мужик в скандинавском свитере ковыряется в зубах; в другом кресле маленький
мальчик ест банан, на улице толпятся детишки, как перед кинотеатром, и я
подумал: "О субботние вечера во всех Мехикали мира! Благодарю Тебя, Господи,
за то, что вернул мне вкус к жизни, за вовек неистощимое плодородие Чрева
Твоего!" Слезы мои были не напрасны. В конце концов все образуется.
апельсинов, вернулся по мосту обратно и в сумерках радостно направился к
границе. Но тут меня тормознули три неприятных американских пограничника и
хмуро и тщательно исследовали содержимое моего рюкзака.
бьюмонтской картошки, а также с изюмом, арахисом и морковью, банки бобов со
свининой, припасенные мной в дорогу, и полбуханки пшеничного хлеба, меня с
отвращением отпустили. Право, смешно: они-то надеялись найти полный рюкзак
опиума из Синалоа, мацатланской травы или панамского героина. Может, они
думали, что я пришел из Панамы пешком. Они никак не могли меня вычислить.
главной автострады. Я рассчитывал поймать там аризонский "полночный
призрак", той же ночью оказаться в Юме и заночевать в долине реки Колорадо,
я уж давно приметил это место. Но все обломалось, в Эль Центро я пошел на
сортировочную станцию, послонялся там, наконец заговорил с кондуктором: "А
Зиппер где?"
Юму, но там тебя найдут и выкинут, и окажешься, брат, в мексиканской
каталажке.
перекресток, где поворачивали на восток машины на Юму, и стал голосовать.
Битый час не везло. Вдруг большой грузовик причалил к обочине, шофер вылез и
стал возиться с чемоданом. "Не на восток?" - спросил я.
славный дядька, толстый, довольный, видно, со Среднего запада. Я ему
понравился.
я только что приехал на автобусе. Зато мне светило попасть сразу в Таксон.
Оставив машину в Калехико, где теперь, в одиннадцать, было тихо и спокойно,
мы пошли в Мехикали, и, минуя дурацкий район ловушек для туристов, я повел
его по старым добрым настоящим мексиканским салунам, где были девчонки по
песо за танец, крутая текила и вообще весело. Ночка выдалась что надо, он
плясал, выпил порций двадцать текилы, фотографировался с сеньоритой, короче,
оттягивался как мог. Еще мы подцепили где-то цветного парня, кажется,
гомика, но ужасно забавного, который повел нас в бордель, а на выходе
мексиканский полицейский отобрал у него выкидуху.
похмельные, но он не стал терять время и, не возвращаясь в Эль Центро,
рванул в Юму по великолепно пустому шоссе 98 со скоростью сто миль в час,
перевалив за восемьдесят в Грэй-Уэлз. Скоро мы уже въезжали в Таксон. На
выезде из Юмы мы слегка позавтракали, и теперь он признался, что тоскует по
хорошему бифштексу. "А на стоянках - это разве бифштексы?"
толщиной, остановимся где-нибудь на природе, и я тебе такой бифштекс на
костре зажарю, какого ты в жизни не ел. - Он не очень-то поверил, но я
сделал это. Оставив позади огни Таксона, в алом сумраке, он остановился в
пустыне, я разжег костер из мескитовых веточек, постепенно добавляя более
крупные ветки и поленья, а потом попытался приготовить мясо на вертеле над
раскаленными угольями, но вертел сгорел, пришлось дожаривать просто на моей
замечательной новой сковородке; я вручил ему свой складной нож, и, приступив
к еде, он сказал: "Ммм, да-а, таких бифштексов я еще не едал".
белковая фиеста в придорожном песке, у алеющего костерка, а мимо проносятся
автомобили. "Где ж это ты научился всем этим смешным штукам? - смеялся он. -
Знаешь, вот я говорю - "смешным", а на самом деле что-то в этом есть, черт
его дери, правильное. Я тут убиваюсь, гоняю эту дуру туда-сюда, из Огайо в
Эл-Эй и обратно, причем зарабатываю больше, чем ты заработал за всю свою
бродяжью жизнь, но ты жизни радуешься, и не надо тебе ни работы, ни кучи
денег. Выходит, кто же из нас умнее?" У него был в Огайо хороший дом с
женой, дочкой, рождественской елкой, двумя машинами, гаражом, газоном и
газонокосилкой, но все это не радовало, потому что не было свободы.
Печально, но факт. Это не значит, что я был чем-то лучше - отличный мужик,
он мне нравился, и я ему тоже, в конце концов он сказал: "Знаешь, отвезу-ка
я тебя прямо в Огайо".
Каролину.
страховая компания Маркелл, если тебя засекут, я вылечу с работы.
