чем, в условиях дефицита достоверной информации идут сплетни, и идут со
скоростью загорания спички, особенно если подготовлены немолчным гудени-
ем военных грузовиков!
кита постучал двушкою в стекло. Кудрявенькая обернулась, окрысившаяся:
погоди, дескать, мудак, разговор важный! Никите показалось, что он
где-то видел девицу, чуть ли не в столовке яузского заведения, однако,
может, только показалось. Прождав еще три-четыре минуты, Никита не стал
больше стучать, а приоткрыл дверь: девушка! Девушка только отмахнулась,
а в нос Никите ударил пряный, терпкий парфюмерный запах, и Катька Кишко
в давешней мизансцене вспомнилась сотый уже раз за сегодняшний вечер.
у меня смена до десяти! Мало ли что обещала? откуда я могла догадаться,
что генерала отравят. А Трупец Младенца Малого не отпустил! - действи-
тельно значит: встречались они с Никитою в столовой. Ты кто? То-то! По-
эт! А я - лейтенант госбезопасности! - и девица стала успокаивать рев-
ность жениха ли своего, любовника весьма своеобразным, учитывая при-
сутствие в будочке Никиты, способом: в подробностях, со смаком рассказы-
вать, какими изысканными эротическими блюдами она жениха ли, любовника
угощает в минуты интимных их встреч, то есть смысл улавливался такой:
могу ли, дескать, я любить не тебя одного, если я так тебя люблю?!
це под потную мышку, уцепился за высокую, упругую грудь, другою стал по-
жимать, поглаживать девице живот, стремясь держаться пониже, пониже, еще
пониже. Девицу никитины действия стимулировали, ее рассказ обретал все
большую выпуклость, зримость, все большую! осязательность, а тело играло
под никитиными пальцами, словно баян в руках генерала Обернибесова. Бу-
дочка, от половины застекленная, окружена была людьми, но девице и горя
мало, а Никиту присутствие посторонних только подхлестывало, он думал,
что и хорошо! и пусть смотрят! пусть даже советы подают! - потому что
коль уж летят - не существует ни непристойности, ни кощунства, ни че-
го-то там еще, связанного с чем-то эдаким.
подозрения жениха ли, любовника кудрявенькой совершенно основательны, то
есть не в связи с теперешним, сейчас вот происходящим, основательны, а в
связи с предыдущим: волоски у входа в начало начал были слипшиеся, зас-
корузлые и неопровержимо свидетельствовали о недавней любви в местности
без биде и душа, - но и это, черт возьми, не отталкивало, а подхлестыва-
ло. А девица все щебетала, щебетала в микрофон, уже задыхалась, кончала,
а тот, дурак, жених там или любовник, поэт, принимал это на свой счет и,
возможно, даже приглашал к трубке приятеля: послушай, дескать, какая бы-
вает любовь!
все, пока, тут народ, позвоню завтра, невозмутимо переступила через тру-
сики, оставшиеся на заплеванном полу кабины, и, посторонив Никиту, не
взглянув на него, гордо вышла вон. Опустошенный Никита привел себя в по-
рядок - пакость, омерзение лежали на душе, - потянулся к трубке, но так
и не снял ее, только подержался за нагретую кудрявенькой лейтенанточкою
пластмассу и вышел тоже. В конце концов, он и без звонка узнает в самом
скором времени, удалась Мэри ее миссия или нет. Все узнют!
не умеющая, впрочем, соперничать с яркими газосветными фонарями. Народу
на площади сильно прибавилось, молодежь панк затерялась в толпе, и, если
бы не простынки, все это вполне можно было принять за праздничное гу-
лянье по случаю Дня Победы. На скорбно склоненной голове бронзового поэ-
та белел, время от времени невозмутимо оправляясь, нахальный жирный го-
лубь мира.
провокация! элементарная провокация! Чего ж вы прибежали сюда, раз про-
вокация? На вас, на дураков, посмотреть, сколько вас тут наберется. А
простынку постирать вынесли? - постоял-послушал и вдруг понял, что его
тянет к родителям. Они, наверное, первыми выскочили на ближайшую пло-
щадь, - и все равно тянет: просто домой, в родную, что ли, нору.
езда ходили по-вечернему нечасто и потому - набитые битком. В Никите
проснулась неожиданная брезгливость ко всей этой публике, он прямо-таки
не мог заставить себя лезть в воняющие потом, перенаселенные вагоны и
пропускал, пропускал, пропускал, - но людской напор не спадал, напротив
- рос, пережидать было бессмысленно, назад, на поверхность, не хотелось
ни в коем случае, и Никита, зажмурясь и стараясь не дышать, втиснулся в
щель между сходящимися дверьми очередного поезда.
