рые прекрасно ладят друг с другом.
Больше того, всеми силами души он желает, чтобы Рамбер воссоединился со
своей женой, чтобы вообще все любящие поскорее были вместе, но существу-
ют, к сожалению, вполне определенные распоряжения и законы, а главное,
существует чума; его же личная роль сводится к тому, чтобы делать свое
дело.
тами вещает разум, вы живете в мире абстракций.
устами вещает разум, в этом он не уверен, скорее уж голая очевидность, а
это не всегда одно и то же. Журналист поправил галстук.
понял? Все равно, - с вызовом заключил он, - я из города уеду.
не касаются.
к вам, что, по слухам, именно вы настаивали на принятии драконовских
мер. Ну я и подумал, что хотя бы в виде исключения, хотя бы только раз
вы могли бы отменить подсказанные вами же решения. Но, видно, вам ни до
чего нет дела. Вы ни о ком не подумали. Отмахнулись от тех, кто в разлу-
ке.
махнулся.
венной пользе! Но ведь общественное благо как раз и есть счастье каждого
отдельного человека.
счастье счастьем, но существует и нечто другое. Никогда не следует су-
дить с налета. И зря вы сердитесь. Если вам удастся выпутаться из этой
истории, я буду от души рад. Просто существуют вещи, которые мне запре-
щено делать по характеру моей работы.
него зла. Очевидно, у Рамбера имеется план действий, и, пожалуй, в ка-
ком-то смысле они могут сойтись. Рамбер растерянно взглянул на врача.
бе, вопреки тому, что вы здесь мне наговорили. - Он запнулся. - Но все
равно я не могу одобрить ваши действия.
взглядом и увидел, что журналист вошел в подъезд отеля, где жил Жан Тар-
ру.
ливом стремлении к счастью. Но вот когда он обвинял его, Риэ, был ли он
и тогда прав? "Вы живете в мире абстракций". Уж не были ли миром
абстракций дни, проведенные в лазарете, где чума с удвоенной алчностью
заглатывала свои жертвы, унося за неделю в среднем по пятьсот человек?
Да, несомненно, в бедствии была своя доля абстракции, было в нем и
что-то нереальное. Но когда абстракция норовит вас убить, приходится за-
няться этой абстракцией. И Риэ знал только одно - не так-то это легко.
Не так-то легко, к примеру, руководить подсобным лазаретом (теперь их
насчитывалось уже три), ответственность за который возложили на него. В
комнатке, примыкавшей к врачебному кабинету, устроили приемный покой. В
полу сделали углубление, где стояло целое озерцо крезола, а посередине
выложили из кирпичей нечто вроде островка. Больного укладывали сначала
на этот островок, затем быстро раздевали донага, и одежда падала в раст-
вор крезола. И только потом, когда больного обмывали с ног до головы,
насухо вытирали и одевали в шершавую больничную рубаху, он переходил в
руки Риэ, а после его направляли в одну из палат. Пришлось использовать
внутренние школьные крытые дворики, так как в лазарете число коек дохо-
дило уже до пятисот и почти все они были заняты. После утреннего обхода,
который проводил сам Риэ, когда всем больным вводили вакцину, вскрывали
бубоны, доктор еще просматривал бумаги, содержащие статистические дан-
ные, а после обеда снова начинался обход. Наконец, вечерами он ездил с
визитами к своим пациентам и возвращался домой только поздно ночью...
Как раз накануне мать, вручая Риэ телеграмму от жены, заметила, что руки
у него трясутся.
жу.
успел устать. Но ездить по визитам ему было невмоготу. Ставить диагноз
"заразная лихорадка" означало немедленную изоляцию больного. Вот тут-то
и впрямь начинались трудности, тут начинался мир абстракций, так как
семья больного отлично знала, что увидит его или выздоровевшим, или в
гробу. "Пожалейте нас, доктор", - твердила мадам Лоре, мать горничной,
работавшей в том отеле, где жил Тарру. Но что значит жалеть? Ясно, он
жалел. Но это ничего не меняло. Приходилось звонить. Через несколько ми-
нут раздавалась сирена машины "скорой помощи". Вначале соседи распахива-
ли окна и выглядывали на улицу. А со временем, наоборот, стали спешно
закрывать все ставни. И вот тогда-то, в сущности, и начинались борьба,
слезы, уговоры, в общем абстракция. В комнатах, где, казалось, сам воз-
дух пылал от лихорадки и страха, разыгрывались сцены, граничившие с бе-
зумием. Но больного все равно увозили. Риэ мог отправляться домой.
