бегство управляющего, видимо, вконец рас-строило державшегося до сих пор
сравнительно стойко отца, потому что вместо того, чтобы самому побежать за
управляющим или хотя бы не мешать Грегору догнать его, он схватил правой
рукой трость управляющего, которую тот вместе со шляпой и пальто оставил на
стуле, а левой взял со стола большую газету и, топая ногами, размахи-вая
газетой и палкой, стал загонять Грегора в его комнату. Никакие просьбы
Грегора не помогли, да и не понимал отец никаких его просьб; как бы смиренно
Грегор ни мо-тал головой, отец только сильнее и сильнее топал ногами. Мать,
несмотря на холодную погоду, распахнула окно на-стежь и, высунувшись в него,
спрятала лицо в ладонях. Между окном и лестничной клеткой образовался
сильный сквозняк, занавески взлетели, газеты на столе зашуршали, несколько
листков поплыло по полу: Отец неумолимо на-ступал, издавая, как дикарь,
шипящие звуки. А Грегор еще совсем не научился пятиться, он двигался назад
дей-ствительно очень медленно. Если бы Грегор повернулся, он сразу же
оказался бы в своей комнате, но он боялся раздражить отца медлительностью
своего поворота, а от-цовская палка в любой миг могла нанести ему
смертельный удар по спине или по голове. Наконец, однако, ничего другого
Грегору все-таки не осталось, ибо он, к ужасу своему, увидел, что, пятясь
назад, не способен даже при-держиваться определенного направления; и
поэтому, не переставая боязливо коситься на отца, он начал-- по воз-можности
быстро, на самом же деле очень медленно -- по-ворачиваться. Отец, видно,
оценил его добрую волю и не только не мешал ему поворачиваться, но даже
издали на-правлял его движение кончиком своей палки. Если бы только не это
несносное шипение отца! Из-за него Грегор совсем терял голову. Он уже
заканчивал поворот, когда, прислушиваясь к этому шипению, ошибся и повернул
не-много назад. Но когда он наконец благополучно направил голову в раскрытую
дверь, оказалось, что туловище его слишком широко, чтобы свободно в нее
пролезть. Отец в его теперешнем состоянии, конечно, не сообразил, что надо
открыть другую створку двери и дать Грегору проход. У него была одна
навязчивая мысль-- как можно скорее загнать Грегора в его комнату. Никак не
потерпел бы он и обстоятельной подготовки, которая требовалась Грегору,
чтобы выпрямиться во весь рост и таким образом, может быть, пройти через
дверь. Словно не было никакого пре-пятствия, он гнал теперь Грегора вперед с
особенным шу-мом; звуки, раздававшиеся позади Грегора, уже совсем не
походили на голос одного только отца; тут было и в самом деле не до шуток, и
Грегор -- будь что будет -- втиснулся в дверь. Одна сторона его туловища
поднялась, он на-искось лег в проходе, один его бок был совсем изранен, на
белой двери остались безобразные пятна; вскоре он за-стрял и уже не мог
самостоятельно двигаться дальше, на одном боку лапки повисли, дрожа, вверху;
на другом они были больно прижаты к полу. И тогда отец с силой дал ему сзади
поистине спасительного теперь пинка, и Грегор, обливаясь кровью, влетел в
свою комнату. Дверь захлоп-нули палкой, и наступила долгожданная тишина.
Если бы его и не побеспокоили, он все равно проснулся бы ненамного позднее,
так как чувствовал себя достаточно отдохнувшим и выспавшимся, но ему
по-казалось, что разбудили его чьи-то легкие шаги и звук осторожно
запираемой двери, выходившей в переднюю. На потолке и на верхних частях
мебели лежал проникавший с улицы свет электрических фонарей, но внизу, у
Грегора, было темно. Медленно, еще неуклюже шаря своими щу-пальцами, которые
он только теперь начинал ценить, Грегор подполз к двери, чтобы досмотреть,
что там произошло. Левый его бок казался сплошным длинным, неприятно
саднящим рубцом, и он по-настоящему хромал на оба ряда своих ног. В ходе
утренних приключений одна нож-ка-- чудом только одна-- была тяжело ранена и
безжиз-ненно волочилась по полу.
запах чего-то съедобного. Там стояла миска со сладким молоком, в котором
плавали ломтики белого хлеба. Он едва не засмеялся от радости, ибо есть ему
хотелось еще сильнее, чем утром, и чуть ли не с гла-зами окунул голову в
молоко. Но вскоре он разочарованно вытащил ее оттуда; мало тога. что из-за
раненого левого бока есть ему было трудно, -- а есть он мог, только широко
разевая рот и работая всем своим туловищем,-- молоко, которое всегда было
его любимым напитком и которое сестра, конечно, потому и принесла,
показалось ему теперь совсем невкусным; он почти с отвращением отвернулся от
миски и пополз назад, к середине комнаты.
обычно отец в это время громко читал матери, а иногда и сестре вечернюю
газету, то сейчас не было слышно ни звука. Возможно, впрочем, что это
чтение, о котором ему всегда рассказывала и писала се-стра, в последнее
время вообще вышло из обихода. Но и кругом было очень тихо, хотя в квартире,
конечно, были люди. "До чего же, однако, тихую жизнь ведет моя се-мья",--
сказал себе Грегор и, уставившись в темноту, по-чувствовал великую гордость
от сознания, что он сумел добиться для своих родителей и сестры такой жизни
в та-кой прекрасной квартире. А что, если этому покою, бла-гополучию,
довольству пришел теперь ужасный конец? Чтобы не предаваться подобным
мыслям, Грегор решил размяться и принялся ползать по комнате.
