странной, центральной боли: добрые две трети фасада рухнули, обнажив
потроха квартир. На четвертом этаже, в нескольких метрах от ущербленного
угла, зияли ячейки родительских комнат.
лионы лет назад, так ревели издыхающие динозавры, - заставил обернуться:
на огненном стебле выросла над лесом ракета и, мгновение помедлив, слов-
но присев перед дальней дорогою, ушла в звездную черноту неба: не зря,
стало быть, копошились на дне провала люди.
упал на обломки стены, исходя неукротимой, не приносящей облегчения, не
снимающей тошноты рвотою. Минут пятнадцать - или так ему показалось -
бился Никита в отвратительных, выматывающих спазмах, но, едва они отпус-
тили, - встал и хоть обессиленный, а продолжил путь. "Первыми симптомами
сильного облучения являются!"
раздавленный балкою перекрытия, лежал на покосившейся площадке труп ста-
рушки со второго этажа. Вокруг трупа бегала, поскуливая, растерянная
старушкина болонка. Никита полз к цели, которая неизвестно зачем была
ему нужна, - полз на одном волевом напряжении.
смылись родители, вовремя! - вопрос только: далеко ли? Никита рухнул на
стул у старенького письменного стола, за которым делал в свое время уро-
ки. Прежде вплотную придвинутый к стене, теперь он стоял у самого облома
пола, и больничные корпуса, и лес открывались из-за стола непривычно ши-
роко, не стесненные оконною рамой. Ах, да! вспомнил Никита. Я же обещал
Лидке, что приду, расскажу про "Голос Америки". Оказывается, скривился в
самоиронии, меня сюда вел категорический императив!
и чешский автоматический карандаш; тетрадка была начата лидкиными запи-
сями: какие-то цитаты, кажется - из Конституции СССР. Никита перевернул
тетрадку вверх ногами и на последней странице, как на первой, стал пи-
сать: пружиною, которая спустила механизм начавшейся сегодня войны, был,
если разобраться, Трупец Младенца Малого! - рука автоматически вывела
привычное прозвище и остановилась: наверное, следует объяснить, откуда
оно взялось, рассказать невнятную историю про маленького утопленника и
Пионерские пруды, но силы убывали не по часам, а по минутам, история, в
сущности, никому не была нужна и ничего не проясняла, - рука решительно
перечеркнула три последние слова и надписала сверху: подполковник Ла!
ние времена, особенно в дурную погоду, когда низкие облака не позволяли
свету улизнуть в космос, такой темноты в Москве было и не сыскать, за
нею ездили в дальние деревни: сотни уличных фонарей, прожектора стадиона
Динамо, дуговые лампы железнодорожных сортировок, огни аэровокзала дава-
ли в сумме довольно, чтобы хоть и писать, - однако, час назад прежние
времена закончились навсегда. Никита попробовал продолжить ощупью - по-
лучилось совсем плохо, - и, обернувшись в поисках решения, заметил мяг-
кое, при луне не увиденное сияние: оно струилось из соседней комнаты.
мебельные ручки и дверные петли - все это теперь излучало само и застав-
ляло светиться люминесцентный экран большого родительского телевизора.
Незримые смертоносные токи, о которых прежде при усилии можно было за-
быть хотя бы на время, высунули нос, материализовались в свечении, - что
ж, тем более следовало спешить.
рался скоротать вечерок за Штирлицем, устроился так удобно, что не хотел
двигать и пальцем. Казалось, единственное, что способен сейчас был де-
лать Никита, - это дышать. Зачем продолжать? Для кого я пишу? Бросить,
плюнуть, закрыть глаза, заснуть! но тут какой-то бодрячок объявился в
голове, засуетился, замахал ручонками: как то есть зачем?! как то есть
для кого?! ты единственный, кто знает, кто может рассказать потомкам! Да
неужто какие-нибудь потомки останутся? спросил
выносило - однако живет! живет! Да ты и сам носа не вешай! - подумаешь,
какую-нибудь сотню-другую рентгенов схватил! Еще внуков своих переже-
нишь! - тут Никита узнал бодрячка, припомнил женское его греческое имя:
эйфория.
ческие изменения, выражающиеся в первую очередь!"
и тут же зажмурился: огненный мячик висел где-то далеко, над Юго-Запа-
дом, - висел, впрочем, недолго: лопнул и, спустя секунды, звук разрыва
больно ударил по барабанным перепонкам, пронесся вихрем, опрокинул Ники-
ту вместе с креслом, а телевизор повалил сверху, и кинескоп лопнул в
свою очередь, обрызгав все мелким светящимся стеклом. Кругом сыпались
какие-то камни, куски штукатурки, обломки кирпичей, потом наступило
мгновение затишья, потом ударная волна пошла назад - уже насытившаяся,
умиротворенная, обессиленная. Писать, писать, писать, пока есть возмож-
ность! Пусть даже ни для кого, пусть в никуда! - писать! Стеклышки впи-
лись в кожу, зеленый след мячика прыгал во тьме перед распахнутыми гла-
зами, но тетрадку и карандашик Никита не выпустил и в падении и сейчас,
кое-как подняв кресло, зацарапал по бумаге на ощупь.
ло, когда поставил последнюю точку. Теперь следовало придумать, где сох-
ранить письмо в никуда. Никита, едва переставляя ноги, побрел по разру-
шенной квартире, и, спустя время, взгляд наткнулся на десяток пустых бу-
тылок под кухонным столом: следы основания Комитета по борьбе за свободу
информации. Одна бутылка оказалась из-под шампанского. Никита склонился
за нею, но резкая боль кишечного спазма прихватила на полдвижении. Сда-
вив руками живот, завывая, бросился Никита к туалету; вода там стояла по
порожек, расколотый унитаз лежал в ней, как обломок океанского лайнера.
В ванную тоже не попасть: сорванная с петель дверь перегораживала вход.
Терпеть было невозможно, и Никита пристроился прямо тут, в коридорчике,
а когда пришло первое облегчение, подумал: вот он, главный признак вой-
ны: не трупы, не разрушения, а нечистоты в неподходящих местах!
скручивать в трубочки. Жалко, моря нету поблизости или хотя бы реки! Ни-
кита из последних сил закупорил бутылку полиэтиленовой пробкою, поставил
на пол и рухнул в качалку: игра сделана, ставок больше нет, - можно ус-
нуть.
вдруг, взлетело и теперь висело в зените, словно освобождаясь от затме-
ния. Лучи его были пронзительны, горячи безо всякой меры. Собственно, и
за солнце принять его можно было только в том случае, если снять в кино,
сквозь почти черный фильтр и на очень большой скорости, а потом медленно
прокрутить пленку: слишком быстро оно освобождалось, набухало, и его
буквально распирало от света, от жара, от энергии, - и вот бутылка оза-
рилась так ярко, что потеряла цвет и медленно начала терять и форму:
оседать, таять, течь, и листочки, давно обугленные, засерели хлопьями
пепла в центре огненной лужицы.
захотелось бы.
колхоз прэмией! Похлопаем, товарышшы, похлопаем.
потратить. Какие у кого будуть прэдложения?
ют из зала поступать.
нить!
прэдложение. Только прэмия всего тыща, так что боюсь, нам и на лист ши-
фера вряд ли хватит. А так - хорошее прэдложение.
тельное прэдложение. Правда, если от крыльца правления начнем, как раз
до улицы денег хватит. А так - хорошее прэдложение.
дущим, зал замолкает.
Контровский Владимир
Семенова Мария
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Акунин Борис
Свержин Владимир