– Вы это знали, Нелли Ивановна? – спросил директор.
– Я ничего не знала! Я повторяю, что не верю ни одному слову этого… этого…
– Серёжи Каховского, – сухо подсказала Татьяна Михайловна.
– Можно проверить, – сказал Серёжа. – Синяки не краска, за день не отмоются.
– А зачем ты убрал другие дневники? – спросил директор.
Он опять надел очки. Лицо у него было непонятное. То ли ему было все равно, то ли он сердился, но скрывал это. И если сердился, то на кого?
Серёжа не ответил на вопрос. Он сам точно объяснить не мог, зачем целиком опустошил "двоечную" витрину.
– Зачем же? – повторил директор.
– Как-то нехорошо было бы, – неуверенно сказал Серёжа. – У одного убрали, а у других стоят. А я ведь не знал, вдруг им тоже попадет…
– Вот как?.. – сказал директор. – А почему ты решил, что имеешь право вмешиваться в дела учительницы, изменять ее решение?
Серёжа даже удивился:
– Я и не думал, что имею право. Просто выхода не было.
– Не было? А разве ты не мог поговорить с Нелли Ивановной? Не мог объяснить ей?
– Нелли Ивановны в школе не было. Да и вообще…
– Что "да и вообще"?
Серёжа решительно сказал:
– Я думаю, она не стала бы меня слушать.
– Не "она", а Нелли Ивановна, – строго поправила Татьяна Михайловна.
Серёжа промолчал.
– Ладно, допустим, – сказал Анатолий Афанасьевич. – А про других учителей ты тоже так думаешь? Почему ты не посоветовался с Татьяной Михайловной? Мог бы и ко мне прийти. Ты решил, что и мы не будем тебя слушать?
– Нет… – растерянно откликнулся Серёжа.
– Так почему же? – с нажимом спросил Анатолий Афанасьевич.
– Я не догадался.
Директор откинулся на спинку стула и ладонями прихлопнул по столу.
– Вот видишь! Не догадался. И что же получается теперь? Ты хотел выглядеть борцом за справедливость, а стал нарушителем дисциплины. Причем грубым нарушителем.
Если он думал, что от этих слов Серёжа раскается и сникнет, то зря. Серёжа вскинул голову и посмотрел прямо в директорские очки.
– Я никак не хотел выглядеть! Я вообще про это не думал. Я думал про Грачёва и больше ни про что… Ну можно, я сейчас спрошу?
– Ну давай, – сказал директор, и Серёже показалось, что за очками мелькнули веселые искры.
Серёжа хотел точно подобрать слова, но получилось сбивчиво:
– Вот если вы идете по улице… А там бьют вот такого, вроде Грачёва… Ну, маленького. Вы же все равно полезете заступаться, правда? Вы же не будете думать, как тут выглядишь? А вчера ведь так же было. Ну, почти так же…
Директор опять взял карандаш.
– Логично, – сказал он вполголоса.
Потом спросил у Серёжи:
– А чего ты добился своим поступком? Убрал дневники, ладно. Однако ты же не мог помешать Нелли Ивановне рассказать на родительском собрании о плохом поведении этих ребят. Нелли Ивановна, очевидно, так и поступила. – Он повернулся к ней: – Я прав?
Нелли Ивановна раздраженно ответила:
– Ничего я не стала говорить и собрание скомкала. Объявила итоги четверти, вот и все… Я просто не знала, что подумать! Четырех дневников нет, все переставлено, переделано… В конце концов, откуда я знала: может быть, это вы или Елизавета Максимовна распорядились.
Она вдруг поняла, что сказала лишнее, и почти испуганно взглянула н Серёжу. И тут же рассердилась. И на себя за свой испуг, и опять на Серёжу.
– Ну что ж! Возможно выставка дневников – это была не лучшая выдумка. Но если все хулиганы из шестых классов будут лезть в учительские дела, как работать?
– Нелли Ивановна, – мягко сказала Татьяна Михайловна, – может быть, поступок Серёжи не следует называть хулиганством? Возможно, это горячность, ошибка, своеволие, но… Я учу его третий год и никогда не сказала бы, что Каховский хулиган.
– Нет, хулиган! – резко возразила Нелли Ивановна. – Если уж пошла об этом речь, я скажу. Бывают такие тихенькие до поры до времени, особенно в школе. А за стенами школы что они творят! Вы знаете, что выкинул Каховский летом? Со мной в институте учится Гортензия Павловна Кушкина, она старшая вожатая в девятнадцатой школе, а летом была вожатой в лагере "Смена". Она мне рассказала, как этот Каховский при всех, на линейке оскорбил начальника лагеря, а потом самовольно отправился домой. А когда за ним послали физрука, этот… "нехулиган" натравил на него собаку!
Серёжа вцепился в сиденье стула. Он посчитал про себя до семи. Но полностью сдержаться не смог.
– Все очень похоже на правду, – сказал он тихо, но язвительно. – Все почти так и было. Только чуть-чуть не так.
– Нет, так! – Нелли Ивановна даже притопнула. – И я не понимаю, почему из лагеря не сообщили в школу.
– А я понимаю, – сказал Серёжа. – Стыдно было. Им пришлось бы объяснить, почему я ушел.
– А почему? Ну-ка, скажи!
– Не будем отвлекаться, – перебил их директор. – Насчет лагеря мне известно, это другой вопрос. А сейчас вот что. Я думаю, Каховский извинится перед Нелли Ивановной за свой поступок и отправится в класс. Он и так уже пропустил пол-урока.
– Я не извинюсь, – негромко, но решительно сказал Серёжа.
– Каховский! – воскликнула Татьяна Михайловна.
– Почему? – сухо спросил Анатолий Афанасьевич.
– Потому что извиняться надо, если виноват. А если просто так, то зачем?
Директор поправил очки и спросил не сердито, а скорее с любопытством:
– Ты что же, считаешь, что ничуть не виноват?
– Может быть, виноват, – сказал Серёжа. – В том, что не догадался к вам пойти, чтобы сказать о дневниках… Но сейчас я извиняться не буду. Я не люблю, когда меня обзывают хулиганом и рассказывают про меня всякое… чего не было.
– Ты не любишь правду! – торжествующе заключила Нелли Ивановна. – Недаром ты и твои дружки в вашем клубе выгнали Сенцова. – Она повернулась к директору: – Это прекрасный ученик в седьмом "Б", вежливый, дисциплинированный. Его брат учится в моем классе. Я говорила с матерью, она места себе не находит от возмущения! Они выгнали его за то, что он отказался участвовать в уличной драке и честно сказал об этом.
– Его выгнали за трусость. И не я, а совет, – сказал Серёжа. – Они трое, такие здоровые, бросили в беде одного пятиклассника, самого слабого.
– Зато ты, я смотрю, ух какой смелый! Вроде тех смельчаков, которые гривенники у первоклассников отбирают по дороге в школу… И не старайся, мне твои извиненья не нужны!
Серёжа сжал зубы.
Анатолий Афанасьевич взглянул на часы.
– Каховский, у вас какой сейчас урок?
– Физика.
– Как у тебя дела с физикой?
– Не очень. Надо сегодня тройку исправить.
– Ладно. Иди в класс.
Серёжа встал. "Выходит, все?"
– До свиданья, – сказал он.
Директор молча наклонил голову.
Серёжа пошел к двери.
– Анатолий Афанасьевич! Значит, вы ему больше ничего не скажете? – раздался за его спиной взвинченный голос Нелли Ивановны.
Серёжа остановился, думая, что его окликнут.
– Пока нет, – устало сказал директор. – Иди, Каховский, иди.
Серёжа закрыл за собой дверь. И тогда услышал, как там, в кабинете, неожиданно окрепшим голосом директор спросил:
– А что я должен ему сказать, уважаемая Нелли Ивановна?
На урок Серёжа сразу не попал. На лестнице его встретила Юля, старшая вожатая.
– Взгрели? – сочувственно спросила она.
"Все уже знают про эту историю", – подумал Серёжа. И сказал: