вал. Куда мне сегодня на дачу! Даже эта фраза, по смыслу похожая на из-
винение за бесцеремонность, никаким извинением на деле тоже не являлась
и, как и первая, ответа от меня, в сущности, не требовала. Волк включил
мигалку, почти не сбросил скорость, резко переложил руль направо, и ло-
гово, отвратительно визжа резиною, оторвав левые колеса от асфальта - я
изо всех сил уцепился за скобу над дверцею - влетело с кольцевой в кле-
верный лепесток развязки и под изумленным наглостью водителя взором ГА-
Ишника покатило по Ярославскому шоссе, ярко-желтому от холодного огня
натриевых ламп. ГАИшник не засвистел вслед, и ни один из попавшихся пос-
ле не попытался перехватить логово - то ли были они парализованы волнами
злобного раздражения, исходящего от Волка, то ли просто - принимали
экстравагантный автомобиль с забрызганными грязью номерами за нечто дип-
ломатическое.
с бешеной скоростью - здесь, в городе, виляя из ряда в ряд, резко тормо-
зя у светофоров, а срываясь с места еще резче, поворачивая на всем ходу,
она как бы напрашивалась, нарывалась на аварию, на крушение, на дорож-
но-транспортное происшествие с человеческими жертвами - труп на месте! -
и уж конечно, знай я Водовозова чуточку меньше - давно перетрусил бы,
наложил в штаны, потребовал бы остановить и выскочил - а так - ехал,
почти не обращая внимания, только мертво держался за скобу, и спо-
койствие мое объяснялось не столько тем, что Волк был в свое время
классным раллистом, Мастером Спорта и так далее, сколько уверенностью,
что он, в сущности, слишком холоден и жесток для самоубийства, особенно
такого неявного и эмоционального. Куда его положить? думал я. Ведь ко
мне сегодня напросилась ночевать Наташка. Похоже: сговорились заранее.
Неприятно! Но, с другой стороны - как откажешь в приюте человеку, только
что похоронившему единственного сына? Был у меня знакомый - он умел пря-
мо сказать: если ты, мол, останешься у меня - мне придется ночевать на
вокзале: не переношу, когда в моем доме спит чужой - у Волка, наверное,
такое тоже получилось бы, а я - не умел. Можно, конечно, попросить у со-
седей раскладушку, продолжал я размещать в двухкомнатной лодке волка,
козу и капусту, и положить гостя в кабинете! А, черт с ним! пускай уст-
раивается на диване, Наташку - в спальню, а я посижу ночь за столом, по-
работаю. Раньше ведь как хорошо выходило: часам к трем посещает тебя ка-
кая-то легкость, отстраненность, оторванность от мира, и слова возникают
не в мозгу, а словно сами стекают из-под шарика ручки, и назавтра смот-
ришь на текст, как на чужой, и ясно видишь, что в нем хорошо, что - пло-
хо. Или отправить Наталью домой, к бабушке?..
лестничной площадке, в проеме открытой двери, и мне не очень понравились
взгляды, которыми обменялись они с Волком. Нет-нет, хотел было я отве-
тить на наташкино предложение, хотя под ложечкою и посасывало. Нет-нет,
спасибо, Наташенька - какой же может быть после всего этого обед? но,
едва открыл рот, Волк, из-за которого я, собственно, и деликатничал,
опередил, сказал: да, спасибо, с удовольствием, и даже не удержался от
стандартного своего каламбура, сопровожденного губною улыбкою: голоден
как волк. Когда ж ты успела сварить обед? спросил я. Опять в институт не
ходила? А на первом курсе это! А!.. махнула рукою Наталья, тоже мне -
обед! Финская куриная лапша из пакетика, пельмени, сыр, колбаска, раст-
воримый кофе на десерт - приготовление всего этого и впрямь не требовало
ни времени, ни сил.
лись. Почему ты покупаешь растворимый? начала Наташка. Бурда! Ни вкуса,
ни запаха, ни удовольствия сварить! и пошла болтовня о том, что наш кофе
вообще пить невозможно, что, дескать, еще в Одессе, не распечатывая меш-
ков, погружают их в специальные чаны, чтобы извлечь из зерен кофеин на
нужды фармацевтической промышленности! А, может, и правильно, что болта-
ем? главное только - чтобы не о веревке в доме повешенного, подумал я и
сам же, не заметя, а, когда заметил - поздно было останавливаться, еще
неделикатнее - о веревке и заговорил, припомнив услышанный на днях слу-
чай, который запал в память жутким своим комизмом и буквально символи-
ческой характерностью: якобы в некоем харьковском НИИ разгорелась борьба
за долгосрочную загранкомандировку, и якобы один из претендентов, член
партии, кандидат наук и все такое прочее пустил про другого претендента,
члена партии, доктора наук и тоже все такое прочее слушок, будто тот,
доктор, есть тайный еврей по матери, и слушок дошел куда надо, и у док-
тора что-то заскрипело с документами, затормозилось, и он, взъярясь,
убил кандидата из охотничьего ружья прямо на глазах изумленных сотрудни-
ков. Se non e vero, e ben trovato, козыряя первыми крохами институтского
итальянского, заключила мой рассказ Наталья. Если это и неправда, то, во
всяком случае, хорошо выдумано. Да, сказал Водовозов. Сейчас-то уж, на-
деюсь, они меня выпустят.
чезновении единственной преграды к эмиграции не могла не являться в его
голове, пусть непрошеная, самодовольная, ненавистная - и все-таки, услы-
шав ее высказанною, я гадливо вздрогнул. Нехорошая сцена на кладбище
встала перед глазами, и я подумал, что в каком-то смысле не так уж
Альбина была и неправа, набросившись на Волка, колотя его крепенькими
своими кулачками, крича: убийца! Вон отсюда! как ты посмел приехать?! то
есть, разумеется, и права не была, да и не шло ей это, и все же ка-
кие-то, пусть метафизические, едва уловимые основания у нее имелись.
