Чтение 52–й страницы книги ~Игра в классики~

Мне многое противно, но больше всех -- шерпа Тенцинг, поверь.

-- Выходит, что доски придется связывать нам, -- сказал Тревелер.

-- Выходит, что так, -- согласился Оливейра, закуривая сигарету "43".

-- Представляешь, -- сказал Тревелер Талите. -- Он хочет, чтобы ты
ползла на середину и связала там доски.

-- Я? -- спросила Талита.

-- Ну да, ты же слышала.

-- Оливейра не говорил, что я должна ползти по мосту.

-- Не говорил, но так выходит. Да и вообще элегантнее, если ты ему
траву передашь.

-- Я не умею привязывать веревку, -- сказала Талита. -- Вы с Оливейрой
умеете вязать узлы, а мои сразу развязываются. Не успеваю завязать, как
развязываются.

-- Мы тебя научим, -- снизошел Тревелер.

Талита поправила купальный халатик и стряхнула приставшую к пальцу
нитку. Ей очень хотелось вздохнуть, но она знала, что Тревелера вздохи
раздражают.

-- Ты на самом деле хочешь, чтобы я отнесла траву Оливейре? -- спросила
она тихо.

-- О чем вы там разговариваете, че? -- сказал Оливейра, высовываясь по
пояс в окно и опираясь на доску. Девушка-служанка выставила на тротуар стул
и смотрела на них. Оливейра приветственно помахал ей рукой. "Двойной разрыв
времени и пространства, -- подумал он. -- Бедняжка наверняка считает нас
сумасшедшими и готовится к нашему головокружительному возвращению в
нормальное состояние. Если кто-то упадет, ее забрызгает кровью, как пить
дать. А она не знает, что ее забрызгает кровью, не знает, что она выставила
стул затем, чтобы ее забрызгало кровью, и не знает, что десять минут назад
возле кухни у нее случился приступ tedium vitae202 только для того, чтобы
побудить ее выставить стул на тротуар. И что вода в стакане, выпитая ею в
двадцать пять минут третьего, была теплой и отвратительной ради того, чтобы
желудок, центр и средоточие нашего вечернего настроения, устроил бы ей
приступ tedium vitae, который три таблетки магнезии "Филипс" (английской
соли) мгновенно бы прекратили; но этого она не должна знать, ибо некоторые
вещи, даже если они и могут быть пресечены, ведомы одним лишь звездам, если
уж прибегать к этой бесполезной терминологии.

-- Мы не разговариваем, -- сказал Тревелер. -- Готовь веревку.

-- Вот она, потрясающая веревка. Держи, Талита, я тебе ее подам.

Талита села верхом на доску и, упершись в нее обеими руками и
наклонившись всем телом немного вперед, продвинулась по доске на несколько
сантиметров.

-- Ужасно неудобный халат, -- сказала она. -- Лучше бы твои штаны или
что-нибудь такое.

-- Ни к чему, -- сказал Тревелер. -- Представь: ты падаешь -- и штаны в
клочья.

-- Не торопись, -- сказал Оливейра. -- Еще чуть-чуть -- и я доброшу до
тебя веревку.

-- Какая широкая улица, -- сказала Талита, глянув вниз. -- Гораздо
шире, чем кажется из окна.

-- Окна -- глаза города, -- сказал Тревелер, -- и, естественно,
искажают то, на что смотрят. А ты сейчас находишься в точке наивысшей
чистоты и видишь все так, как, например, голубь или лошадь, которые не
знают, что у них есть глаза.

-- Оставь свои мысли для журнала "NRF" и привяжи хорошенько доску, --
посоветовал Оливейра.

-- Ты терпеть не можешь, когда другие опережают тебя и говорят то, что
хотелось бы сказать тебе самому. А доску я могу привязывать, не переставая
думать и говорить.

-- Я, наверное, уже почти на середине, -- сказала Талита.

-- На середине? Да ты только-только оторвалась от окна. До середины
тебе еще метра два, не меньше.

-- Немного меньше, -- сказал Оливейра, подбадривая. -- Сейчас я тебе
кину веревку.

-- По-моему, доска подо мной прогибается, -- сказала Талита.

-- Ничего подобного, -- сказал Тревелер, сидевший на другом конце
доски, в комнате. -- Только немного вибрирует.

-- И кроме того, ее конец лежит на моей доске, -- сказал Оливейра. --
Едва ли обе доски свалятся сразу.

-- Конечно, но не забудь: я вешу пятьдесят шесть килограммов, --
сказала Талита. -- А на середине я буду весить самое меньшее двести. Я
чувствую, доска опускается все больше.

-- Если бы она опускалась, -- сказал Тревелер, -- у меня бы уже ноги
оторвались от пола, а я опираюсь ими на пол, да еще согнул их в коленях.
Правда, бывает доски переламываются, но очень редко.

-- Продольное сопротивление на разрыв волокон древесины довольно
высокое, -- вступил Оливейра. -- Такое же, как например, у вязанки тростника
и тому подобное. Я полагаю, ты захватила заварку и гвозди.

-- Они у меня в кармане, -- сказала Талита. -- Ну, бросай веревку. А то
я начинаю нервничать.