колонны Маяковской напомнили о каком-то легендарном митинге сорок, что
ли, первого года; на Белорусской перрон был огорожен буквально монолитом
из тел, двери поезда открылись с трудом и не все, - пора было подумать,
как выбираться: следующая станция никитина, Динамо. Люди, злее чертей,
не пропускали, словно бы специально смыкались друг к другу ближе, еще
ближе! - и неизвестно, удалось бы Никите выйти, если б вагон вдруг не
тряхнуло, как коробок, в котором на слух проверяют наличие спичек, и с
десятикратным g отрицательного ускорения не остановило, перекошенный, с
погасшими огнями, в глухой темноте тоннеля. Судя по истошным воплям бо-
ли, тех, кто ехал в головах вагонов, задавило ньютоновой силою, однако,
переполнение в каком-то смысле пошло во благо: и у задних, и у середин-
ных - ни пробитых голов, ни поломанных позвоночников.
ных, принялся несколько абстрактно, ибо никаких дельных предложений не
подавал, призывать к спокойствию, но уже сыпались стекла дверей и окон,
уже иррациональные выкрики сменились более или менее прагматическими:
Миша! Мишенька! Держи папу за руку! Зайка! выбирайся на свою сторону и
иди к Белорусской - и так далее, и не сильно помятый Никита, следуя
внутренним токам толпы, оказался в проломе окна, а затем и в тоннеле.
Поезд, сойдя с рельсов, врезался головою в стенку, и те, кто вылез на
сторону столкновения, найдя себя в тупике, в ловушке, с энергией ужаса
двигались назад, - задние же, не зная, в чем дело, перли вперед, - Ники-
та по счастию оказался с другой стороны и довольно скоро миновал вагоны.
Ощупью, спотыкаясь о шпалы и упавших людей, он добрался до станции. По
ней, выхватывая то знакомые спортивные медальоны, то темно-розовый мра-
мор панелей, то куски человеческих скоплений, ерзали пятна ручных фона-
рей; у эскалаторов стояла давка - почище чем в часы пик. Сорванные по-
лотна лестниц торчали из провалов острыми зубцами. Цепляясь за устои
плафонов, люди ползли по разделительным парапетам, срывались, летели
вниз, сбивая ползущих навстречу, но подымались и ползли снова, - древ-
негреческая мифологическая история пришла Никите на ум, про Сизифа, ка-
жется, - впрочем, все, что происходило, не столько виделось, сколько
угадывалось в рефлексах редких, неверных источников света, восстанавли-
валось воображением по носящимся в подземелье истерическим репликам це-
лых и звериным визгам раненых и умирающих.
минутою. Зачем они лезут наверх? недоумевал Никита, сам протискиваясь к
эскалатору. Наверху, наверное, бешеная радиация, переждали бы, что ли,
хоть бы и в духоте. Я-то ладно, улыбнулся, поймав себя на противоречии
мысли и действия. Мне все равно.
вестибюль рухнул, но предшественники уже устроили лазейку в трупах и
развалинах. Никита вдохнул полной грудью, и у него мгновенно ослабли но-
ги, закружилась голова и сильно - едва сдержал рвоту - затошнило. Он
сначала подумал на ионаторы (то есть, на их отсутствие), потом - на кис-
лородное отравление, но услужливая и одновременно ехидная память шепнула
слова, которые он, казалось, никогда не впускал в уши на занятиях по
противоатомной защите: первыми симптомами сильного облучения являются!
сюду, а далекий: где-то на Речном или даже в Химках - костер пожара ни-
как не мог соперничать с ее холодным пепельным светом. Здания вокруг бы-
ли полуразрушены, деревья валялись, вырванные с корнем: ударная волна
легко преодолела десяток километров от эпицентра.
трупов и раненых валялось на земле, тем меньше народу попадалось
навстречу, а уж когда пересек линию Рижской дороги (электричка лежала на
боку) и, чтобы срезать путь, свернул в Тимирязевский лес, - и вовсе ос-
тался один среди где покосившихся, где поломанных, где тлеющих древесных
стволов.
данный провал, огромный, километра три в диаметре; на далеком дне прова-
ла в свете слабых живых огоньков поблескивал металл, копошились люди.
Никита вспомнил: еще мальчишкою, гуляя здесь, он категорически отказы-
вался верить сестриной клевете, будто внизу, под перегнивающими слоями
опавших листьев, под землею, работает гигантский военный завод, притаи-
лись стартовые шахты ракет, - и вот однажды осенью, когда выпал первый
снег, а воздух был разве что на самую малость холоднее нуля, - своими
глазами увидел, как чернеют, буреют талой землею, старой хвоею несколько
кварталов леса: полградуса лишнего тепла растопили снег и создали в тот
уникальный осенний день демаскирующую картину. Точно: вот сюда, на это
самое место, и приходились те кварталы!
сиве зданий, чернеющих на опушке, за светлыми корпусами больницы, пятиэ-
тажный дом, знакомый с самого-самого детства, - выделил, но не узнал, -
только когда подошел почти вплотную, понял головою, раскалывающейся от
Прозоров Александр
Андреев Николай
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Глуховский Дмитрий
Грабб Джеф