Чтение 31–й страницы книги ~Дитя эпохи~

"Сено-солома! Как все сложно!" - в тоске подумал я.

Памятник

В понедельник обнаружилось, что наш дед, который кладет скирды, забо-
лел. Или запил. Мы не выясняли. Не было его, одним словом. И наша брига-
да осталась без специалиста.

- Я сам сложу скирду, - сказал я управляющему.

- Спасибо, - сказал он. - Чтобы ее осенью ветром сдуло? Да?

- Я умею, - сказал я.

- На словах все мастера, - сказал управляющий.

- Спросите у деда, - предложил я.

Мы с управляющим пошли к деду. Дед лежал на кровати в валенках. Он
постанывал и поматывал головой.

- Погоди трястись, Нилыч, - сказал управляющий. - Говорили тебе вче-
ра, сено-солома, - не пей шампанского! Не привычен ты к шампанскому.

- И то правда, - промычал дед.

- Ты лучше скажи, этот парень сможет скирду поставить? Или нет?
Только так, чтобы она до весны простояла.

Дед оторвал голову от подушки и посмотрел на меня, с трудом узнавая.

- Могет, - прохрипел он. - Этот могет.

- Лады, - сказал управляющий. - Под твою ответственность, Нилыч. Бери
трактор и валяй, - сказал он мне.

Мы выехали в поле, я встал посередине и сказал, как дед:

- Здесь будем ставить.

Потом я отсчитал восемь шагов в длину и четыре в ширину. Это я разме-
чал основание. Амбалы в это время нагружали волокушу. Тата с Барабыкиной
потихоньку копнили.

Приехало сено, и я стал махать вилами. Миша, тракторист, скептически
хмыкал, но сено возил. Я размахивал вилами до обеда и за это время сло-
жил прямоугольный параллелепипед. Размерами восемь, на четыре, на два
метра. Правда, он был не совсем прямоугольный. Чуть-чуть косоватый па-
раллелепипед.

- После обеда начинай затягивать, - сказал Миша. - А то нам до темно-
ты не управиться. И сена не хватит на верхушку.

Затягивать - это значит понемногу скашивать углы. Чтобы получилось
похоже на домик с крышей. Тут вся штука в том, чтобы правильно выбрать
угол. Если сильно затянешь - сено останется. А если слабо - его не хва-
тит. И скирда выйдет высокая, вилами не достать.

Я стал затягивать, видимо, слабо. Затягиваю, затягивая, а до верхушки
далеко. Снизу мне все подавали советы. Особенно Тата и Инна Ивановна.
Они обе очень болели за меня, чтобы скирда получилась нормальная. Как у
людей.

Миша привез волокушу и сказал:

- Все. На этом поле сена больше нет.

- А сколько еще до верхушки? - спросил я сверху.

- Волокуши две, - оценил Миша. - Ну, поехали у соседей тянуть. Может,
у них еще осталось.

Он усадил амбалов на волокушу и уехал с ними куда-то. А я разлегся на
скирде в плавочках и оттуда вел беседу с женщинами.

- Соскучился по дому. По жене, - сказал я, как бы между прочим.

- Это понятно, - вздохнула Инна Ивановна.

- Что-то не видно, - сказала Тата.

- У тебя молодая жена? - спросила Барабыкина.

- Молодая, - ответил я. - Моего возраста.

Тата прыснула. Для нее женщина старше двадцати пяти была уже древняя,
как русско-турецкая война.

- Хочется теперь постарше? - спросила она дерзко, косясь на Барабыки-
ну.

- Нет, помладше, - спокойно ответил я, глядя ей прямо в лицо.

Тата неожиданно покраснела. Оказывается, она умеет краснеть. А Инна
Ивановна холодно на нее взглянула и заметила:

- Нынешние девушки довольно испорчены.

- А нынешние бабушки большие зануды, - сказала Тата, выгибаясь на
траве, как кошка.

Я испугался, что они сейчас начнут фехтовать на вилах. Учитывая раз-
ницу весовых категорий, Тата вела себя бесстрашно. Я никогда еще не при-
сутствовал на рыцарских турнирах женщин и просто не знал, как себя вес-
ти. К счастью, приехали амбалы с волокушей. Они принялись снова кидать
мне сено, а я рос и рос вместе со скирдой.

Отсюда хорошо было видно вокруг. Продувал ветерок. Поля желтели между
лесами, как кусочки печенья. По полям ползали тракторы, выпуская из ко-
ротких труб синеватые столбики дыма. Люди заготовляли корма. А зимой они
будут использовать эти корма и готовиться к следующей заготовке. И так
каждый год. Можно сказать, вечно.