-- Это от холода, -- сказал Оливейра, сворачивая веревку, как это
делают гаучо. -- Осторожно, не потеряй равновесия. Пожалуй, для уверенности,
я наброшу на тебя лассо, чтобы ты его ухватила.

"Интересно, -- подумал он, глядя на веревку, летящую над головой
Талиты. -- Все получается, если захочешь по-настоящему. Единственное
фальшивое во всем этом -- анализ".

-- Ну вот, ты почти у цели, -- возвестил Тревелер. -- Закрепи ее так,
чтобы можно было связать разошедшиеся концы.

-- Обрати внимание, как я набросил на нее аркан, -- сказал Оливейра. --
Теперь, Ману, ты не скажешь, что я не мог бы работать с вами в цирке.

-- Ты оцарапал мне лицо, -- жалобно сказала Талита. -- Веревка ужасно
колючая.

-- В техасской шляпе выхожу на арену, свищу что есть мочи и заарканиваю
весь мир, -- вошел в раж Оливейра. -- Трибуны обрушиваются аплодисментами,
успех, какого цирковые анналы не помнят.

-- Ты перегрелся на солнце, -- сказал Тревелер, закуривая сигарету. --
Сколько раз я говорил -- на называй меня Ману.

-- Не хватает сил, -- сказала Талита. -- Веревка шершавая, никак не
завязывается.

-- В этом заключается амбивалентность веревки, -- сказал Оливейра. --
Ее естественная функция саботируется таинственной тенденцией к
нейтрализации. Должно быть, это и называется энтропией.

-- По-моему, хорошо закрепила, -- сказала Талита. -- Может, еще раз
обвязать, один конец получился намного длиннее.

-- Да, обвяжи его вокруг доски, -- сказал Тревелер. -- Ненавижу, когда
что-то остается и болтается, просто отвратительно.

-- Обожает совершенство во всем, -- сказал Оливейра. -- А теперь
переходи на мою доску: надо опробовать мост.

-- Я боюсь, -- сказала Талита. -- Твоя доска выглядит не такой крепкой,
как наша.

-- Что? -- обиделся Оливейра. -- Не видишь разве -- это настоящая
кедровая доска. Разве можно ее сравнить с вашим сосновым барахлом. Спокойно
переходи на мою, не бойся.

-- А ты что скажешь, Ману? -- спросила Талита, оборачиваясь.

Тревелер, собираясь ответить, оглядел место соединения досок, кое-как
перевязанное веревкой. Сидя верхом на доске, он чувствовал: она подрагивает,
не поймешь, приятно или неприятно. Талите достаточно было упереться руками,
чуть-чуть продвинуться вперед -- и она оказывалась на доске Оливейры.
Конечно, мост выдержит, сделан на славу.

-- Погоди минутку, -- сказал Тревелер с сомнением. -- А ты не можешь
дотянуться до него оттуда?

-- Конечно, не может, -- сказал Оливейра удивленно. -- Зачем это? Ты
хочешь все испортить?

-- Дотянуться до него я не могу, -- уточнила Талита. -- А вот бросить
ему кулек -- могу, отсюда это легче легкого.

-- Бросить, -- расстроился Оливейра. -- Столько возились, а под конец
хотят просто бросить -- и все.

-- Тебе только руку протянуть, до кулька сорока сантиметров не будет,
-- сказал Тревелер, -- и незачем Талите добираться до тебя. Бросит тебе
кулек -- и привет.

-- Она промахнется, как все женщины, -- сказал Оливейра. -- И заварка
рассыпется по мостовой, я уж не говорю о гвоздях.

-- Не беспокойся, -- сказала Талита и заторопилась достать кулек. --
Может, не в самые руки, но в окно-то попаду.

-- И заварка рассыпется по полу, а пол грязный, и я потом буду пить
мерзкий мате с волосами, -- сказал Оливейра.

-- Не слушай его, -- сказал Тревелер. -- Бросай и двигай назад.

Талита обернулась и посмотрела на него, чтобы понять, всерьез ли он.
Тревелер глядел на нее: этот его взгляд она хорошо знала и почувствовала,
как ласковый озноб пробежал по спине. Она сжала кулечек и примерилась.

Оливейра стоял опустив руки; казалось, ему было совершенно все равно,
как поступит Талита. Он пристально посмотрел на Тревелера поверх головы
Талиты, а Тревелер так же пристально смотрел на него. "Эти двое между собой
перекинули еще один мост, -- подумала Талита. -- Упади я сейчас, они и не
заметят". Она глянула на брусчатку внизу: служанка смотрела на нее разинув
рот; вдалеке, из-за второго поворота, показалась женщина, похоже, Хекрептен.
Талита застыла, опершись о доску рукой, в которой сжимала кулечек.

-- Ну вот, -- сказал Оливейра, -- Этого следовало ожидать, и никто тебя
не переменит. Ты подходишь к чему-то вплотную, кажется, ты вот-вот поймешь,
что это за штука, однако ничего подобного -- ты начинаешь крутить ее в
руках, читать ярлык. Так ты никогда не поймешь о вещах больше того, что о
них пишут в рекламе.