следующему больному, не дожидаясь кареты "скорой помощи". Но после его
ухода родные наглухо запирали двери, они предпочитали оставаться лицом к
лицу с заразой, лишь бы не выпускать из дому больного, так как знали,
чем все это кончается. Крики, приказания, вмешательство полиции, а потом
и военных - словом, больного брали приступом. В первые недели приходи-
лось сидеть и ждать, пока не приедет "скорая". А потом, когда с врачом
стал приезжать санитарный инспектор, которых вербовали из добровольцев,
Риэ мог сразу бежать от одного больного к другому. Но тогда, в самом на-
чале, все вечера, проведенные у больного в ожидании "скорой", походили
на тот вечер, когда он явился к мадам Лоре в ее квартирку, щедро укра-
шенную бумажными веерами и букетиками искусственных цветов, и мать,
встретив его на пороге, проговорила с вымученной улыбкой:
вые пятна, покрывавшие живот и пах, на набрякшие железы. Мать тоже
взглянула на обнаженный пах дочери и, не сдержавшись, крикнула во весь
голос. Каждый вечер точно так же вопили матери, бессмысленно уставившись
на обнаженный живот своего ребенка, уже отмеченный багровыми пятнами
смерти; каждый вечер чьи-нибудь руки судорожно цеплялись за руки Риэ,
слезы сменялись бесплодными мольбами и клятвами, каждый вечер на сирену
"скорой помощи" отвечали истерические рыдания, столь же бесполезные, как
сама боль. И к концу этой бесконечной череды вечеров, неотличимо похожих
друг на друга, Риэ понял, что его ждет все та же череда одинаковых сцен,
повторявшихся вновь и вновь, и ни на что другое уже не надеялся. Да, чу-
ма как абстракция оказалась более чем монотонной. Изменилось, пожалуй,
лишь одно - сам Риэ. Он осознал это у статуи Республики, в тот вечер,
когда глядел на двери отеля, поглотившие Рамбера, только одно ощутил он:
его постепенно захватывает свинцовое безразличие.
род выплескивался наружу и бессмысленно кружил по улицам, Риэ вдруг от-
дал себе отчет, что ему не требуется больше защищаться от жалости. Очень
уж утомительна жалость, когда жалость бесполезна... И, поняв, как посте-
пенно замыкается в самом себе его сердце, доктор впервые ощутил облегче-
ние, единственное за эти навалившиеся на него, как бремя, недели. Он
знал, что отныне его задача станет легче. Вот почему он и радовался.
Когда мать доктора, встречая его в два часа ночи и ловя его пустой
взгляд, огорчалась, она как раз и сожалела о том, что сын ее лишается
единственного отпущенного ему утешения. Чтобы бороться с абстракцией,
надо хоть отчасти быть ей сродни. Но как мог это почувствовать Рамбер?
Абстракция в глазах Рамбера - это все то, что препятствует его счастью.
И, положа руку на сердце, Риэ признавал, что в известном смысле журна-
лист прав. Но он знал также, что бывают случаи, когда абстракция сильнее
человеческого счастья, и тогда нужно отдавать себе в этом отчет. Только
тогда. Вероятно, это и произошло с Рамбером, и доктор понял это много
позднее из отдельных признаний журналиста. Он мог, таким образом, сле-
дить с новой позиции за мрачной битвой между счастьем каждого отдельного
человека и абстракциями чумы, - битвой, которая составляла весь смысл
жизни нашего города в течение долгого времени.
первого месяца чумы был и впрямь омрачен новым явным ростом эпидемии и
пылкой проповедью отца Панлю, иезуита, того, который помог добраться до
дому заболевшему старику Мишелю. Отец Панлю был уже достаточно известен
благодаря постоянному сотрудничеству в "Оранском географическом бюллете-
не", где он завоевал немалый авторитет трудами по расшифровке древних
надписей. Но еще более широкую аудиторию он приобрел не как специа-
лист-ученый, а как лектор, прочитавший серию докладов о современном ин-
дивидуализме. В своих лекциях он выступал в качестве пламенного поборни-
ка непримиримого христианства, равно далекого и от новейшего попусти-
тельства, и от обскурантизма минувших веков. По этому случаю он не ску-
пился высказывать аудитории самые жесткие истины. Отсюда-то и пошла его
репутация.
чумы собственными методами, объявив наступающую неделю неделей общих мо-
лений. Эти публичные манифестации благочестия должны были завершиться в
воскресенье торжественной мессой в честь святого Роха16, заступника за-
Жюль Верн
Шилова Юлия
Корнев Павел
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Белов Вольф