предлагал своего кота ("Полдоллара. Ну, четверть. Четверть - это немного");
потом она задрожала и, чтобы не упасть, схватила меня за руку:
я сказал, что вернусь и найду ее кота.
милый. Да, теперь страшно. Потому что это может продолжаться без конца. Так
и не узнаешь, что твое, пока не потеряешь... Когда на стенку лезешь - это
ерунда. Толстая баба - ерунда. А вот во рту у меня так сухо, что, хоть умри,
не смогла бы плюнуть.
сообщницей".
газеты эту историю забыли и лишь изредка упоминали о ней в скандальной
хронике; только раз она снова вернулась на первые полосы - под рождество,
когда Салли Томато умер в тюрьме от сердечного приступа. Прошли месяцы,
целая зима, а от Холли ни слова. Владелец дома продал оставшееся от нее
имущество: кровать, обитую белым атласом, гобелен и бесценные готические
кресла. В квартиру въехал жилец по имени Куэйнтенс Смит, который принимал не
менее шумных гостей, чем в свое время Холли; но теперь мадам Спанелла не
возражала, она питала к молодому человеку слабость и каждый раз, когда у
него появлялся синяк под глазом, приносила ему филе миньон. А весной пришла
открытка, нацарапанная карандашом, и вместо подписи на ней стоял помадный
поцелуй: "В Бразилии было отвратительно, зато Буэнос-Айрес - блеск. Не
Тиффани, но почти. Увивается божественный senor. Любовь? Кажется, да. Пока
ищу, где бы поселиться (у сеньора - жена, 7 детей), и пришлю тебе адрес, как
только узнаю его сама. Mille tendresses". Но адрес, если он и появился, так
и не был прислан, и это меня огорчало - мне о многом хотелось ей написать: я
продал два рассказа, прочел, что Троулеры затеяли развод, выехал из старого
дома - меня одолели воспоминания. Но главное, мне хотелось рассказать ей о
коте. Я выполнил свое обещание: я его нашел. Для этого мне пришлось неделями
бродить после работы по улицам испанского Гарлема. Не раз передо мной вдруг
мелькал тигровый мех, а потом оказывалось, что это ложная тревога. Но
однажды зимой, в холодное солнечное воскресенье, я на него наткнулся. Он
сидел среди чистых кружевных занавесок, между цветочных горшков, в окне
уютной комнаты, и я спросил себя, какое ему дали имя, - я был уверен, что
имя у него теперь есть, что он нашел наконец свое место. И будь то
африканская хижина или что-нибудь другое, - надеюсь, что и Холли нашла свое.