именно интонация полковника запомнилась Комарову, и он произносил
слово LАфрикаv так же странно, с особенным, двойным ударением на
первом слоге, на первом звуке, с ударением, от которого получалась
коротенькая пауза перед Lфv: мы идем по А-а'фри-ке, - как и тот
полковник.
делал пустой, без текста, шаг, снова копируя англичанина из
спектакля, - возникала синкопа: раз! - а следующие группы фонем
распределялись между шагами, завершающими, замыкающими ритмическое
кольцо: иот-два! пусканет-три! навойне-ч'тыре! Дальше Комаров слов не
знал, как, видимо, не знал их и полковник в тропическом шлеме, а
потому начинал сначала: день-ночь, день-ночь мы идем по А-африке...
Комаров поравнялся с ПАЗиком, стоящим на обочине, с тем, судя по
табличке LВокзал - Комбинатv, самым, которого столь долго и
безрезультатно прождал. Под аккомпанемент ласкового, журчащего мата
водитель менял, словно его уговаривая, колесо. Комаров спросил, как
пройти на завод, и услышал долгие и невнятные объяснения, связанные с
названиями неведомых Комарову примет: столовой, горсовета, бани,
увидел страстные и нелепые размахивания руками и даже удивился, как
это можно - не первый день водя автобус одним и тем же нехитрым
маршрутом, быть столь бестолковым в его описании, - удивился и
перестал вслушиваться; просто стоял, изображая на лице внимание и
благодарность за помощь. До конца все же не дотерпел, сказал, что,
мол, спасибо, понял, замечательно, и пошел в прежнем направлении.
собою следов.
дороге: он начал приставать с дурацкой дорогою уже в первый день их
ялтинской жизни, но очередей и так было слишком много, очередей более
неизбежных, и Лена все перекладывала поездку и перекладывала. Утром на
пляже Витька привязался снова, и она, разморенная солнцем, ленивая,
неожиданно добродушная, застигнутая, можно сказать, врасплох, не
сумела сопротивиться и пообещала наверняка, что да, сегодня пойдем
обязательно.
ограде, заворожено следил за безостановочным течением кабинок, которое
занимало его всего. Лена, впрочем, тоже подпала под гипноз этого
вечного движения, perpetuum mobile, под гипноз машины, которая
работает сама по себе, независимо от того, везет или не везет людей и
скольких, независимо от присматривающих за нею контролеров,
независимо, казалось, от человеческой воли вообще.
провисели на канате между землею и небом, удивленные и увлеченные
неожиданными ракурсами, в которых проплывали под ними деревья, фонари,
домики с бесстыдно открытыми для обозрения дворами. Но движение в
какой-то момент кончилось, во всяком случае для Лены с Витькой, и они
вдруг снова оказались на terra ferma, и снова все стало обычным,
будничным, несмотря на перемену декорации: рядом, перед глазами,
торчал ресторан LГоркаv, чуть подальше - бетонное кольцо мемориала.
стены, не держащие крова, читали надписи, разбирали смысл барельефов.
Лена устала за день, ей хотелось отдохнуть, посидеть где-нибудь
спокойно, а сын таскал ее за собою, и конца этому не предвиделось.
Пришлось пустить в ход сильнодействующее средство: предложение
поужинать в ресторане увлекло Витьку настолько, что он тут же
угомонился.
У входа, прямо на тротуаре, врастая ножками в плавящийся асфальт,
стоял старый, разболтанный венский стул, на котором старуха горничная
наслаждается, представлялось, пыльной жарою. Вымотанный Комаров на
мгновение позавидовал ей, ее способности к симбиозу с искаженной
человеком природою убогого городка. Справа к гостинице примыкал
модерный до нелепости кубик ресторана-стекляшки. Комаров заполнил
анкету, получил ключ и поднялся по лестнице. Номер двухместный, но
покуда в нем не живет никто. Раковины нету. Комаров достал из
Lдипломатаv мыло, взял со спинки кровати полотенце и направился в
дальний конец коридора, в умывальник. Вода из крана не пошла. Комаров
вернулся, разделся донага и улегся в постель, накрывшись одной
простынею. Заснул он сразу, не успев даже разобрать, есть ли в номере
мухи.
тяжел.
так и не спавшая к вечеру, жара и привкус пыли во рту.
том, как убить остаток вечера и двое следующих суток, о том, что в
понедельник должен приступить на заводе к проверке, которая,
разумеется, ничего не даст, потому что если там и было что не в
порядке, за субботу и воскресенье концы с концами они успеют свести, о
том, что, может, командировка началась в такой неудобный, в такой
нелогичный день специально, чтобы они успели свести эти самые концы, и
о том еще, что ему, в сущности, совершенно все равно, что происходит в
стенах завода на самом деле и чем руководствовалось начальство,
отправляя его, Комарова, в оставленный Богом городок именно на
уик-энд.
ресторан - поужинать. Есть хотелось не очень, даром что сегодня
Комаров не завтракал и практически не обедал, - но и тупое наблюдение
за тем, как вползают в пустой номер пыльные сумерки, занятием
представлялось слишком тоскливым, - там же должны существовать хоть
какие-нибудь люди, может, даже играет музыка.
действительно: кран забулькал, затрубил, завизжал до дрожи, выплюнул
несколько ржавых сгустков и пустил, наконец, тонкую струйку мутной
теплой воды. Комаров умылся, прополоскал рот, с отвращением
почувствовав привязчивый привкус железа, услышав скрип песка на зубах;
вернулся назад, вынул из Lдипломатаv белую рубаху, захваченную на
всякий случай, и широкий тяжелый бордовый галстук, который жена
привезла из Чехословакии, тяжелый галстук с тремя косыми парчовыми
полосками. Комаров долго стоял перед зеркалом, узел все выходил криво,
и трижды пришлось перевязывать, так что галстук успел измяться до
неприличного состояния.
номера в карман - деревянная груша заметно оттопырила эластичный
кримплен, - вышел из гостиницы.
соседних столиков начали вставать пары, спускались по лестнице,
минутами позже - возвращались. Лене вдруг тоже захотелось потанцевать,
как когда-то, как раньше, но никто не приглашал, все были своими
компаниями, и ей показалось особенно грустно и одиноко.
лет тридцати, усатый, в кожаной куртке, в фирменных джинсах, с
мотошлемом на правой руке. По усталому, обветренному лицу, по
пропыленной одежде Лена поняла: парень целый день гнал на мотоцикле,
вымотался, проголодался и теперь блаженно плавает в этом приятном
коктейле из запахов пищи, звуков посуды и музыки, обрывков чужих
разговоров. Его зеленоватые, цвета бутылочного стекла глаза показались
Лене умными и печальными, и захотелось поговорить с парнем обо всем,
потанцевать, тесно к нему прижавшись, но парень категорически Лену не
замечал, сколь пронзительно и тоскливо ни глядела она на него, и ей
стало стыдно и уж совсем одиноко. Она почему-то почувствовала себя
брошенной.
компания, центром которой, несомненно, являлась ярко, экстравагантно
одетая и накрашенная - Лена не решилась бы так никогда - женщина. Они
сидели давно, отмечали, наверное, какой-то свой праздник, женщина
выпила немало, была чуть лишку весела и раскованна, но это ей даже
шло. Она сама пригласила мотоциклиста танцевать, и тот - куда только
делась благородная его усталость! - согласился. Вернулись они,
свободно болтая, хохоча, мотоциклист пересел за их столик и легко и
сразу вошел в незнакомое общество.
на злости и в адрес мотоциклиста, глаза которого, перестав быть
печальными, уже не казались ей значительными, и в адрес его
раскованной партнерши. Резко захотелось уйти, но тут как раз Лену
пригласили: какой-то потный нацмен, из Средней Азии, что ли. Она
отказала, хоть, надо думать, обрадовалась бы и такому предложению
двадцатью минутами прежде, но кавалер все равно подсел и начал
болтать. Лена сдерживалась, чтобы, не дай Бог, не вышло скандала, а
может, и назло мотоциклисту, которому только до Лены, разумеется, и
было дела.
денег - оставить на столе - с собою не оказалось, двадцатипятирублевой
было жаль, а официант, как назло, не шел и не шел.
Флинт Эрик
Акунин Борис
Лукьяненко Сергей
Жюль Верн
Володихин Дмитрий
Круз Андрей