Волк схватил Альбину за волосы, оттянул голову так, что лицо запрокину-
лось к серому небу и обнаружился острый кадык на хрупкой шее, и хлестал
бывшую жену по щекам, наотмашь, не владея ли собою, не найдя ли другого
способа обороны, просто ли пытаясь остановить истерику, и тут Людмила
Иосифовна, теща-гренадер, джек-потрошитель, бросилась на защиту кровин-
ки, но поскользнулась на кладбищенской глине и растянулась в жидкой гря-
зи, юбка и пальто задрались, открыв теплые, до колен, сиреневые пантало-
ны с начесом, как-то дисгармонирующие с представлением об интеллигентной
еврейской женщине, кандидате медицинских наук. Маленький тесть, Ефим
Зельманович, не знал в растерянности, куда броситься: защищать ли дочку
от бывшего зятя, поднимать ли стодвадцатикилограммовую свою половину, а
та, пытаясь встать с четверенек, скользя по мокрой коричневой глине ко-
ленями и ладошками, пронзительно орала: оттащите мерзавца! оттащите же
мерзавца!! убейте, убейте его!!! и крики ее накладывались на визг дочери
и хлопки водовозовских пощечин, и глина выдавливалась между пальцами
эдакими тонкими змеящимися лентами.
посуду. Что же теперь? думал я. Позвать их в кабинет, натужно выдумывать
темы для разговора?.. Или телевизор включить, что ли? На часах - самое
только начало восьмого! - и тут Наталья, оторвавшись от раковины, выру-
чила меня, но так, что лучше бы и не выручала: я покраснел, готовый
сквозь землю провалиться от ее бестактности: папочка, мы с Волком Дмит-
риевичем дунем, пожалуй, в кино. Тут у нас новая французская комедия -
"Никаких проблем!.." Надо ж ему немного развеяться! Как, Волк Дмитрие-
вич, дунем? Я думал: Волк сейчас убьет ее на месте, убьет - и будет
прав, но он только улыбнулся - снова одними губами - и сказал: что ж!
если новая! Ты с нами не хочешь? Не придя еще в себя, я пробормотал, что
лучше, пожалуй, поработаю, и они с облегчением пошли одеваться.
пы, задернул плотную штору - внизу, далеко, взревело логово, потом звук
пошел diminuendo и смолк - укатили. Последние годы я совсем плохо пере-
носил пасмурную московскую осень, вернее, ее дни: болела голова, сла-
бость и лень растекались по телу, невозможно казалось заставить себя ни
взяться за что-нибудь, ни выйти на улицу, но, едва опускалась на город
полная тьма, скрывая низкие, задевающие за шпили сталинских небоскребов
тучи, ко мне обычно возвращались бодрость, работоспособность, и окна я
занавешивал по привычке, а не из желания отгородиться от погоды. Сейчас,
конечно, было не то: никакая работа в голову не шла, я тупо перебирал
листы неоконченной статьи для "Науки и жизни", а сам думал о Волке, о
его отце, о его сыне, обо всей этой кошмарной истории. Наконец, отодви-
нув статью в сторону, я достал из дальнего уголка нижнего ящика хрупкие,
пожелтевшие по краям заметки к ненаписанной книге, и передо мною пошли в
беспорядке, тесня друг друга, ее запахи, ландшафты, интерьеры, ее герои!
Рвались рядом с поручиком Водовозовым, копающимся в моторе броневика,
немецкие бомбы и выпускали желтоватый ядовитый газ; теснились толпы на
севастопольской пристани, давя людей, спихивая их с мостков в узкую щель
подернутого радужным мазутом моря; где-то на Больших бульварах полков-
ник-таксист исповедовался бывшему подчиненному в грехах и горестях па-
рижской жизни и просил денег; высокие дубовые двери посольства пахли
распускающимися почками русских берез, но этот запах перебивался запаха-
ми пота и переполненной параши, которыми шибала в нос под завязку наби-
тая лубянская камера; предводимая старшим лейтенантом Хромыхом, безжа-
лостно сжимала кольцо вокруг оголодавшей волчьей стаи облава - тот, ко-
торому я предназначен! усмехнулся! и поднял! р-р-р-ужье! - и зимняя тай-
га потрескивала под пятидесятиградусным безветренным морозом, но в пер-
воначальных, шоковых слезах и народной скорби приходил-таки март и (с
огромным, правда замедлением - почти год спустя) радость и надежды этого
марта выплескивались на праздновании никого в Ново-Троицком не волнующе-
го воссоединения с Украиной, и висели по улицам древнерусские щиты из
фанеры с цифрами 1654-1954, и трепыхали флаги, и раскатывали веселые,
украшенные еловыми лапами и цветами из жатой бумаги поезда саней, и шла
в клубе "Свадьба с приданым". Ха-ра-шо нам жить на све-е-те, беспа-
кой-ны-ым ма-ла-а-дым! - пела артистка Васильева через повешенный на
площади колокол. Но и праздник кончался - одно похмелье тянулось беско-
нечно, и в едком его чаду плыли, покачиваясь, лица Зои Степановны и уми-
рающего от рака отставного капитана; лица Фани с Аб'гамчиком; лица рас-
порядительных профкомовцев, несущих к автобусу заваленный георгинами и
гладиолусами гроб с телом георгиевского кавалера; и лицо Гали-хромонож-
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Нортон Андрэ