Чтение 48–й страницы книги ~Трое с площади Карронад~

-- Игорь Борисович сказал, чтобы две недели...

-- Он велел прийти.

Славка и Тим ринулись на базу.

Игорь Борисович был, как всегда, хмур и недоволен жизнью. Он выставил
из кабинета трех новичков, которых записывал в журнал, а Славке и Тиму
сказал:

-- Можете готовить яхту к выходу. Но чтобы никто из новых ребят не
знал о ваших подвигах. Примеры заразительны, а мне здесь вполне хватает
двух авантюристов... Есть вопросы?

-- Нет! Вопросов! Товарищ! Начальник! Базы! -- в два голоса
откликнулись Тим и Славка и хотели рвануть на пирс.

-- Стоп, -- сказал Игорь Борисович.-- Имейте в виду: я, еще не начав
нормальную работу секции, получил уже от начальства крупный нагоняй.
Из-за вас. Поэтому, если что натворите, больше вам не помогут никакие
заступники.

-- А... какие заступники? -- осторожно поинтересовался Славка. Он
почувствовал, что одной Настей здесь не обошлось.

Игорь Борисович усмехнулся:

-- А вы не знаете?

-- Нет! -- хором сказали Тим и Славка.

-- Любопытно... То из штаба флота звонят, то является кудрявая девица
и орет на меня, как старый боцман на провинившегося юнгу... Чучело
какое-то еще принесла. Чуть не забыл.

Он вытащил из тумбочки письменного стола странное существо. Оно
оказалось сшитым из пестрых лоскутков. У существа торчали длинные уши,
но это был не заяц. Это был не то ослик с большим улыбчивым ртом, не то
помесь кролика и обезьяны. Плюшевое брюхо его подпоясывал ремешок с
блестящей пряжкой, а за ремешком торчал маленький заклеенный конверт.

Славка и Тим распечатали письмо.

"Семибратов! Это тебе вместо Артемки, раз его больше нет. А если не
понравится, пожалуйста, можешь выбросить. Мне-то что! Только не
воображай, что я в самом деле обращала на тебя внимание".

-- Ну и Любка, -- пробормотал Славка.

А Тим нерешительно посмотрел на обезьяну-кролика:

-- Что с ним делать? Может, возьмем?

И они взяли себе этого ушастого зверя. Не вместо Артемки. Артемку
никто не смог бы заменить. Взяли просто так -- не выбрасывать же. Дали
ему имя "Шастик". Сперва назвали Ушастиком, а потом сократили. Шастик
лучше. Как будто он озорной, неспокойный -- все время где-то шастает.
Пестрый улыбчивый зверек "шастал" над волнами, когда "Маугли" опять
начал плавание. Но в сумке Славка его не носил. Шастик жил в яхте, в
ахтерпике.

На базу приходилось ездить часто. Теперь Славка и Тим не только
ходили на "Маугли". Они помогали Насте учить новичков. Тим носил на
рукаве под якорем подшкиперскую звездочку...

Возвращались домой под вечер. И почти каждый раз делали крюк, чтобы
зайти на площадь Карронад. Иногда здесь играли мальчишки: запускали
змеев, а если дело было в сумерки, гоняли по камням звонкую железку --
выбивали искры. Это были старые приятели Тима. Они и Славку встречали
как приятеля.

А иногда здесь было пусто. Ходили по камням голуби, и качались
травинки там, где должен был стоять памятник. Славка и Тим
останавливались у края разбитой стены и смотрели на Город.

Город был очень красив под закатным солнцем. На белых домах и
теплоходах лежал оранжевый налет. Море делалось светлым и удивительно
ласковым. Дальние берега и темный горбатый Курган видны были сквозь
тонкую золотистую пыль.

Славка смотрел на Город со спокойной радостью. Теперь это был
навсегда его Город. И не потому, что Славка рисковал со снарядом. Этой
истории могло и не случиться (и лучше бы никогда не случалось!). Это был
его Город, потому что Славка прикипел к нему сердцем.

Когда-то Славка (смешной он был человек!) думал, что найдет здесь
безоблачную жизнь. Что не будет здесь огорчений и боли. Все было. А
Город стал еще дороже. Славку приковали к Городу цепью, заперли замок и
выбросили ключи в глубокое море...

В тот день ветерок был слабый, поэтому ходили под парусом недолго.
Занятий с новичками не было. Славка и Тим ушли с базы раньше обычного.
Но по Городу они еле брели, потому что домой не хотелось. Когда
поднялись на площадь, уже вечерело.

Над площадью стояло безветренное тепло. Стрекотали кузнечики. Сначала
показалось, что здесь никого нет. Потом они увидели мальчика в голубой
школьной рубашке. Он сидел на старинной, вросшей в землю скамейке из
решетчатого чугуна. Недалеко от стены. Держал на коленях не то альбом,
не то папку. Быстро водил карандашом.

-- Смотри-ка, там Аверкин, -- сказал Славка и смущенно взглянул на
Тима.

Тим остановился, будто споткнулся. Поскреб на подбородке веснушку и
спросил:

-- Может быть, подойти?

-- Ты же не хотел раньше...

-- Ну, почему я не хотел... Просто причины не было.

-- Тогда пошли?

-- Да, -- сказал Тим. И добавил, будто оправдываясь: -- Нельзя же
стоять просто так, когда он нас увидит. А уходить тоже... Это наша
площадь.

Славка окликнул Аверкина, чтобы он не подумал, будто они с Тимом
хотят застать его врасплох:

-- Женя...

Аверкин поднял голову. Вздрогнул. Захлопнул папку Но не встал, не
собрался уходить. Он неловко заулыбался, отложил карандаш, обнял себя за
плечи. Сидел и ждал.

Тим и Славка медленно подошли. Славка спросил:

-- Ты здесь что делаешь, Жень?

Вопрос был глупый. По всем правилам Женьке следовало ответить, что он
косит траву или торгует рыбой. Но Женька перестал улыбаться, переглотнул
и даже побледнел слегка.

-- А вот помнишь... ты про памятник рассказывал... чтобы нарисовать.
Вот я... пробую...

Они помолчали. Женька ссутулился на скамейке и водил тупым концом
карандаша по закрытой папке. Славке вдруг показалось, что Аверкин
выцарапывает на коже буквы NC.

И тогда Тим, словно через пограничную полосу, шагнул:

-- Женя... Покажешь?

Женькины щеки вспыхнули, он согнулся, будто грудью хотел прикрыть
папку. Но тут же выпрямился. Прошептал:

-- Только еще не готово. Набросок еще...

-- Ну и что! -- быстро сказал Славка. Он сел рядом с Женькой, а Тим
обошел скамейку и встал сзади.

Женька медленно отвернул крышку.

На серовато-желтом листе была нарисована площадь: дома в отдалении,
камни, остатки стены, трава и голуби. Но это было не главное. Главными
были ребята. Они втроем стояли на низкой каменной площадке сдвинувшись
плечами и взявшись за руки.

Они были почти такие, какими представил их Славка, впервые оказавшись
на площади Карронад. Только третий -- в съехавшем набок галстуке, со
сбившимся бинтом на колене, с приподнятыми ветром волосами -- не был
угрюмым. Он смотрел спокойно и открыто. Они все смотрели спокойно и
открыто-маленький артиллерист со старинных бастионов, двенадцатилетний
юнга из морской пехоты и нынешний мальчишка из ближней школы. В их лицах
не было суровости. Но улыбок тоже не было.

Женька тихо сказал:

-- Я сначала хотел их веселыми нарисовать. Думал: пускай смеются
несмотря ни на что... Но не получились они веселые...

-- Ну и не надо, -- откликнулся Тим. -- Какое уж тут веселье... А так
все правильно. Да, Славка?

Славка кивнул.

Женька был художник. Мастер он был, ничего не скажешь. Нарисованный
памятник отливал металлом, и в то же время мальчишки выглядели живыми.
Славка тихо спросил:

-- Ты их долго рисовал?

-- Долго, -- признался Женька и тут же, не меняя голоса, не поднимая
лица, проговорил: -- Слава, Тим, возьмите в матросы...

После этих слов стало совсем тихо. Славка не двинулся, и Тим тоже
замер. А надо было ответить. Что? Можно было сказать: "Ты же в
художественной школе занимаешься..." Или другое: "Понимаешь, у нас яхта
на двух человек..."

Но в такие моменты нельзя изворачиваться и хитрить. По крайней мере.
Славка не мог, не хотел. И Тим, видимо, не хотел тоже. Потому что Женька
просился не в матросы. Ему просто хотелось быть вместе со Славкой и
Тимом.

Славка медленно повернулся к Тиму. Тим опустил глаза.

Женька сказал шепотом:

-- Я тогда не думал, что ты всерьез насчет "Сатурна"... Я бы не
испугался.

-- Ну, а если бы даже испугался... Подумаешь, -- хмуро сказал Тим. --
Каждый может испугаться... И вообще это была глупая затея, теперь я
понял.

Славка опять оглянулся на него. Удивленно.

-- В самом деле, -- сказал Тим Славке. -- Я уже думал. Надо было не