с многозначительными паузами, внезапными нарастани-
ями темпа, богатой звуковой нюансировкой и душераздирающими голосовыми
фиоритурами.

Лагерный монолог - это законченный театральный спектакль. Это - бала-
ган, яркая, вызывающая и свободная творческая акция,

Речь бывалого лагерника заменяет ему все привычные гражданские укра-
шения. А именно - прическу, заграничный костюм, ботинки, галстук и очки.
Более того - деньги, положение в обществе, награды и регалии.

Хорошо поставленная речь часто бывает единственным оружием лагерного
сторожила. Единственным для него рычагом общественного влияния. Незыбле-
мым и устойчивым фундаментом его репутации,

Добротная лагерная речь вызывает уважение к мастеру. Трудовые заслуги
в лагере не котируются. Скорее - наоборот. Вольные достижения забыты.
Остается - слово.

Изысканная речь является в лагере преимуществом такого же масштаба,
как физическая сила.

Хороший рассказчик на лесоповале значит гораздо больше, чем хороший
писатель в Москве.

Можно копировать Бабеля, Платонова и Зощенко. Этим не без успеха за-
нимаются десятки молодых писателей. Лагерную речь подделать невозможно.
Поскольку главное ее условие - органичность.

Разрешите воспроизвести не совсем цензурную запись из моего армейско-
го блокнота.

"Прислали к нам сержанта из Москвы. Весьма интеллигентного юношу, сы-
на писателя. Желая показаться завзятым вохров-цем, он без конца материл-
ся.

Раз он прикрикнул на какого-то зека:

- Ты что, ебнУлся?!

(Именно так поставив ударение.)

Зек реагировал основательно:

- Гражданин сержант, вы не правы. Можно сказать - ебнулся, ебанулся и
наебнулся. А ебнулся - такого слова в русском литературном языке, уж из-
вините, нет...

Сержант получил урок русского языка".

Фрайер, притворяющийся вором, - смешное и неприличное зрелище. О та-
ких говорят: "Дешевка под законника капает".

Искусство лагерной речи опирается на давно сложившиеся традиции.
Здесь существуют нерушимые каноны, железные штампы и бесчисленные регла-
менты. Плюс - необходимый, творческий изыск. Это как в литературе. Под-
линный художник, опираясь на традицию, развивает черты личного своеобра-
зия...

Как это ни удивительно, в лагерной речи очень мало бранных слов. Нас-
тоящий уголовник редко опускается до матерщины. Он пренебрегает нечис-
топлотной матерной скороговоркой. Он дорожит своей речью и знает ей це-
ну.

Подлинный уголовник ценит качество, а не децибелы. Предпочитает точ-
ность - изобилию.

Брезгливое: "Твое место у параши" - стоит десятка отборных руга-
тельств. Гневное: "Что же ты, сука, дешевишь?!" - убивает наповал. Снис-
ходительное: "Вот так фрайер - ни украсть, ни покараулить" - дезавуирует
человека абсолютно,.,

В лагере еще жива форма словесного поединка, блистательной разговор-
ной дуэли. Я часто наблюдал такие бои - с разминкой, притворной апатией
и внезапными фейерверками убийственного красноречия. С отточенными фор-
мулировками на уровне Крылова и Лафонтена:

"Волк и меченых берет..."

В лагере не клянутся родньти. и близкими. Тут не услышишь божбы и
многословных восточных заверений. Тут говорят:

- Клянусь свободой!..

Следующий отрывок - про того же капитана Егорова. Куска из середины
пропали. Там была история с лошадью - когда-нибудь расскажу. И еще - про
бунт на Вес-ляпе, когда Егорова оглушили лопатой...

В общем, потеряно страниц двенадцать. Все оттого, что наша литература
приравнивается к динамиту. По-моему, это большая честь для нас...

В уборной было чисто и прохладно. Егоров курил, сидя на подоконнике.
За окном пожарные играли в городки. Проехал хлебный фургон и, качнув-
шись, затормозил возле булочной.

Егоров потушил сигарету и вышел. Больничный коридор пересекали сол-
нечные лучи. Тут было много окон - легкие занавески вздрагивали и пока-
чивались.

По коридору шла медсестра. Она была похожа нэ монашку и казалась хо-
рошенькой.

Все больничные медсестры казались хорошенькими. Да они и были хоро-
шенькими. Поскольку они были юными и здоровыми. А кругом - так много
прозрачных белых занавесок, холодного света, и ничего лишнего...

- Ну как? - спросил Егоров.

- Состояние удовлетворительное, - холодно ответила медсестра.

У нее были раскосые глаза, аккуратная челка и голубоватый халат, стя-
нутый на талии.

Медсестры в палатах и регистратуре казались бесчувственными. Ведь они
говорили то, что не каждому приятно слышать...

- Ясно, - сказал капитан, - удовлетворительное - значит плохое?

- Мешаете работать, - выговорила она тоном измученной почтовой служа-
щей.

- Сунуть бы тебя головой в мясорубку, - негромко произнес капитан.

По коридору торопливо шел хирург с четырьмя ассистентами. Они были
выше его ростом. Хирург что-то говорил им, не оборачиваясь.