Чтение 54–й страницы книги ~Игра в классики~

-- Ха, а как быть со словом "брак" в смысле союз -- таких слов полно,
-- сказал Оливейра. -- Этим занимался аббат Бремон, но тут ничего не
поделаешь. Слова, как и мы, рождаются каждое на свое лицо, вот так. Вспомни,
пожалуйста, какое лицо было у Канта. Или у Бернардино Ривадавии, чтоб далеко
не ходить.

-- Мне поставили пластиковую пломбу, -- сказала Хекрептен.

-- Жуткая жарища, -- сказала Талита. -- Ману говорил, что пошел за
шляпой.

-- Этот принесет, жди, -- сказал Оливейра.

-- Если ты не против, я брошу кулечек и вернусь к себе, -- сказала
Талита.

Оливейра оглядел мост, раскинул руки в стороны, как бы измеряя ширину
окна, и кивнул.

-- Вряд ли попадешь, -- сказал он. -- А с другой стороны, как-то не по
себе, что ты торчишь на адском морозе. Чувствуешь, у тебя на волосах и под
носом сосульки?

-- Не чувствую, -- сказала Талита. -- Сосульки, наверное, тоже
кризисное состояние?

-- В некотором роде конечно, -- сказал Оливейра. -- Эти вещи при всем
своем различии похожи, как мы с Ману, если призадуматься. Согласись, мы и
ссоримся с Ману потому, что слишком похожи.

-- Да, -- сказала Талита. -- Но иногда бывает довольно тяжело.

-- Масло растаяло, -- сказала Хекрептен, намазывая ломоть черного
хлеба. -- В жару с маслом просто беда.

-- И самая страшная разница -- в этом, -- сказал Оливейра. -- Самая
страшная. Два типа с одинаково черными волосами, с лицами типичных
буэнос-айресских гуляк, одинаково презирающие почти одно и то же, и ты...

-- Ну, я... -- сказала Талита.

-- Не отмежевывайся, -- сказал Оливейра. -- Это факт: ты в определенном
смысле присоединяешься к нам обоим и тем самым увеличиваешь наше сходство и,
следовательно, наше различие.

-- Мне не кажется, что я присоединяюсь к вам обоим, -- сказала Талита.

-- Откуда ты знаешь? Как ты можешь знать? Вот ты у себя в комнате,
живешь там, варишь-паришь, читаешь энциклопедию по самообразованию, вечером
идешь в цирк, и тебе всегда кажется, что ты там, где находишься в данный
момент. А ты никогда не обращала внимания на дверные ручки, на металлические
пуговицы, на кусочки стекла?

-- Иногда обращала, -- сказала Талита.

-- Если бы обращала, то заметила бы, что повсюду и там, где ты меньше
всего ждешь, множество изображений повторяют каждое твое движение. Знаешь, я
ужасно чувствителен к этим идиотским вещам.

-- Ну-ка, выпей молока, его уже пенкой затянуло, -- сказала Хекрептен.
-- Почему вы всегда говорите о каких-то странных вещах?

-- Ты слишком серьезно относишься ко мне, -- сказала Талита.

-- О, такие вещи не нам решать, -- сказал Оливейра. -- Все имеет свой
порядок, мы над ним не властны, и случается, нас донимает вовсе не самое
серьезное. Я говорю тебе это в утешение. К примеру: я хотел выпить мате. А
тут, пожалуйста, является эта и начинает варить кофе с молоком, хотя никто
ее не просил. А в результате: если я его не выпью, то образуется пенка. В
общем, ничего серьезного, а раздражает. Ты понимаешь, о чем я говорю?

-- О да, -- сказала Талита, глядя ему прямо в глаза. -- Ты и в самом
деле ужасно похож на Ману. Вы оба умеете так говорить про кофе с молоком,
что в конце концов начинаешь думать, будто кофе с молоком и мате в
действительности...

-- Вот именно, -- сказал Оливейра. -- В действительности. Таким
образом, мы можем вернуться к тому, о чем я говорил раньше. Разница между
Ману и мною состоит в том, что мы почти одинаковые. А в этом случае
мельчайшее различие подобно грандиозному катаклизму. Мы друзья? Да, конечно,
но я бы ничуть не удивился, если бы... Обрати внимание: с тех пор как мы
знакомы, я могу тебе это сказать потому, что ты и сама это знаешь, с тех пор
как мы знакомы, мы только и делаем, что цепляем друг друга. Ему не хочется,
чтобы я был таким, какой я есть, стоило мне взяться гвозди выпрямлять, он из
этого целую историю раздул и тебя мимоходом запутал. Не нравится ему, что я
такой, какой я есть, потому что в действительности многое из того, что
приходит мне в голову, многое из того, что я делаю, как бы выскальзывает у
него из-под носу. Он еще подумать об этом не успел, а это уже -- бац! --
готово. Бам-бам-бам, он выглядывает в окно, а я уже выпрямляю гвозди.

Талита оглянулась и увидела тень Тревелера, который слушал, укрывшись
между комодом и окном.

-- Не надо преувеличивать, -- сказала Талита. -- А тебе не пришли бы в
голову некоторые вещи, до которых додумается Ману.

-- Например?

-- Молоко стынет, -- недовольно сказала Хекрептен. -- Хочешь, я
подогрею его, дорогой?

-- Сделай лучше флан на завтра, -- посоветовал Оливейра. -- Продолжай,
Талита.

-- Нет, -- сказала Талита со вздохом. -- Ни к чему. Такая жара,
по-моему, я сейчас упаду в обморок.

Она почувствовала, как мост под ней дрогнул, -- это Тревелер сел верхом
на доску по ту сторону подоконника. Навалившись грудью на подоконник, но не
перевешиваясь через него, Тревелер положил на доску соломенную шляпу и
метелочкой из перьев стал подталкивать ее к Талите сантиметр за сантиметром.

-- Чуть-чуть в сторону, -- сказал Тревелер, -- и она упадет вниз, а там
ищи-свищи.

-- Лучше бы мне вернуться в комнату, -- сказала Талита, жалобно глядя
на Тревелера.

-- Но сначала ты должна передать траву Оливейре, -- сказал Тревелер.

-- Теперь уже не обязательно, -- сказал Оливейра. -- Если она
собирается бросать кулек в окно, то может и не бросать.

Талита посмотрела на одного, потом на другого и замерла неподвижно.

-- Тебя трудно понять, -- сказал Тревелер. -- Столько сил потрачено, а
выходит, что тебе все равно, получишь ты мате или нет.

-- Минутная стрелка на месте не стоит, друг мой, -- сказал Оливейра. --
В непрерывном пространстве -- времени ты движешься со скоростью гусеницы.
Подумай, сколько всего произошло с тех пор, как ты отправился за своей
трухлявой шляпой. Цикл мате завершился безрезультатно, а между тем сюда
шумно явилась верная Хекрептен, до зубов вооруженная множеством кулинарных
затей. И теперь мы находимся в кофейно-молочном секторе -- ничего не
поделаешь.

-- Ну и доводы, -- сказал Тревелер.

-- Это не доводы, это совершенные в своей объективности доказательства.
Ты тяготеешь к тому, чтобы двигаться к> непрерывности, как говорят физики, в
то время как я чрезвычайно чувствителен к головокружительной прерывистости
существования. В этот самый момент кофе с молоком вторгается, внедряется,
владычествует, распространяется и оседает в сотнях тысяч очагов. А мате
отброшен, спрятан, отменен. Временное владычество кофе с молоком
распростерлось на данной части американского континента. Подумай, что это
означает и что влечет за собой. Заботливые мамаши наставляют своих малолеток
по части молочной диеты, сидя за столом возле кухни, и над столом -- одни
улыбки, а под столом -- пинки и щипки до синяков. Кофе с молоком в это время
дня означает перемены, означает, что рабочий день наконец-то близится к
концу и пора подвести итоги всех добрых дел и получить за них все, что
причитается, -- это время мимолетных переговоров, задумок и предположений,
которые шесть часов вечера -- ужасный час, когда ключи гремят в замках и все
галопом несутся к автобусу, -- сразу сделают реальностью. В этот час почти
никто не занимается любовью, этим занимаются до или после. В этот час все
мысли о том, как бы принять душ (но примем мы его в пять часов), и люди
начинают пережевывать планы на вечер и на ночь, другими словами, пойти на
Паулияу Симгерман иди на Токо Тарантолу (пока еще не ясно, еще есть время
подумать). Разве можно сравнить это с питьем мате? Я не говорю о мате,
который пьется наспех или заодно с кофе на молоке, но о настоящем мате,
который я так любил, который пьют в определенное время, в самую стужу.
Этого, сдается мне, ты по-настоящему не понимаешь.

-- А портниха просто обманщица, -- сказала Хекрептен. -- Ты шьешь у
портнихи, Талита?

-- Нет, -- сказала Талита. -- Я сама немного крою и шью.

-- И правильно делаешь, детка. А я после зубного помчалась к портнихе
-- она живет в соседнем квартале от него, -- надо было забрать юбку, срок
был неделю назад. А она мне: "Ой, сеньора, у меня мама болела, и я просто,
как говорится, за иголку не бралась". А я ей: "Но сеньора, юбка-то мне
нужна". А она мне: "Поверьте, я очень сожалею. Вы такая у меня заказчица. Я
ужасно извиняюсь". А я ей: "Извинения вместо юбки не наденешь, сеньора.
Выполняли бы заказы в срок, и все бы довольны остались". А она мне: "Если вы
так, почему не пойдете к другой портнихе?" А я ей: "И пошла бы, да только
уже с вами сговорилась, так что лучше уж подожду, а вы, по-моему, просто
невежливая".

-- Именно так все было? -- сказал Оливейра.

-- Ну да, -- сказала Хекрептен. -- Разве не слышишь, я рассказываю
Талите?

-- Это совершенно разные вещи.

-- Опять за свое.

-- Ну вот, -- сказал Оливейра Тревелеру, который смотрел на него
сдвинув брови. -- Ну вот, видишь. Каждый полагает, что, если он
рассказывает, остальные должны разделять его чувства.

-- А это не так, разумеется, -- сказал Тревелер. -- Подумаешь, новость.

-- Повторенье -- мать ученья.

-- Ты готов повторять все, что против других.

-- Господь ниспослал меня на ваш город, -- сказал Оливейра.

-- А если не меня судишь, то цепляешься к Хекрептен.

-- Пощипываю вас, чтобы не дремали, -- сказал Оливейра.