недоумением, и я сказал: - "Повесть о докторе Вэсле".
растроганный взгляд на Бермана. - Но он по-своему прав. Я, наверно, должна
чувствовать себя виноватой. Не потому, что они дали бы мне роль, и не
потому, что я бы справилась. Они бы не дали, да и я бы не справилась. Если я
и чувствую вину, то только потому, что морочила ему голову, а себя я не
обманывала ни минуты. Просто тянула время, чтобы пообтесаться немножко. Я
ведь точно знала, что не стану звездой. Это слишком трудно, а если у тебя
есть мозги, то еще и противно. Комплекса неполноценности мне не хватает; это
только думают, что у звезды должно быть большое, жирное "Я", а на самом деле
как раз этого ей и не положено. Не думай, что я не хочу разбогатеть или
стать знаменитой. Это очень даже входит в мои планы, когда-нибудь, даст бог,
я до этого дорвусь, но только пусть мое "Я" останется при мне. Я хочу быть
собой, когда в одно прекрасное утро проснусь и пойду завтракать к Тиффани.
Тебе нужно выпить, - сказала она, заметив, что в руках у меня пусто. -
Расти! Будь любезен, принеси моему другу бокал. - Кот все еще сидел у нее на
руках. - Бедняга, - сказала она, почесывая ему за ухом, - бедняга ты
безымянный. Неудобно, что у него нет имени. Но я не имею права дать ему имя;
придется ему подождать настоящего хозяина. А мы с ним просто повстречались
однажды у реки, мы друг другу никто: он сам по себе, я - сама по себе. Не
хочу ничем обзаводиться, пока не буду уверена, что нашла свое место. Я еще
не знаю, где оно. Но на что оно похоже, знаю. - Она улыбнулась и спустила
кота на пол. - На Тиффани, - сказала она. - Не из-за драгоценностей, я их в
грош не ставлю. Кроме бриллиантов. Но это дешевка - носить бриллианты, пока
тебе нет сорока. И даже в сорок рискованно. По-настоящему они выглядят
только на старухах. Вроде Марии Успенской. Морщины и кости, седые волосы и
бриллианты, - а мне ждать некогда. Но я не из-за этого помираю по Тиффани.
Слушай, бывают у тебя дни, когда ты на стенку лезешь?
когда слишком долго идет дождь. Ты грустный - и все. А когда на стенку
лезешь - это значит, что ты уже дошел. Тебе страшно, ты весь в поту от
страха, а чего боишься - сам не знаешь. Боишься, что произойдет что-то
ужасное, но не знаешь, что именно. С тобой так бывает?
страх перед бытием. Die Angst (нем.) - страх].
марихуану, и я было начала, но от нее я только хихикаю. Лучше всего для меня
- просто взять такси и поехать к Тиффани. Там все так чинно, благородно, и я
сразу успокаиваюсь. Разве что-нибудь плохое с тобой может приключиться там,
где столько добрых, хорошо одетых людей и так мило пахнет серебром и
крокодиловыми бумажниками? Если бы я нашла место, где можно было бы жить и
где я чувствовала бы себя, как у Тиффани, - тогда я купила бы мебель и дала
коту имя. Я думала, может, после войны мы с Фредом... - Она сдвинула на лоб
темные очки, и глаза - серые, с голубыми и зелеными пятнышками - сузились,
словно она смотрела вдаль. - Раз я ездила в Мексику. Вот где чудные края,
чтобы разводить лошадей. Я нашла одно место у моря. Фред знает толк в
лошадях.
он сам, слышалось раздражающее хныканье, словно он обижался на Холли. - Уже
семь тридцать, и я голодный. Ты же знаешь, что сказал доктор.
учительницы, в котором звучала строгость; лицо его от этого вспыхнуло
румянцем удовольствия и благодарности.
его, и успокоили. Но он продолжал, будто исполняя какой-то обряд:
ты захочешь.
сказал доктор.
напомнил Холли, что она не ответила на его вопрос.
вдобавок, у него было паршивое детство.
пеленках, чем в юбке. Другого выбора у него нет, только он очень болезненно
к этому относится. Он хотел зарезать меня столовым ножом, когда я ему
сказала, чтобы он повзрослел, взглянул на вещи трезво и завел домашнее
хозяйство с каким-нибудь положительным, заботливым шофером грузовика. А пока
я взяла его на свое попечение; ничего страшного, он безвредный и смотрит на
женщин как на кукол, в буквальном смысле слова.
Троулера.
Мексике земля стоит денег. Ну-ка, - сказала она, поманив меня, - пойдем
поймаем О. Д.
поставить "Путешествует". Все равно эти карточки - пустая трата денег. Но
мне казалось, что надо купить там хоть какой-нибудь пустяк. Они от Тиффани.
- Она потянулась за моим бокалом, к которому я не притронулся, осушила его в
два глотка и взяла меня под руку.
ворвалась в комнату, как ветер, как вихрь развевающихся шарфов и звякающих
золотых подвесок.
Прячешь тут столько з-з-замечательных м-м-мужчин!
выпрямились и втянули животы, словно стараясь стать с ней вровень.
материал для "Ба-базара". Но ты, кажется, сердишься, птичка? - Она подарила
гостей широкой улыбкой, - Вы, р-р-ребята, не сердитесь, что я ворвалась к
вам на в-в-вече-ринку?
пощупать мускулы, и спросил, не хочет ли она выпить.
сказала она, слегка подтолкнув ее, - не утруждай себя. Я сама могу
представиться.
мужчин в присутствии высокой женщины, глаза вдруг стали маслеными.
местечко.
Но в конце концов он был вынужден уступить ее четверке партнеров, которые
кулдыкали над ее косноязычными шутками, как индюки над крупой. Успех ее был
понятен. Она олицетворяла победу над уродством - явление, порою более
занимательное, чем настоящая красота, потому хотя бы, что в нем есть
неожиданность. Здесь фокус заключался не в том, что она следила за собой или
одевалась со вкусом, а в подчеркивании собственных изъянов - открыто их
признавая, она превращала недостатки в достоинства. Каблуки, еще более
увеличивающие ее рост, настолько высокие, что прогибались лодыжки; очень
тесный лиф, хотя и без того было ясно, что она может выйти на пляж в одних
плавках; волосы, гладко зачесанные назад, оттенявшие худобу, изможденность
ее лица манекенщицы. И даже заикание, хоть и природное, но нарочно
усиленное, ее только украшало. Это заикание было блестящей находкой:
несмотря на ее рост и самоуверенность, оно возбуждало в мужчинах
покровительственное чувство и к тому же несколько скрашивало ее плоские
шутки. Берман, к примеру, чуть не задохнулся, когда она спросила: "Кто мне
может сказать, г-г-где здесь уборная?" - но, придя в себя, вызвался ее
проводить.
уборная.