же остальном мире все было пошло, спокойно и обыденно.
Наутро мы большой компанией пошли через улицу Герцена к Кремлю, часов в
семь утра. Прохожих почти что не было - впрочем, час был непривычно ранний.
Все происходящее начинало превращаться в унылый фарс - как насмешка надо
всем, чем грезило человечество тысячелетиями, как представляло себе этот
страшный волнующий миг. А все так обыкновенно словно бы...
Мимо нас проехал троллейбус, совсем пустой. Даже транспорт по Москве еще
ходил куда-то. Апокалипсис.
Зато с мостов Москвы-реки открывался грандиозный и тем завораживающий вид.
Все пространство от Театральной и Китай-города до самой реки словно
унеслось куда-то. На месте Кремля и прилегающих улиц зияла пустынная
территория, кое-где прорастала болезненная осенняя невозможная трава,
где-то она ощетинилась грязными каменными обломками. Манежный центр
рассечен был трещиной, как землетрясением. Одна его половина сохраняла вид
приторного пряника, вторая - даже не была искорежена. Ее просто не было.
Как непривычно смотреть с Герцена и видеть так далеко, до "России"... как
непривычно. Вот и все, нет страны, власти, устоев. Только пустыня где-то на
квадратный километр - все, что осталось...
- Где же Красная площадь, Елизарий?
- Больше нету, - он сам выглядел растерянным не меньше нашего.
- Ого, - раздался голос сзади. Вот здоровая реакция, понимаю.
Скоро мы все или сойдем с ума (если еще не сошли), либо начнем смеяться
истерическим смехом, либо - что скорее всего - привыкнем жить в новой
искривленной реальности. Где троллейбусы соблюдают расписание, а конечной и
в помине нет...
Отсюда виден был даже мост, выходящий к гостинице "Россия", далеко
маячавшей в тумане. И силуэт на нем - одинокий, идущий со стороны
Замоскворечья. Я, честно говоря, и не сомневался. Это был он - теперь не
знаю даже, как его назвать.
8. ШАГИ ПО ПУСТЫНЕ
Сотворенный мною мир, хотя бы и в столь стеснительных масштабах, устраивал
мое взыскательное эстетство и естество, даже пленял отчасти. Пустырь в
Москве образовался, симпатишный и неожиданный. Идешь себе - дома все выше и
краше, вдруг бах - и ничего. Скоро земляникой зарастет, будет strawberry
field. Мило, да и только.
По Шоссе энтузиастов в это же время в Москву входили черные воинства - а я
уже не чувствовал их моими, все равно мне стало; я озабочен был другим
теперь. Враги разбежались, война кончилась, командовать неинтересно. Зато к
последнему проявил незаурядный интерес Амаль - он рассылал какие-то
непонятные факсы, корежил рожи и биржи, взрывал мировую финансовую систему.
По мне так хрен бы с ней, но начиналось заурядное политическое бормотание,
и я предпочел отхлынуть. Старика, правда, предупредил, чтобы панику раньше
времени не поднимали.
Смешно мне было, когда пытался я, медлительно бредя по пустынным улицам
непривычно ранней Москвы, найти в немногочисленной известной мне литературе
хоть какое-то жалкое соответствие переживаемому вокруг небывальству. На
память однако приходил лишь школьный рассказ про Герасима, только что было
утопившего Муму и решительно перевшегося по Тульской трассе на Москву,
подобно исландскому призраку. Вот и все параллели, извиняюсь.
Я тоже шел со стороны юга, в то время как черное воинство въезжало с
востока. Правда, на набережных уже стояли трофейные танки с черными - моими
- флагами, авангарды заняли позиции. Презренна была мне власть - надо же,
так необратимо разбежалось. Кто ж будет теперь супрефектов назначать?
Даэмон всеславный, и ты этого хотел? В общем, я удрал от своих
торжествующих орд и шел к дому, где ждала меня любимая. Катерина! Кэт моя
милая, первая настоящая любовь... Впрочем, не последняя. Но сейчас мне
хотелось видеть - ее.
А вместо увидел я столпотворение изумленных идиотов у западной стороны
того, что еще условно можно назвать было Кремлем, и средь них - старый мой
московский знакомый - тот, с которым я ездил в Таллинн. С непреклонностью
тонущего корабля несся он напрямик ко мне, чем несколько опечалил. Я
сдержанно поклонился. Все же он ценил того меня, каким я был раньше - и за
это хотя бы заслуживал теперь снисхождения.
- Что теперь, Даэмон? - крикнул он еще издалека, и никого не было вокруг -
как два растерявшихся в пустыне непонятно кого стояли мы посреди моста над
водой, в которой даже не отразишься - грязная.
- Ничего. Все, что я тут затеял - возможно жалкий писк, или я ничего не
понимаю. Он не принял вызов, он не пришел...
- Думаешь, нет?
- Я спать хочу... Очень утомился от этих дел, лучше мне было в городе
Лондоне, а еще лучше - до всех этих игр. Одел бы я тогда что-нибудь
белое...
- У тебя никогда не было ничего белого.
- И то правда. Все равно.
- У меня к тебе дело, - начал он нерешительно.
- Ко мне?.. Дело? Хочешь в вассалы по старой дружбе?
- Тебя искали в Таллинне, едва ты уехал. Страшный одноглазый монстр, старик
с фальшивой палкой и два их охранника.
- Последние преставились. Они в аду, куда так хотели.
- А первые два?
- Хорошо их знаю.
- Как они могли узнать про тебя - еще тогда? Ты не представляешь, как они
спешили?
- А что тебя удивляет?
- По сути ничего. Но все же... Какая-то фальшь. Ты ее не чувствуешь?
- Ты уже второй, кто говорит мне об этом.
- Был и первый?
- Да, один тибетский беженец пришел к моему престолу и чего надумал -
пугать своими подземными зверушками. И Амалем тоже пугал. Но Амаль не дурак
- принес мне разработки агентурные - товарищ оказался из Интеллиндженс
Сервис. Боже, как меня достали банальности...
- Но это же не отменяет того, о чем он тебе сказал.
- Нет. Он сказал - Амаль посоветует ехать с ним на восток, а ты не
слушайся. А Амаль всего только посоветовал подписаться один раз Ариманом -
дьяволом по-ихнему, и все.
- И ты это сделал!
- Рахчандас на следующий же день скипел от меня, как чайник. Ты не
понимаешь - мне хотелось, чтобы он меня проклял, развлечения ради, потому и
послушал Амаля. Тот мне просто милей - картинно кланяется, руки целует и
велеречиво не изъясняется. Он прост, как ни странно. Хотя это страшный
человек - даже я чувствую. Скоро он тоже меня проклянет... - и я зевнул
совершенно непритворно, - а мне дела нет. Пусть себе проклинают.
И внезапно изменившейся интонацией я спросил его:
- Ты не видел мою Катю?
- Да, видел, и пытался говорить с ней об этом - впрочем, безуспешно. Она
просто не стала.
- Вот умница. Женщина должна знать свое место.
- Она мне примерно это и сказала.