Владислав Крапивин

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ БРАТА

Повесть

Глава первая

Мама разбудила Кирилла в три часа ночи. В это время он вел "Ка-
питана Гранта" мимо желтого утеса, на котором палила из всех орудий
могучая береговая крепость. Перед ее амбразурами вспухали белые ды-
мы, а вокруг судна вырастали фонтаны от ядер.

Ядро грохнулось о рубку и разлетелось на зеленые и красные ос-
колки.

- Это арбуз!-весело завопил МитькаМаус. - Арбузами стреляют! -
Он выглянул из-за рубки.

- Уберешь ты свою несносную башку? - прикрикнул Дед.

"А почему не слышно выстрелов?" - подумал Кирилл и услыхал:

- Кирюша, встань. Встань, помоги, пожалуйста. Может быть, у те-
бя он скорее уснет...

Еще не расставшись с веселым сном, Кирилл уже слышал, как за
стеной вопит Антошка. "Ну, дает",- подумал Кирилл. Потряс головой,
взглянул на маму и опустил с кровати ноги. Мама виновато сказала:

- Не могу успокоить. Может быть, укачаешь его своим хитрым спо-
собом?

Кирилл снова тряхнул головой, разгоняя остатки разорванного
сна: они, будто обрывки тумана, плавали вокруг. И Дед с Митькой
словно все еще были здесь.

Антошка после нескольких секунд перерыва завопил с новой силой.
Кирилл откинул одеяло и побрел в соседнюю комнату.

Спелёнатый Антошка лежал в своей решетчатой кровати и орал
вдохновенно и старательно. Что-что, а реветь этот человек умел и лю-
бил. Маленькое красное лицо его было сморщено, глаза крепко зажмуре-
ны, а беззубый рот открыт до отказа.

Нельзя сказать, что в такие минуты Кирилл ощущал нежную любовь
к братцу. Но ни досады, ни злости он не чувствовал. Не то, что два
месяца назад. Тогда у Кирилла при Антошкином реве просто зубы стис-
кивались. От беспомощности и отчаяния он сам готов был зареветь.

Однажды, когда мама ушла на рынок, а месячный Антошка проснулся
и никак-никак не хотел успокаиваться, не затихал ни на руках, ни в
кроватке, Кирилл замычал и швырнул ему в лицо скомканную пелёнку.
Антошка на секунду притих, а потом закричал еще громче. И такая оби-
да почудилась Кириллу в этом крике, что он тут же назвал себя пос-
ледним гадом, вделал себе кулаком по уху, опять схватил Антошку и
начал у него, бестолкового и отчаянно орущего, шепотом просить про-
щения. А потом, не зная уже, что придумать, запел изо всех сил:

Дайте в руки мне гармонь-

Золотые планки...

И Антошка постепенно умолк. Успокоился кроха. А Кирилл, ласково
и осторожно прижимая братишку, носил и носил его по комнате и все
пел.

В тот день было сделано открытие: лучше всего Антошка успокаи-
вается под песни старшего брата. Мамины песни - тоже ничего, но
действуют они когда как. А стоит запеть Кириллу- и горластый братец
притихает. Ведь, казалось бы, совсем несмысленыш, а что-то чувству-
ет, знает голос Кирилла. Он и песни стал различать, когда сделался
постарше: одни просто слушал, под другие начинал дремать. А после
большого рева успокоить и заставить уснуть его можно только одной
песней. Совсем непохожей на колыбельную...

- Ну, чего трубишь?-сказал Кирилл.- Давай иди сюда. У, рева...
Кто обидел Антошку? Что-нибудь страшное приснилось? Что, в школу по-
вели? Не бойся, еще не скоро... Мама, помоги его взять...

Антошка выдал новый вопль. Кирилл прижал его к груди, покачал,
шагая из угла в угол, и запел про опаленные солнцем спящие курганы и
про туманы, которые ходят чередой.

Антошкин крик стал потише, и в нем послышались вопросительные
интонации. А к концу песни братец совсем затих. Но не спал, таращил
глаза. Тогда Кирилл решительно спел музыкальное вступление и начал
главную песню с последнего куплета:

Раскатилось и грохнуло

Над лесами горящими,

Только это, товарищи,

Не стрельба и не гром...

На третьем куплете Антошка засопел, словно убедившись, что ни-
чего не страшно с братом, у которого есть такая суровая и непримири-
мая песня.

Кирилл с мамой уложили его в кроватку. Он спал так, будто и не
плакал отчаянно десять минут назад. Улыбался какому-то своему кро-
шечному сну. Светлые волосенки смешно топорщились. Сейчас он был ми-
лый, самый дорогой на свете Антошка... Мама тронула губами макушку
Кирилла.

- Спасибо, Кирик. Ложись, спи. Я еще посижу чуточку и тоже...

Но Кирилл вдруг понял, что не хочет спать.

- Мама, я такой голодный почему-то. Я чего-нибудь пожую?.. Ты
не ходи, я сам.

На кухне он отрезал кусок батона, отыскал в холодильнике банку
с зеленым горошком. Насыпал горох на хлеб и вернулся в мамину комна-
ту. Мама сидела у Антошкиной кровати.

- Ты чего не ложишься?- спросил Кирилл.

- Подожду немного. Вдруг опять проснется.

- Я ему проснусь,- сказал Кирилл. Забрался с ногами на мамину
постель и стал жевать, подбирая с одеяла упавшие .горошины. Мама
смотрела на него с непонятной улыбкой: то ли печальной, то ли, нао-
борот, счастливой.

- Ох, и худой же ты стал! И коричневый. Как индийский йог.

Кирилл сказал с набитым ртом:

- Непохоже. У индусов волосы черные, а у меня...

Мама села рядом и запустила ему в волосы теплые тонкие пальцы.

- А у тебя косматые. Когда пострижешься?

- Лучше ты сама подровняй, а то в парикмахерской оболванят, как
репку. У них со школой тайный сговор... Буду опять лопухастыми ушами
махать.

Мама засмеялась:

- Ну сколько лет подряд можно вбивать себе в голову эту чепуху?
У тебя нормальные уши, даже симпатичные.

- У слонов тоже симпатичные...

Мама обняла Кирилла за плечи, качнула туда-сюда (он опять про-
сыпал несколько горошин) и вздохнула:

- Ох, в самом деле, до чего же костлявый...

- Зато закаленный,- заметил Кирилл.

- Тьфу, тьфу, тьфу, -торопливо сказала мама. - Не говори зря.

Она была немного суеверна. Видимо, все мамы немножко суеверны,
когда дело касается сыновей.

- Ничего не "тьфу" , - возразил Кирилл. - Ты летом переживала,
а я даже ни разу не чихнул.

Все лето Кирилл проходил в майке, шортах и босиком. Только если
шел в кино или библиотеку, надевал рубашку и сандалеты. Но это слу-
чалось не чаще одного раза в неделю. Дед сказал в конце весны, что в
парусном деле нужны закаленные люди, и Кирилл закалялся добросовест-
но.

Мама сначала боялась. Говорила, что во всем надо знать меру,
иначе можно и посреди теплого лета схватить воспаление легких. Вспо-
минала, как болел Кирилл два года назад. Кроме того, она утверждала,
что ходить всюду босиком неприлично. На это Кирилл ответил однажды,
что половина людей на земле всю жизнь ходит босиком.

- Где это?

- В Индии, в Африке, на островах всяких... Если посчитать, зна-
ешь сколько наберется!

- Но это же в тропиках!

- А здесь чем не тропики?

Лето выдалось сухое и жаркое. Ветер иногда приносил тонкий дым,
который пощипывал глаза. Солнце делалось неярким и круглым, без лу-
чей. Это горели где-то леса и торф.

В те дни, когда не было дымки, солнце палило, как в Аравийской
пустыне. К середине июня с плеч у Кирилла слезли три слоя сгоревшей
кожи, и наконец загар стал прочным, как броня. Волосы выгорели добе-
ла. Самому Кириллу иногда казалось, что у него даже кости прокалены
солнцем...

Мама наконец махнула рукой. У нее хватало забот с Антошкой, ко-
торый родился в конце мая.

- Дед говорит, что я похож на негатив,- сказал Кирилл.-Волосы
бесцветные, шкура темная. Хоть печатай наоборот.

- Почему вы зовете его Дедом?- спросила мама.- Дед да Дед,
только и слышишь. Неужели он не обижается? Ему же двадцать четыре