В этом было что-то непреходящее. Это выходило за рамки человеческой
жизни. Причем, в обе стороны. В самом деле, мы могли решить только ло-
кальную задачу. Заготовить корма на зиму. И так во всем. Мы всегда реша-
ем только локальные задачи. Закончить институт. Жениться. Написать дис-
сертацию. Получить квартиру. Еще чего-нибудь получить. А что-то, наобо-
рот, отдать.

Тоже, кстати, задача непростая - что-то отдать, что имеешь. Даже если
хочешь. Иногда просто не берут. Но я отвлекся.

Так вот. Никто никогда не решит такой задачи: заготовить корма вооб-
ще. Заготовить их раз и навсегда, чтобы больше этим делом не заниматься.
И не трепать себе нервы.

Потому что заготовка кормов - это всеобщая и вечная задача. Как рож-
дение детей. Нельзя народить всех детей и больше к этому вопросу не
возвращаться. Рано или поздно их потребуется родить еще.

Вот что такое заготовка кормов. Это если в философском плане.

Я философствовал попутно с самой заготовкой. Откуда у меня силы бра-
лись, ума не приложу. Неужели Тата на меня действовала? Очень может
быть. Я смутно начинал чувствовать, что влюбился. Признаться себе откры-
то я не мог. Господи, было бы в кого!

Площадка, по которой я ходил, стала совсем узенькой. Я был уже на
гребне. Теперь только двухметровый Яша мог достать до меня длинным шес-
том. Он аккуратно доставлял мне копнушки, которые я столь же аккуратно
укладывал себе под ноги. Дело близилось к блистательной победе. У меня
внутри уже звенели фанфары.

Прикатил на мотоцикле управляющий. На заднем сиденье он привез Лисоц-
кого. Они задрали головы и смотрели на меня, как на акробата в цирке.
Между прочим, не зря. Свалиться оттуда - пара пустяков. А высота скирды
получилась метров шесть. Если снизу считать. А сверху казалось в два ра-
за выше.

- Ай, молодец, сено-солома! - кричал управляющий. - Давно я такой
скирды не видал!

- Очень способный товарищ. Мастер на все руки, - сказал Лисоцкий,
тепло посмотрев на меня.

Тракторист Миша изготовил из длинных веток перекидки. Они кладутся на
гребень, чтобы верхний слой не сдувало. Или для красоты, я не знаю. Я
положил перекидки, сбросил вилы вниз и гордо выпрямился на самом верху.

- Все! - закричал я. - Как получилось?

- Памятник! - завопили амбалы. - Ты похож на памятник!

- Мемориальную доску нужно прибить, - сказала Тата.

Лисоцкий с управляющим замерили скирду и тут же составили наряд.

- Хорошо заработали, - сказал управляющий.

- Молодцы! - похвалил Лисоцкий. - Ну, пошли ужинать.

И они направились ужинать.

- Эй! - закричал я. - А меня забыли? Как я отсюда слезу?

- В самом деле, - сказал управляющий. - Не годится так его оставлять.

И они стали меня снимать. Яша протянул вилы. Вероятно, он хотел наса-
дить меня на них, как жука. И таким образом спасти. Я надоумил его по-
дать вилы другим концом. Внизу соорудили копну, чтобы я не очень разбил-
ся, когда упаду. Я ухватился за конец шеста и поехал по склону скирды,
как на санках. Шест вырвался у меня из рук, я закрыл глаза и грохнулся
мимо спасательной копны.

Амбалы несли меня домой на шестах. Как в катафалке. Впереди процессии
шла Тата со скорбным лицом. Она пела траурный марш Шопена. У живота она
несла подушечку, изготовленную из собственного платка. На подушечке
вместо ордена лежал наряд, подписанный управляющим.

- Это Петя, - объясняла Тата встречным людям. - Он только что соору-
дил себе памятник.

Разрушитель сердец

Я не умер. Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными. Как
сказал Марк Твен. Я даже ничего не сломал. Только ушиб локоть. И на сле-
дующее утро наша бригада явилась к конторе в полном составе. На дверях
конторы висела "молния": "Привет бригаде П. Верлухина, заготовившей
шесть тонн высококачественного сена". Почему они решили, что шесть, а не
десять, я не знаю. И насчет высококачественного - это тоже для красного
словца. Сено как сено.

Со мною здоровались за руку. Прихромал больной Нилыч и ходил рядом,
гордился. Управляющий предложил мне переходить к ним на постоянную рабо-
ту. Ввиду острой нехватки молодых специалистов.

Мы вышли в поле с маршем. Его опять сочинил Яша. На мотив песни о
трех танкистах. У нас был очень бравый вид. Текст там такой:

Я иду поселком Соловьевка,

Напеваю песню ни о чем.

Я доволен. Вилы, как винтовка,

На плече покоятся моем.

А вокруг такая уйма сена,

Для коров такая благодать,

Что признаюсь, братцы, откровенно: