попытался в танце насадить рыженькую на свой вполне древнегреческий
фаллос. Она вмазала ему пяткою по яйцам, врубила люстру, при свете
которой на телесах, мгновенно принявших довольно жалкий вид,
обозначились угри, прыщики и гнойнички, и разоралась: раздеться!
потанцевать! поставлю зачет! Да я таких дионисий и у себя в Челябинске
навидалась! Эстеты, еби вашу мать! Древние греки! Так и норовят на
холяву трахнуться! В комнате стало тихо и стыдно, провинциалочка
скисла и расплакалась. Древние греки, целомудренно отвернувшись в углы
и к стенам, торопливо натягивали белье и одежду, и только Профессор,
невозмутимый, стоял в величественной позе, и глаза его мутно горели
ничем уже не камуфлируемым безумием над бурой тряпицею висящего из
ширинки члена.
метро! Воспоминание не давалось так долго, потому что вид женщины резко
противоречил Арсениеву о ней представлению! -
на которую так тоскливо смотрел Юра, по поводу которой Арсений так уверенно
говорил, что, дескать, она, сука, со всем оркестром спит, и все такое
прочее. И вдруг - скромное пальтишко, тихий, влюбленный, совершенно
порядочного, инженерного вида спутник!
утомленную женщину с проспекта?! Арсений приблизил ее лицо, ее глаза,
русые ее волосы - не получалось, не совпадало, не выстраивалось
ничего - и тут сначала едва заметный, слабый, намеком, - стал набирать
фактуру и цвет, пока в голубоватом люминесцентном свете уличных
фонарей не приобрел окончательную: неприятную, фиолетовую, трупную, в
пятнах окраску длинный, сантиметра в четыре, шрам, начинающийся за
левым ухом и полого спускающийся к первым шейным позвонкам.
сердцевиною, вокруг которой стремительно нарастал сюжет: после того
случая муж встречал ее у выхода из ресторана каждый вечер, хоть
добирались домой они к часу ночи, а подниматься на работу ему нужно
было в шесть утра, даже без каких-то там минут. Ограбившего и едва не
изнасиловавшего ее (в последнем она уверена не была, но мужа уверяла,
что едва не) преступника милиция так и не нашла: видать, дилетант, а
ловить дилетантов - дело гиблое (мало ли тут вертится разного народа,
вот и общежитие для лимиты недавно заселили, восемь подъездов,
двенадцать этажей), тем более что и случай-то, в сущности, пустячный.
работу, но настояния в той же мере, в какой искренни, были
безосновательны: место в яслях все равно с неба не свалилось бы, а
платить по шестьдесят рублей за квартиру все равно следовало каждый
месяц. Он же, инженер, ничего сверх своих ста тридцати заработать не
мог физически: негде, не на чем. Так что когда ей, вышедшей из
больницы, удалось вытеснить из-за барабанов подменявшего ее пожилого
алкаша, они сочли в результате, что им крупно повезло.
Гнессинского института, на музыковедческом, а он только-только окончил
МАДИ. Первое время жили у его родителей, но под их давлением новая
семья начала трещать по швам, и, спасая последнюю, молодожены
вынуждены были, хотя квартплата и съедала половину их скромного
бюджета, снять себе жилье. Далеко, у самой кольцевой, в Тушино. Без
метро.
могли, а когда и те, и другие родители откупились четырьмя тысячами и
кооператив, куда эти тысячи были вогнаны, наконец, построился,
выяснилось: она никак не может забеременеть.
занятия любовью, доставлявшие в свое время значительное и взаимное
удовольствие, превратились в тяжелую, скрупулезную и, увы,
безрезультатную работу. Наконец, преодолели барьер стыдливости и
обратились к врачам, но те, промучив еще добрый год, причину так и не
указали, а только настроили разного рода предположений да
напрописывали наугад никак не действующих, но дорогих и дефицитных
лекарств. Один из врачей по секрету сказал, что виною - некачественные
противозачаточные средства, хотя черт его знает... Брак снова затрещал
по швам, и много громче, чем в первый раз.
преподавать фортепиано в детском кружке: о работе по специальности в
пределах Москвы и близкого Подмосковья речи идти не могло. К моменту,
когда она, наконец, забеременела, отношения ее с мужем испортились
настолько, что вполне можно было предположить: виновником беременности
является не он. Он этого, впрочем, предпочел не предполагать,
почувствовал себя счастливым и окружил ее такой заботою, что они,
когда ехали в роддом, снова любили друг друга, словно в первые после
свадьбы дни.
временно - и на том спасибо), да если б и не лишил - она все равно не
смогла бы продолжать эту работу: в ясли (куда они, впрочем, не
особенно-то и рвались - так часто болели ясельные дети) попасть было
практически невозможно. Стало катастрофически не хватать денег. И
тогда знакомые устроили в ресторанный оркестр. Она впервые в жизни
взяла в руки палочки и щетки (более женственных вакансий не
оказалось), но человеку музыкальному нехитрая наука ритмического
сопровождения ресторанных мелодий оказалась вполне по зубам, и три
месяца спустя мадонна профессионально ничуть не отличалась от
собратьев.
подменял, а она отправлялась в свою ресторацию. Первое время, уложив
ребенка спать, муж ходил встречать ее, но, видать, даже молодому
мужчине такая нагрузка была не по силам, вдобавок раза два, вернувшись
домой, они заставали мальчика бьющимся в истерике от страха:
просыпаясь ночью в пустой квартире и не обнаруживая ни папы, ни мамы,
он впадал в состояние, выводить из которого его приходилось чуть ли не
неделями. Тогда-то они и решили, что домой возвращаться мадонна будет
одна: все-таки в Москве живут, не в Чикаго. В крайнем случае можно
брать такси: с деньгами уж полегче.
толкотни в транспорте, после отнимающих достаточно много сил, хотя и
приятных сидений с сыном, - стали копить в нем глухое раздражение
против жены и провоцировать на вопросы об отцовстве. Он призывал на
помощь разум и силу воли, чтобы с раздражением справиться, а вопросы
пресечь и, не дай Бог, не высказать, но и разум мутился, и воля
слабела не по дням, а по часам. Словом, в семье в третий раз начало
раздаваться потрескивание, до поры едва слышное.
пожилой пьяненький увязался за мадонною и просил телефончик. Муж,
несколько отдохнувший, получивший возможность, уложив сына, и сам лечь
вздремнуть, раза два ходил ее встречать, - уже не по обязанности, а,
как говорят музыканты, ad libitum, и, встречая, дарил цветы. Потом
случилось нападение.
чести мадонны, она всеми силами пыталась притупить, не притупились,
можно было надеяться, что ни раздражение, ни вопросы вновь не
появятся. Мальчик стал взрослее и не так боялся оставаться один. Скоро
ему подходила пора поступить в детский сад, в очередь на который они
стояли несколько лет. В ДК железнодорожников замаячила вакансия:
сольфеджио по воскресеньям. Словом, все как-то налаживалось, и поводов
для особого пессимизма не ожидалось. Наверное, потому так
доброжелательно объяснял парень Арсению дорогу до метро.
забеременеет в результате изнасилования? Коллизия вины без вины,
проступка, осудить за который трудно, но который и забыть невозможно.
И потом: рожать или не рожать? Вдруг это - последний, единственный
шанс! Такой поворот, кажется, еще интереснее. Значит, надо придумать
другую мотивировку ее службе, вот например... - и тут Арсений увидел,
что поезд последнюю секундочку достаивает на станции его пересадки.
персонажами призрачную ночную главу, и перед его глазами ясно до
галлюцинации представал крошечный поезд из семи зеленовато-голубых
вагончиков, ярко освещенных изнутри, - почти таких же, как он купил
однажды Денису, принес, налаживал на полу, подключал питание, а потом
они вдвоем, расположившись прямо на паркете, играли в железную дорогу,
но в самый разгар в дверях появилась бывшая теща, сказала, что Денису
пора спать, и Арсений, взглянув на прощанье на расстроенного сына,
который не посмел и словом спротиворечить бабушке, на вдруг
осиротевший, ставший нелепым рельсовый круг на полу, ушел и больше в
квартире Фишманов не появлялся, - совсем короткие, встречи с сыном
назначались Арсению на улице, на прогулках. Ах, не с сыном! Никак не
привыкнуть. С Денисом. Просто с мальчиком по имени Денис.
Панов Вадим
Пехов Алексей
Роллинс Джеймс
Ибсен Генрик
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк