Чтение 8–й страницы книги ~Чемодан~

Мищук его нашел... Где? Да на Кузнечном рынке.
Торговал этой... как ее... Хохломой.

-- Наверное, пахлавой?

-- Ну, пахлавой, какая разница... А мелкий час-
тник -- это даже хорошо. Это сейчас негласно по-
ощряется. Приусадебные наделы, личные огороды и все такое...

Я спросил:

-- Ты уверен, что пахлава растет в огороде?

-- Я не знаю, где растет пахлава. И знать не хочу. Но я хорошо знаю
последние инструкции горкома... Короче, с узбеком порядок.

-- Жаль, -- говорю,-- у меня только что появилась отличная кандидатура.
Культурный, образованный узбек. Солист оркестра. Недавно с гастролей
вернулся.

-- Поздно. Прибереги его на будущее. Мищук уже статью принес. А для тебя
есть новое задание. Приближается День рационализатора. Ты должен найти
современного русского умельца, потомка знаменитого Левши. Того самого,
который подковал английскую блоху. И сделать на эту тему материал.

-- Социально значимый?

-- Не без этого.

-- Ладно, -- говорю, -- попытаюсь...

Я слышал о таком умельце. Мне говорил о нем старший брат, работавший на
кинохронике.

Жил старик на Елизаровской, под Ленинградом, в частном доме. Найти его
оказалось проще, чем я думал. Первый же встречный указал мне дорогу.

Звали старика Евгений Эдуардович. Он реставрировал старинные автомобили.
Отыскивал на свалках ржавые бесформенные корпуса. С помощью разнообразных
источников восстанавливал первоначальный облик машины. Затем проделывал
огромную работу. Вытачивал, клеил, никелировал.

Он возродил десятки старинных моделей. Среди его творений были
"Олдсмобили" и "Шевроле", "Пежо" и "Форды". Разноцветные, сверкающие кожей,
медью, хромом , неуклюже-изысканные, они производили яркое впечатление.

Причем, все эти модели были действующими. Они вибрировали, двигались,
гудели. Слегка раскачиваясь, обгоняли пешеходов. Это было сильное, почти
цирковое зрелище.

За рулем восседал хозяин, Евгений Эдуардович. Его старинная кожаная
тужурка лоснилась. Глаза были прикрыты целлулоидными очками. Широчайшее кепи
дополняло его своеобразный облик.

Кстати, он был чуть ли не первым российским автомобилистом. Сел за руль в
двенадцатом году. Некоторое время был личным шофером Родзянко. Затем возил
Троцкого, Кагановича, Андреева. Возглавил первую российскую автошколу. Войну
закончил командиром бронетанкового подразделения. Удостоился многих
правительственных наград. Естественно, сидел. В преклонные годы занялся
реставрацией старинных автомобилей.

Продукция Евгения Эдуардовича демонстрирова-
лась на международных выставках. Его модели исполь-
зовали на съемках отечественные и зарубежные кине-
матографисты. Он переписывался на четырех языках с
редакциями бесчисленных автомобильных журналов.

Если машины участвовали в киносъемках, хозяин
сопровождал их. Кинорежиссеры обратили внимание
на импозантную фигуру Евгения Эдуардовича. Пона-
чалу использовали его в массовых сценах. Затем стали
поручать ему небольшие эпизодические роли. Он
изображал меньшевиков, дворян, ученых старого за-
кала. В общем, стал еще и киноактером...

Я провел на Елизаровской двое суток. Мои записи
были полны интересных деталей. Мне не терпелось
приступить к работе.

Приезжаю в редакцию. Узнаю, что Безуглов в
командировке. А ведь он говорил мне, что команди-
ровочные фонды израсходованы.

Ладно... Захожу к ответственному секретарю га-
зеты Боре Минцу. Рассказываю о своих планах. Со-
общаю наиболее эффектные подробности.

Минц говорит:

-- Как фамилия?

Я достал визитную карточку Евгения Эдуардовича.

-- Холидей, -- отвечаю, -- Евгений Эдуардович
Холидей.

Минц округлил глаза:

-- Холидей? Русский умелец -- Холидей? Пото-
мок Левши -- Холидей?! Ты шутишь!.. Что мы знаем
о его происхождении? Откуда у него такая фамилия?

-- Минц, по-твоему, -- лучше?.. Не говоря о про-
исхождении...

-- Хуже, -- согласился Минц, -- бесспорно, ху-
же. Но Минц при этом -- частное лицо. Про Минца
не сочиняют очерков к Дню рационализатора. Минц
не герой. О Минце не пишут...

(Я тогда подумал -- не зарекайся!)

Он добавил:
-- Лично я не против англичан.

-- Еще бы, -- говорю...

Мне вдруг стало тошно. Что происходит? Все не для печати. Все кругом не
для печати. Не знаю, откуда советские журналисты черпают темы!.. Все мои
затеи -- неосуществимые. Все мои разговоры -не телефонные. Все знакомства --
подозрительные...

Ответственный секретарь говорит:

-- Напиши про мать-героиню. Найди обыкновенную, скромную мать-героиню.
Причем, с нормальной фамилией. И напиши строк двести пятьдесят. Такой
материал всегда проскочит. Мать-героиня -- это вроде беспроигрышной
лотереи...

Что мне оставалось делать? Все-таки я штатный журналист.

Опять звоню друзьям. Приятель говорит:

-- У нашей дворничихи -- целая орава ребятишек. Хулиганье невероятное.

-- Это неважно.

-- Ну, тогда приезжай.

Еду по адресу.

Дворничиху звали Лидия Васильевна Брыкина. Это тебе не мистер Холидей!
Жилище ее производило страшное впечатление. Шаткий стол, несколько
продырявленных матрасов, удушающий тяжелый запах. Кругом возились
оборванные, неопрятные ребятишки. Самый маленький орал в фанерной люльке.
Девочка лет четырнадцати мрачно рисовала пальцем на оконном стекле.

Я объяснил цель моего прихода. Лидия Васильевна оживилась:

-- Пиши, малый, записывай... Уж я постараюсь. Все расскажу народу про мою
собачью жизнь.

Я спросил:

-- Разве государство вам не помогает?

-- Помогает. Еще как помогает. Сорок рублей нам положено в месяц. Ну и
ордена с медалями. Вон на окне стоит полная банка. На мандарины бы их
сменять, один к четырем.

-- А муж? -- спрашиваю.

-- Который? У меня их целая рота. Последний за "Солнцедаром" ушел, да так
и не вернулся. С год тому назад...

Что мне оставалось делать? Что я мог написать об этой женщине?

Я посидел для виду и ушел. Обещал зайти в следующий раз.

Звонить было некому. Все опротивело. Я подумал -- не уволиться ли мне в
очередной раз? Не пойти ли грузчиком работать?

Тут жена говорит мне:

-- В подъезде напротив живет интеллигентная дама. Утром гуляет с детьми.
Их у нее человек десять... Ты узнай... Я забыла ее фамилию -- на ша...

-- Шварц?

-- Да нет, Шаповалова... Или Шапошникова... Фамилию и телефон можно
узнать в домоуправлении.

Я пошел в домоуправление. Поговорил с начальником Михеевым. Человек он
был приветливый и добродушный. Пожаловался:

-- Подчиненных у меня -- двенадцать гавриков, а за вином отправить
некого...

Когда я заговорил об этой самой даме, Михеев почему-то насторожился;

-- Не знаю... Поговорите с ней лично. Зовут ее Шапорина Галина
Викторовна. Квартира -- двадцать три. Да вон она гуляет с малышами. Только я
здесь ни при чем. Меня это не касается...

Я направился в сквер. Галина Викторовна оказалась благообразной,
представительной женщиной. В советском кино такими изображают народных
заседателей.

Я поздоровался и объяснил, в чем дело. Дама сразу насторожилась.
Заговорила в точности, как наш управдом:

-- В чем дело? Что такое? Почему вы обратились именно ко мне?

Мне стало все это надоедать. Я спрятал авторучку и говорю:

-- Что происходит? Чего вы так испугались? Не хотите разговаривать --
уйду. Я же не хулиган...

-- Хулиганы мне как раз не страшны, -- ответила дама.

Затем продолжала:

-- Мне кажется, вы интеллигентный человек. Я знаю вашу матушку и знала
вашего отца. Я полагаю, вам можно довериться. Я расскажу, в чем дело.
Хулиганов я, действительно, не боюсь. Я боюсь милиции.

-- Но меня-то, -- говорю, -- чего бояться? Я же не милиционер.

-- Но вы журналист. А в моем положении рекламировать себя более, чем
глупо. Разумеется, я не мать-героиня. И ребятишки эти -- не мои. Я
организовала что-то вроде пансиона. Учу детей музыке, французскому языку,