захлопнулась одна боковая дверь и еще раз -- другая; кому-то, видно,
хотелось войти, но опасения взяли верх. Грегор остановился непосредственно у
двери в го-стиную, чтобы каким-нибудь образом залучить нереши-тельного
посетителя или хотя бы узнать, кто это, но дверь больше не отворялась, и
ожидание Грегора оказалось напрасным. Утром, когда двери были заперты, все
хотели войти к нему, теперь же, когда одну дверь он открыл сам, а остальные
были, несомненно, отперты в течение дня, никто не входил, а ключи между тем
торчали снаружи.
родители и сестра до сих пор бодр-ствовали, потому что сейчас, как это было
отчетливо слыш-но, они все удалились на цыпочках. Теперь, конечно, до утра к
Грегору никто не войдет, значит, у него было до-статочно времени, чтобы без
помех поразмыслить, как ему перестроить свою жизнь. Но высокая пустая
комната, в которой он вынужден был плашмя лежать "а полу, пугала его, хотя
причины своего страха он не понимал, ведь он жил в этой комнате вот уже пять
лет, и, повернувшись почти безотчетно, он не без стыда поспешил уползти под
диван, где, несмотря на то, что спину ему немного при-жало, а голову уже
нельзя было поднять, он сразу же по-чувствовал себя очень уютно и пожалел
только, что туло-вище его слишком широко, чтобы поместиться целиком под
диваном.
дело вспугивал голод, отчасти же в заботах и смутных надеждах, неизменно
приводивших его к заключению, что покамест он должен вести себя спокойно и
обязан своим терпением и тактом облегчить семье не-приятности, которые он
причинил ей теперешним своим состоянием.
испытать твердость только что принятого решения, когда сестра, почти совсем
одетая, открыла дверь из передней и настороженно заглянула к нему в комнату.
Она не сразу заметила Грегора, но, увидев его под дива-ном -- ведь где-то, о
господи, он должен был находиться, не мог же он улететь! -- испугалась так,
что, не совладав с собой, захлопнула дверь снаружи. Но словно раскаявшись в
своем поведении, она тотчас же открыла дверь снова и на цыпочках, как к
тяжелобольному или даже как к посто-роннему, вошла в комнату. Грегор высунул
голову к са-мому краю дивана и стал следить за сестрой. Заметит ли она, что
он оставил молоко, причем вовсе не потому, что не был голоден, и принесет ли
какую-нибудь другую еду, которая подойдет ему больше? Если бы она не сделала
этого сама, он скорее бы умер с голоду, чем обратил на это ее внимание, хотя
его так и подмывало выскочить из-под дивана, броситься к ногам сестры и
попросить у нее какой-нибудь хорошей еды. Но сразу же с удивлением за-метив
полную еще миску, из которой только чуть-чуть расплескалось молоко, сестра
немедленно подняла ее, прав-да, не просто руками, а при помощи тряпки, и
вынесла прочь. Грегору было очень любопытно, что она принесет взамен, и он
стал строить всяческие догадки на этот счет. Но он никак не додумался бы до
того, что сестра, по своей доброте, действительно сделала. Чтобы узнать его
вкус, она принесла ему целый выбор кушаний, разложив всю эту снедь на старой
газете. Тут были лежалые, с гниль-цой овощи; оставшиеся от ужина кости,
покрытые белым застывшим соусом; немного изюму и миндаля; кусок сыру,
который Грегор два дня назад объявил несъедобным; ломоть сухого хлеба,
ломоть хлеба, намазанный маслом, и ломоть хлеба, намазанный маслом и
посыпанный солью. Вдобавок ко всему этому она поставила ему ту же самую, раз
и навсегда, вероятно, выделенную для Грегора миску, налив в нее воды. Затем
она из деликатности, зная, что при ней Грегор не станет есть, поспешила
удалиться и даже повернула ключ в двери, чтобы показать Грегору, что он
может устраиваться, как ему будет удобнее. Лапки Грегора, когда он теперь
направился к еде, замелькали од-на быстрее другой. Да и раны его, как видно,
совсем зажили, он не чувствовал уже никаких помех и, удивив-шись этому,
вспомнил, как месяц с лишним назад он слег-ка обрезал палец ножом и как не
далее чем позавчера эта рана еще причиняла ему довольно сильную боль.
"Неуже-ли я стал теперь менее чувствителен?"-- подумал он и уже жадно влился
в сыр, к которому его сразу потянуло настойчивее, чем к какой-либо другой
еде. Со слезящи-мися от наслаждения глазами он быстро уничтожил под-ряд сыр,
овощи, соус; свежая пища, напротив, ему не нравилась, даже запах ее казался
ему несносным, и он оттаскивал в сторону от нее куски, которые хотел съесть.
Он давно уже управился с едой и лениво лежал на том же месте, где ел, когда
сестра в знак того, что ему пора удалиться, медленно повернула ключ. Это его
сразу вспуг-нуло, хотя он уже почти дремал, и он опять поспешил под диван.
Но ему стоило больших усилий пробыть под ди-ваном даже то короткое время,
покуда сестра находилась в комнате, ибо от обильной еды туловище его
несколько округлилось и в тесноте ему было трудно дышать. Превоз-могая
слабые приступы удушья, он глядел выпученными глазами, как ничего не
подозревавшая сестра смела вени-ком в одну кучу не только его объедки, но и
Каменистый Артем
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Шилова Юлия