с песком для защиты таиландских стрелков. В одном месте стена обрывалась,
там через речку был перекинут мост. На другой стороне реки были вьетнамские
части, также невидимые: их позиции были отлично замаскированы. Но сомнений
не оставалось: кто бы ни вступил на мост, невидимые вьетнамцы тотчас бы
открыли огонь.
цыпочки. Франц, припав к щели между двумя мешками, тоже попытался что-то
увидеть. Но не успел: его сразу же оттеснил один из фотографов,
чувствовавший себя в большем праве занять это место.
ворон, сидело семь фотографов, вперив взгляд в другой берег.
рту широкую трубу и на кхмерском языке прокричала тем, кто был на другой
стороне реки: Здесь врачи; они просят разрешить им вступить на территорию
Камбоджи и оказать там медицинскую помощь; их намерения не имеют ничего
общего с политическим вмешательством; ими руководит лишь беспокойство за
жизни людей.
абсолютная, что на всех напала тоска. Эту тишину нарушало лишь щелканье
фотоаппаратов, походившее на пение какого-то заморского насекомого.
концу. Вокруг Европы границы тишины смыкаются, и пространство, на котором
совершается Великий Поход, всего лишь маленький помост посреди планеты.
Толпы, что некогда теснились вокруг помоста, уже давно рассеялись, и Великий
Поход продолжается в одиночестве и без зрителей. Да, говорит себе Франц,
Великий Поход продолжается, невзирая на равнодушие мира, но становится
нервозным и чахоточным: вчера против американцев, оккупирующих Вьетнам,
сегодня против Вьетнама, оккупирующего Камбоджу, вчера за Израиль, сегодня
за палестинцев, вчера за Кубу, завтра против Кубы, но всегда против Америки;
во все времена против бойни и во все времена в поддержку другой бойни;
Европа марширует, и для того, чтобы поспеть за ритмом событий и ни одно не
пропустить, ее шаг чем дальше, тем больше ускоряется, и Великий Поход
становится походом подпрыгивающих, спешащих людей, а сцена - все
сокращается, пока в один прекрасный день не стянется в ничтожную
безразмерную точку.
снова отозвалась невообразимая и беспредельно равнодушная тишина.
лицу, как пощечина. И певец с белым флагом, и американская актриса были
подавленны, растерянны и, похоже, не знали, что делать дальше.
вовсе не отделяло его от них, не наполняло иронией, напротив, именно сейчас
он испытывал к ним бесконечную любовь, какую мы испытываем к людям
осужденным. Да, Великий Поход близится к концу, но разве это повод для
Франца предать его? Разве его собственная жизнь также не близится к концу?
Надо ли смеяться над эксгибиционизмом тех, кто сопровождал мужественных
врачей к границе? Что могут делать все эти люди, кроме как разыгрывать
спектакль? Есть ли у них лучший выбор?
по сбору подписей в защиту политзаключенных в Праге. Он прекрасно понимал,
что эта кампания заключенным не принесет пользы. Его истинной целью было не
освободить заключенных, а показать, что есть еще люди, которые не испытывают
страха. То, что он делал, был спектакль. По у него не было иной возможности.
У него не было выбора между поступком и театральным действом. У него был
выбор: или разыграть спектакль, или бездействовать. Существуют ситуации,
когда люди обречены разыгрывать спектакль. Их борьба с молчаливой силой (с
молчаливой силой на другой стороне реки, с полицией, превращенной в
молчаливые микрофоны в стене) есть борьба театральной труппы, которая
отважилась сразиться с армией.
тишине на другой стороне реки.
бешенство. Он стоял чуть в стороне от моста, разделявшего Таиланд и
Камбоджу, и вдруг загорелся неодолимым желанием взбежать па пего, огласить
небо ужасной бранью и умереть в бесконечном гудении пуль.
напоминает нам о сыне Сталина, который бросился на заряженную электрическим
током проволоку, чтобы покончить с собой, когда не стало сил смотреть, как
полюсы человеческого существования вплотную приблизились друг к другу, и
потому уже не было разницы между возвышенным и низким, между ангелом и
мухой, между Богом и говном.
комичному тщеславию марширующих в нем, что блистательный шум европейской
истории умирает в беспредельной тишине, и потому уже нет разницы между
историей и молчанием. В эту минуту он хотел положить на весы свою
собственную жизнь, чтобы доказать, что Великий Поход весит больше, чем
говно.
было говно, на другую - сын Сталина налег всей своей тяжестью, и весы не
покачнулись.
всеми остальными, гуськом направлявшимися к автобусам.
разделить на четыре категории согласно тому, под какого рода взглядом мы
хотим жить.
глаз, иными словами - о взгляде публики. Это случай немецкого певца,
американской актрисы, а также редактора с большой бородой. Он привык к своим
читателям, и когда однажды русские закрыли его еженедельник, у него возникло
ощущение, будто он очутился во стократно разреженном воздухе. Никто не мог
заменить ему взгляд незнакомых глаз. Ему казалось, он задохнется. Но в один
прекрасный день он понял, что на каждом шагу его преследует полиция, что
прослушивают его телефонные разговоры и даже тайно фотографируют на улице.
Анонимные глаза вдруг стали повсюду сопровождать его, и он снова мог дышать!
Он был счастлив! Он театрально обращал свои речи к микрофонам в стене. В
полиции он обрел утраченную публику.
знакомых глаз. Это неутомимые устроители коктейлей и ужинов. Они счастливее
людей первой категории, ибо те, когда теряют публику, испытывают ощущение,
будто в зале их жизни погасли лампы. Почти с каждым из них такое случается
раньше или позже. Люди второй категории, напротив, уж каким-никаким нужным
взглядом сумеют разжиться всегда. К ним относится Мария-Клод и ее дочь.
любимого человека. Их положение столь же небезопасно, как и положение людей
первой категории. Однажды глаза любимого человека закроются, и в зале
наступит тьма. К таким людям относятся Тереза и Томаш.
взглядом отсутствующих людей. Это мечтатели. Например, Франц. Он ехал к
камбоджийским границам исключительно ради Сабины. Автобус трясется по
таиландской дороге, а он чувствует, как в него впивается ее долгий взгляд.
обрадуется, что у него, как и у отца, библейское имя. [Томаш - библ. Фома;
Шимон - библ. Симон.]) Глаза, о которых он мечтает, это глаза Томаша. После
того как он ввязался в кампанию по сбору подписей, его выгнали из
университета. Девушка, с которой он встречался, была племянницей
деревенского приходского священника. Он женился на ней, стал трактористом в
кооперативе, верующим католиком и отцом. Потом от кого-то узнал, что Томаш
тоже живет в деревне, и возрадовался: судьба расположила их жизни в
симметрии! Это вдохновило его написать письмо. Ответа он не ждал. Хотел
только, чтобы Томаш окинул его жизнь своим взглядом.
никогда не любил матери. С детства он искал отца. Он готов был поверить, что
несправедливость, причиненная отцу, предваряет и объясняет несправедливость,
какую отец допускает по отношению к нему. Он никогда не держал сердца на
отца, поскольку не хотел стать союзником матери, неустанно очернявшей его.
уехал учиться в Прагу. В ту пору Томаш уже мыл окна. Шимон нередко поджидал
его на улице, чтобы разыграть случайную встречу. Но отец так ни разу и не
остановился потолковать с ним.
той причине, что его судьба напоминала ему судьбу отца. Редактор никогда не
слышал имени Томаша. Статья об Эдипе была забыта, и редактор узнал о ней
только от Шимона, который попросил его пойти и уговорить Томаша подписать
петицию. Редактор согласился лишь потому, что хотел доставить радость парню,
которого любил.
тогдашнего волнения. Отцу он явно не нравился. Зато отец нравился ему. Он
Шилова Юлия
Курылев Олег
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Распопов Дмитрий
Афанасьев Роман