но ты его так зажарил, а теперь вот песочком посуду чистишь, слушай, пускай
они катятся со своей работой, ты же мой друг, имею я право подвезти своего
друга?
компания Маркелл.
вторник будем в Спрингфилде, Огайо, если гнать эту дуру как следует, а у них
как раз выходные.
Нью-Мексико, через Лас Крусес к Аламогордо, где была взорвана первая атомная
бомба и где явилось мне в облаках странное видение, будто над горами
Аламогордо впечатаны в небо слова: "Это невозможность существования чего бы
то ни было" (странное место для странно верного видения); затем Атаскадеро,
прекрасные индейские края в горах Нью-Мексико, зеленые долины, сосны, луга,
напоминающие Новую Англию; оттуда вниз к Оклахоме (выехав из Боуи, Аризона,
мы соснули на рассвете, он - в кабине, я - в своем спальнике, на красной
холодной глине, лишь звезды надо мной струили тишину, да слышался дальний
вой койота); не успел я оглянуться, как он уже ворвался в Арканзас и за один
вечер сожрал его, дальше Миссури и Сент-Луис, и наконец, миновав Иллинойс и
Индиану, мы оказались в заснеженном Огайо, где веселили сердце милые
рождественские огоньки в окошках старых добрых ферм. "Вот так, - подумал я,
- из жарких объятий мексиканских сеньорит - одним махом в рождественские
снега Огайо". И всю дорогу на полную катушку гремело вмонтированное в
приборную доску радио. Разговаривали мы редко, только иногда он рассказывал
анекдоты, да так громко, что я каждый раз подпрыгивал на пару футов, и левое
ухо разболелось. Да, вот это был человек. По пути мы много и вкусно жрали на
его любимых стоянках, на одной из них, в Оклахоме - жареную свинину с
бататом, не хуже, чем у моей мамы на кухне, мы ели и ели, он был постоянно
голоден, да и я, признаться, тоже, зима, холодно, Рождество на полях, а еда
замечательная.
мотеле, пять долларов койка, грабеж, конечно, но ему нужен был сон, не мог
же я ждать в мерзлой кабине. Проснувшись в понедельник утром, я выглянул в
окно и увидел, как озабоченные молодые люди спешат на службу в свои
страховые конторы, в надежде когда-нибудь стать большими Гарри Трумэнами. Во
вторник на рассвете он высадил меня в морозном центре Спрингфилда, Огайо, мы
распрощались, было немного грустно.
гостиницу и там, усталый, как следует выспался. Потом купил автобусный билет
до Рокки-Маунта, - невозможно было ехать автостопом из Огайо в Северную
Каролину зимой, по горам, через перевал Блю Ридж и так далее. Но я был
нетерпелив и решил - лучше все равно выйду на трассу, на выезде из города
попросил шофера остановить автобус и вернулся на автостанцию, чтобы сдать
билет. Деньги мне вернуть отказались. Теперь из-за своего дурацкого
нетерпения я должен был лишних восемь часов ждать следующего медленного
автобуса до Чарлстона, Западная Вирджиния. Я стал голосовать на выезде из
Спрингфилда, рассчитывая просто так, шутки ради, поймать автобус в
каком-нибудь городке дальше по трассе, и руки и ноги замерзли у меня стоять
на тоскливой деревенской дороге в морозных сумерках. Потом меня все же
неплохо подбросили до какого-то городишки, где я просто околачивался у
крохотной телеграфной конторы, пока не пришел мой автобус. Битком набитый,
он всю ночь полз через горы, на рассвете, отдуваясь, перевалил через Блю
Ридж, среди заснеженных лесов, потом целый день, останавливаясь у каждого
столба, сползал вниз, к Маунт Эйри; прошли века, пока в Рэлей я наконец не
пересел в свой местный автобус, где попросил шофера высадить меня у поворота
на проселок, петляющий три мили по сосновому лесу к дому моей матушки, в Биг
Изонбург Вудс на перекрестке дорог в окрестностях Рокки-Маунта.
по каролинской дорожке, наблюдая, как в небе надо мной реактивный самолет
пересекает лицо луны, деля ее снежный круг пополам. Как хорошо, что на
рождество я вернулся на восток, к снегам и огонькам в окнах одиноких ферм, к
молчаливым сосновым лесам и полям, таким пустынным и хмурым, к
железнодорожным путям, убегающим в серо-голубую лесную даль навстречу моей
мечте.
перемывает посуду в белой кафельной кухоньке, со скорбным лицом ждет (я
опаздывал), беспокоится за меня - вдруг не доберусь, и, наверное, думает:
"Бедный Раймонд, все-то он ездит своим автостопом, волнует меня до смерти,
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Лукин Евгений
Максимов Альберт