«Барабанщики, марш!» —
Новый день разгорелся в окне.
Новый день пришёл, а замок по-прежнему "украшал" дверь "Эспады". Серёжа не выдержал и позвонил в редакцию. Неловко было звонить, страшновато даже, но ждать он больше не мог.
Ларцев не удивился звонку. Даже будто ждал его.
– Ты, Сергей, зашел бы ко мне, – предложил он. – По телефону трудно объясняться. Если можешь, прямо сейчас приходи.
Серёжа встревожился и помчался в редакцию. У Владимира Матвеевича было недовольное лицо. И озабоченное.
– Раздевайся, садись. Вон вешалка, вот стул… Я только что беседовал с вашим Олегом, все ему рассказал. А он просил, чтобы я и тебе все объяснил…
– Почему?
– Почему просил? Не знаю. Наверно, потому, что ты один из командиров в вашем отряде… Знаешь, осложняется дело.
– Я уж чувствую, – с досадой сказал Серёжа.
Затарахтел телефон. Владимир Матвеевич приподнял и положил трубку.
– Что касается вашего домоуправа, то его песенка спета, – сообщил он. – С работы его уберут. И еще кое-кому придется несладко. На Олега ваши недруги целую кипу заявлений написали: и работник он никудышный, и характер у него собачий, и ребят он не тому учит… Всю эту чушь мы зачеркнули. Крест поставили. А вот с помещением сложнее.
– Но если крест, то… – начал Серёжа.
Опять взревел телефон. И опять Ларцев приподнял и хлопнул трубку.
– С помещением сложнее, – повторил он. – Была специальная комиссия. Она признала, что дом совершенно негоден для детского клуба. Духота, теснота, сырость. И вообще он аварийный, на снос его назначили. Говорят, опасно в нем находиться.
– Сколько времени жили, никакой опасности не было, – сказал Серёжа.
Ларцев кивнул.
– Я понимаю. Но этот Сыронисский напоследок успел сделать еще одну гадость. На втором этаже, где у них кладовые, протекала батарея. Надо было перекрыть воду, а слесарь "забыл". Батарею прорвало, вода пошла вниз. Теперь там полный разгром: штукатурка обвалилась, двери разбухли, полы перекосило… Комиссию можно понять: она о детях заботится.
Серёжа сказал чуть не со слезами:
– Значит, нам теперь деваться некуда?
– Нам из райсовета письмо прислали, ответ на статью. Обещают, что при первой возможности дадут клубу новое помещение. Скорее всего, в новом доме, который строится на Октябрьской.
– "Строится"! Там еще первый этаж не готов!
– Да, я знаю. А пока, говорят, ребят можно распределить по другим клубам, по разным кружкам и секциям. В Дом пионеров, в спортшколу…
Серёжа хмыкнул.
– В том-то и дело, – понимающе откликнулся Владимир Матвеевич. – Вариантов много, и все неплохие. Но ни один из них не спасение для вашего отряда… Есть, правда, еще один способ.
– Какой?
– Добиваться своего. Упрямо ждать. Не распускать "Эспаду". Никому не давать покоя. Требовать, требовать. А мы поможем. Но времени уйдет немало.
– Ну и пусть! Лишь бы добиться!
– Но в этом деле тоже есть большая сложность…
– Какая?
– С вашим командиром, с Олегом, это связано. Он сам объяснит, наверно.
Приоткрылась дверь, и в комнату заглянула женщина. Серёжа ее узнал: это с ней он разговаривал, когда хоронили Алексея Борисовича.
Женщина раздраженно сказала:
– Владимир Матвеевич! Я звоню, звоню! Мне нужны гранки вашего материала.
– У меня посетитель, – сказал Ларцев.
Женщина взглянула на Серёжу. Тоже узнала.
– Ах вот что… Тогда через полчаса.
Она коротко кивнула им и прикрыла дверь. Ларцев мельком посмотрел на часы, и Серёжа сообразил, что у Владимира Матвеевича еще десятки дел – не менее важных, чем "Эспада".
– Я пойду, – сказал он.
Ларцев протянул узкую сухую руку.
– Видишь, Серёжа, не все на свете решается просто. Но мы постараемся помочь. Если вы будете держаться.
– Будем, – сказал Серёжа.
В тот же день перед школой Серёжа зашел к Олегу.
– Неважные у нас дела, – сказал Олег. – Да, капитан?
– Ларцев говорит: надо ждать.
Олег тихо сказал:
– Не могу я ждать, Серёжа. Я работать должен. Не сидеть же у сестры на шее. А должность мою сократили, раз клуба нет. Она и так была какая-то… сверхплановая, что ли.
– Мы тебя прокормим, всем отрядом! – горячо сказал Серёжа. Но тут же понял, что брякнул несуразицу.
Олег улыбнулся ему, как маленькому.
– Мне на пенсию нельзя. С заочного отделения попрут, если не буду работать по специальности, как педагог.
– Что же делать?
– Вот именно: что делать? Старшим вожатым в школу или методистом в Дом пионеров меня райком, допустим, определит. А я же не смогу там работать, Сергей, раз вы рядом… Это не жизнь будет – на части рваться. И пользы никакой… Уеду я, Серёжа.
Торопливым шепотом Серёжа сказал:
– Олег, не надо. Что ты…
– В том-то и дело, что надо. Сейчас – надо. Здесь я без дела, а там…
– Где "там"?! – громко спросил Серёжа и встал со стула.
– Не кричи, – попросил Олег. – Я не виноват.
Он взял со стола распечатанное письмо. Вытряхнул из конверта листки.
– Посмотри.
Это было странное письмо. На листках – одни фамилии. Разными почерками. "Кузнецов… Ленский… Павлов… Савчук… Пальчиков…" Много-много фамилий. Вразброс. Некоторые – неразборчиво.
– Это что?
– Подписи, – сказал Олег и отвернулся к окну. – Ты посмотри первый лист.
Серёжа отыскал начальную страницу.
"Здравствуйте, Олег Петрович! Я с Вами незнаком, но пишу Вам от имени тех, кто Вас знает и помнит. И в подтверждение этого – в конце письма их подписи. Я пошел на этот шаг, чтобы письмо прозвучало как можно убедительнее. Меня зовут Игорь Васильевич Сухов. Я новый директор интерната № 1 в Красном Береге. Работаю всего месяц. И каждый день в тех или иных обстоятельствах я сталкиваюсь с Вашим именем, с воспоминаниями о Вас.
Многие ребята ушли, много пришло новых. Но по меньшей мере триста человек – те, кого Вы знаете. Они говорят о Вас, как о человеке, который им очень нужен. Старшего вожатого у нас нет. И если у Вас есть хоть маленькая возможность…"
Серёжа бросил разлетевшиеся листки. Тихо и отчаянно сказал в лицо Олегу:
– У тебя нет возможности. Понял? Ты не имеешь права.
Олег не отвел взгляда. Ответил:
– Я знал, что ты это скажешь. Я себе сам эти слова говорил тысячу раз, вашими голосами. Но там триста человек, а здесь отряда уже нет.
– Есть отряд. Ты сам говорил: пока есть флаг, есть отряд.
– Да… Но это уже не тот отряд. Это, скорее, память об отряде. А там… Если бы ты знал! Думаешь, им всегда хорошо? Многие в интернат не от радостной жизни попали. У кого-то родителей нет, или в семье неладно, или еще что. Беда какая-то…
– У нас тоже беда, – упрямо сказал Серёжа.
– Если отряд кончает жизнь – это всегда беда, – негромко ответил Олег. – Но что делать-то?.. Помещения нет. Должности руководителя для меня теперь тоже нет. А главное – нет времени. А там… В конце концов, почти год мы прожили, Сергей. И не зря. Все на свете когда-то кончается.
– Рано кончается. Мы ничего не успели. Даже "Мушкетеров" не досняли.
– Тут уж никто из нас не виноват, – сказал Олег.
Глуховский Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Василенко Иван
Кервуд Оливер Дж.