Через несколько недель профессор улетел в Париж на симпозиум и оставил
ученика принимать больных вместо себя. Тот самый пациент, из-за
которого и разгорелся весь сыр-бор, явился на второй же день:
породистый интеллигент чуть за пятьдесят, доктор технических наук.
Судя по описанию - что-то вроде артиста Стржельчика из LАдъютанта его
превосходительстваv. Был такой замечательный пятисерийный детектив.
Диагноз банальный: навязчивая боязнь загрязнения, боязнь заразиться
сифилисом. Стржельчик был женат и, как говорил, счастливо. Но -
однажды в командировке - случайная связь. Утром партнерша спросила: а
ты чистый? Сначала он даже не понял, о чем она, а потом стало не по
себе: если она, мол, спрашивает, чист ли он, то, может быть, она-.
Первые месяцы по возвращении домой Стржельчик жил сам не свой:
штудировал медицинские справочники, учебники, все ждал появления сыпи,
сифиломы, высчитывал сроки инкубационного периода. В конце концов,
совершенно деморализованный, уговорил приятеля, врача, сделать
сложный, болезненный анализ и, пока ждал результатов, едва не сошел с
ума. Убедился, что здоров. Ненадолго успокоился. А потом подумал: а
вдруг в анализе ошибка? - и закрутилось сначала. Едва уговорил друга
сделать анализ повторный. Все действительно оказалось нормально. Жизнь
опять вошла в колею. А через пару месяцев, в отпуске, на юге, - снова
связь, на сей раз женщина из самого приличного круга, замужняя, что,
собственно, а priori должно бы исключить всякие опасения, - однако,
тут же, на юге, а потом, по возвращении в Ленинград - во сто крат
сильнее - прежний навязчивый бред, прежний неистребимый страх. Тут уж
приятель анализ делать отказался наотрез, а без анализа поставил
окончательный диагноз: тривиальный невроз, человеком умным и трезвым
легко, на приятелев взгляд, преодолимый: стоит, мол, только отдать
себе отчет в природе заболевания. Поначалу совет действительно помог
пациенту моего соседа, но через некоторое время Стржельчику стало еще
хуже, чем раньше. Да, он знал, он понимал теперь, что это не сифилис,
а сифилофобия, но, тем не менее, ничего с собою поделать не мог.
Нагрузка на мозг выросла в нестерпимую, появились бессонница, страх
сойти с ума, и Стржельчик пришел на прием к С.
международной линии Аэрофлота. Мы выпили. Вам не скучно меня слушать?
спросил сосед. Я впервые за последние три года почувствовал себя,
наконец, на свободе, и... Нет-нет, перебил я. Нисколько. Уверяю вас! И
самое смешное, что не солгал: я и сам не заметил, как увлекся и
историей, и рассказчиком. Ну так вот, продолжил сосед. Тогда он и
пришел к нам...
предпочел бы иметь дело не со мною, а с Шефом, но я-то все мигом
раскусил и поклялся себе, что, наперекор ожиданиям пациента, не ударю
лицом в грязь. Выслушал, задал несколько наводяще-уточняющих вопросов,
был предельно внимателен и доброжелателен, а потом тоже проявил
благородство: признался, что всего второй день работаю, дескать,
самостоятельно, что хотел бы хорошенько подумать, подготовиться,
посоветоваться кое с кем и кое о чем и что на днях свяжусь с ним по
телефону. Пока я, увы, не мог ему сказать ничего больше. Успокоить?
Объяснить механизм действия невроза? Все это пациент прекрасно знал и
без меня. Посоветовать не изменять жене? Нет! Я чувствовал обязанность
докопаться до им самим от себя тщательно скрываемого пунктика, до
причины болезни и, докопавшись, указать. Тогда пациент устранит
причину сам, если она, конечно, устранима в принципе.
любопытнейшее. Оно сродни логической работе следователя (Что ты,
сопляк, понимаешь в работе следователя?! безмолвно возмутился я) ...
или работе воображения писателя. Восстановить картину. Увидеть ее
воочью. Лучшее всего - если достанет таланта - изнутри. И тогда -
мгновенно отстранившись, остраннив, вытащить загвоздку, ради которой и
городился весь огород. Вытащить и предъявить. В данном случае -
больному.
меня процесс расследования происходил обычно так: я садился в кресло,
прикрывал ладонью глаза и воображал перед собою экран. Потом начинала
крутиться лента, а мне оставалось только внимательно смотреть.
Сегодняшний фильм я открыл прямо командировкою пациента. Коль сдвиг
произошел после той случайной связи, следовало попробовать поискать
именно там.
О-М-С-К (ну, или там Новосибирск, Хабаровск, Челябинск, все равно).
Рев турбин. Самолет идет на посадку. Снято телевиком, словно в
подзорную трубу, и я вижу, как перед самолетом слегка дрожит
спрессованный объективом воздух. Два движения: последнее по земле
самолета и - навстречу ему, под углом, - трапа. Спускается экипаж.
Пассажиры. Крупно среди них - мой пациент: темное пальто, шляпа,
портфель в руке. Самый общий план чуть сверху, клинообразно
расходящийся от трапа поток людей. К моему доктору подходят двое.
Рукопожатья, топтание на месте. Потом, отделившись от толпы,
наискосок, по пустому полю, занимающему всю площадь экрана, идут к
машине. Садятся. Хлопают дверцы. Машина срывается с места и пропадает
за обрезом экрана. И, диагонально пересекая кадр, медленно ползет по
аэродрому топливозаправщик. Громкий желтый жук.
окнами - фрагменты незнакомых неинтересных улиц (рирпроекция). Один из
встречавших - эдакий неприятный тип. Сальный. Разговор о чем-то
служебном. Разговор, который мне совсем не важен, и пусть он идет
приглушенно, едва слышно за шумом машины, за звуками города,
воспроизводимыми с магнитного кольца. Да и вообще все, что я до сих
пор видел, - пока не слишком-то важно. Это, так сказать, традиционная
экспозиция, бороться с которой - как с модою - бессмысленно и
неблагодарно, и на экспозиционном фоне я моту смело пустить титры:
эдакие маленькие черные буковки-тараканы, что складываются в ничего
для меня не значащие должности и фамилии, черные буковки снизу и
справа, у края экрана.
мне кажется существенным здесь, - это то самое лицо, сальный тип. Я
почему-то предполагаю, что он должен еще всплыть и определенную роль в
истории моего пациента сыграть непременно. Впрочем, доказать это я
пока не могу. Так, предчувствие, чистейшей воды субъективизм.
то завода, не то НИИ - стеклянно-бетонного кубика; выход наших
пассажиров и исчезновение их в аквариумных глубинах; потом вообще -
временной пропуск (простенько, без затей: уход в затемнение и выход из
него); и мой пациент уже идет по главной улице в густой вечерней
толпе.
покраснел он. Занимался. А как вы узнали? Или вы про стихи? дошло до
него. Нет, это не мои! - наив и беззащитная трогательность, граничащие
с идиотизмом. Чем, интересно, этот цыпленок сумел так насолить моему
Шефу? Я продолжу, если не возражаете?) Гостиница, холл, паспорт,
анкета, ключ на груше, номер, свежая рубашка - можно даже просто
стоп-кадрами, в стиле, представляете, фотофильма. Следующий же эпизод,
не успев еще начаться, оглушает музыкою:
ресторана. Сквозь толщу табачного дыма и, кажется, кухонные запахи...
(Запахи - это уже не кино, замечаю я. Ну, как вам сказать... Если говорить
о кинематографе будущего... Будущего! Бедняга... Да и вообще: чад, знаете,
иногда прямо-таки виден... И вот) сквозь него камера беспорядочно, отставая
с фокусом, панорамирует по лицам пьющих, жующих, танцующих, подносящих,
убирающих людей. Случайно же останавливается на одном из столиков, где-то
там, глубоко в углу, и застает как раз момент, когда уже знакомый нам
мужчина, сальный, как мы его с вами назвали, тип, приподнявшись со стула,
улыбается, призывно машет рукою, кричит: Николай Евгеньевич! Сюда! Сюда-а!
Отчество тип выговаривает намеренно полностью: евич вместо нормального
ич, - и эта манера вызывает во мне почему-то гадливость.
на сером зачехленном дерматине спинки то, о чем рассказывает, и даже
производит легкие мановения, расставляя героев повествования по
поверхности воображаемого экрана, как шахматист - фигурки по доске.
Его сосредоточенность завораживает, гипнотизирует, и сосед, вероятно,
знает это, чувствует, потому что даже взглядом уже не спрашивает, не
скучно ли мне, и не стремится для ускорения сюжета очистить рассказ от
подробностей. Мне особенно приятно, что подробности спокойны, не
истеричны, не похожи на те, к которым прибегают, когда пытаются как
можно более длинным рассказом оттянуть неминуемую смерть, как можно
дольше курить последнюю сигарету.)
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Посняков Андрей