Чтение 14–й страницы книги ~Киноповести~

и Машей.

- Ну как? - крикнул им Герстнер, ведя поезд. - Все о'кэй?

- О'кэй, - мрачно сплюнул Федор.

- Кошмар!.. - прошептал Тихон.

- Действительно, все в порядке? - спросила Маша у Родика.

- Да, Машенька... Конечно. Не волнуйся. Все путем...

Маша внимательно оглядела каждого, погладила Фросю.

- Ну что ж... Теперь я за вас спокойна. А мне пора. Как говорится,
спасибо за компанию, извините, если что не так. Уж больно я вас всех по-
любила. А тебя, Родик, особенно...

В чистом небе неожиданно сверкнула молния. Маша встала. Раскинула ру-
ки в стороны, подставила лицо встречному ветру.

- Уже, уже... - печально проговорила она куда-то вверх.

Контуры ее фигурки вдруг заполыхали синим пламенем, да таким сильным,
что все в испуге отшатнулись! А потом на глазах у наших героев Маша ста-
ла растворяться в воздухе. Свет, излучаемый ею, слабел и слабел и вовсе
погас. И Маша исчезла...

Осталась на ее месте только шляпка с искусственными цветами.

- Нет! Нет! Нет!.. - в отчаянии закричал Родик и вскочил на ноги. -
Машенька! Я люблю тебя!.. Я люблю тебя, Машенька!..

- Вознеслась... - прошептал Тихон и перекрестился.

Перекрестился и Федор. Фрося неотрывно смотрела в небо.

- Этого не может быть.. - еле выговорил Герстнер.

- Значит, может, - тихо заплакал Пиранделло.

- За что?!.. За что?.. За что?.. - рыдал Родик.

Но в эту секунду в открытом вагоне у самого тендера полковой ка-
пельмейстер взмахнул дирижерской палочкой, и оркестр во всю мощь грянул
победный военный марш!

Мчался первый русский поезд, громыхая на рельсовых стыках. Гремел ор-
кестр, покачивались вагоны. Дудели в рожки кондукторы, мелькали придо-
рожные деревеньки...

Герстнер сквозь слезы посмотрел на манометр, крикнул:

- Падает давление пара! Давайте брикеты!..

Встали плачущие Пиранделло, Тихон и Родик. Выстроились цепочкой от
тендера до паровозной топки.

- Внимание! Начали!.. - скомандовал Родик и проглотил комок.

И пошли горючие брикеты от Федора к Тихону, от Тихона к Родику, от
Родика прямо в паровозную топку... Быстро и слаженно работали они втро-
ем. Замечательно управлялся Антон Герстнер с рычагами паровоза!

От подброшенных в топку брикетов поезд сильно увеличил скорость. Так
сильно, что Федор шмыгнул носом и улыбнулся:

- Прямо не едем, а летим...

- Хватит! Хватит брикетов, а то правда взлетим на воздух! - крикнул
Герстнер.

- А что, если... - Тихон вытер мокрое лицо и выпрямился.

- Точно! - сказал Родик. - А что, если вот к такой машине приделать
крылья и... И взлететь! А?.. И лететь, лететь, лететь, куда хочешь!..

- А нам, агентам, насколько было бы удобней! - подхватил Тихон.

- Нет, Родик, это невозможно! - прокричал Герстнер.

- Подумай, подумай, Антон! - крикнул ему Родик сквозь грохот колес и
гром оркестра. - По-моему, это грандиозная идея!..

И поезд все мчался и мчался по рельсам...

И если посмотреть на него спереди - мы увидим мчащийся на нас паровоз
с высокой трубой... Увидим клочки дыма, рвущиеся из этой трубы... Увидим
овеваемых встречным ветром Герстнера, Родика, Тихона и Пиранделло...
Увидим и сидящую на тендере козу Фросю.

Но самое главное - мы увидим икону, укрепленную на паровозе.

На ней, вместо привычного иконописного лика пресвятой Богородицы, мы
узнаем прелестное лицо Маши! А младенец, сидящий у нее на руке, будет
как две капли похож на Родика. На Родиона Ивановича Кирюхина!..

1988 г.

Владимир Кунин

Трое на шоссе

киноповесть

По осенней междугородней трассе мчались две большегрузные "шкоды" с
огромными фургонами-рефрижераторами "Алка".

Голубой цвет кабин и серебристый фургонов еле угадывался под многод-
невным слоем дорожной осенней грязи. И только номера на задней стенке
фургона были тщательно промыты. Не вступать же в конфликт с дорожной
инспекцией по пустякам...

"Шкоды" мчались по шоссе уверенно и мощно, обгоняя все машины, движу-
щиеся с ними в одном направлении. Они не просили уступить им дорогу, они
требовали этого самым категорическим образом - настойчивым миганием фар,
включением сирены, маневром, который не оставлял никакого сомнения, что
за рулем этих огромных машин сидят мастера своего дела.

Нет, это не была гонка на скорость, не было проявлением некой профес-
сиональной лихости - это была привычная и тяжелая работа водителей меж-
дугородних перевозок. И на трассе это все понимали...

За рулем первой машины сидел пятидесятилетний толстый Серега Пушка-
рев. У него было усталое лицо с набрякшими от напряжения и бессонницы
веками. Изредка Серега глубоко и судорожно втягивал воздух сквозь стис-
нутые зубы и чуточку удивленно качал головой. У него болело сердце, и он
нет-нет да засовывал свою здоровенную лапищу под рубаху и осторожно мас-
сировал себе левую сторону груди.

Вторую машину вел сорокасемилетний Виктор Викторович Карцев. Лицо у
Карцева спокойное, жесткое, глаза внимательные, мгновенно оценивающие
обстановку на трассе и в то же время следящие за впереди идущим Серегой.
Нет в нем измотанности и усталости Сереги Пушкарева - Карцев покрепче
Сереги. И здоровьем, и духом.

Какую же тысячу километров мчатся эти заляпанные осенней грязью две
"шкоды" с московскими номерами?

Опускаются сумерки на трассу, и, не снижая скорости, "шкоды" включают
габаритные огни. Летят, оставляя за собой грузовики, легковые автомоби-
ли, летят в надвигающуюся темноту, в будущую ночь два шофера-дальнорей-
совика, два "дальнобойщика" - Серега Пушкарев и Виктор Викторович Кар-
цев...

Правда, Сереге сейчас плоховато. Устал Серега, сердце чего-то побали-
вает, дышать трудно, но сзади него идет Виктор Карцев, Витек, и отдох-
нуть теперь до самой черной темноты, наверное, не удастся - Карцев не
любит лишних остановок. Двужильный черт!.. Да еще трасса скользкая - на-
носили тракторами грязи, того и гляди в кювет снесет. А тут еще "жигуле-
нок" перед носом болтается - лихость свою показывает. Сидел бы дома, ду-
рачок, не рисковал бы по такой дороге ни собой, ни машиной. "Ну-ка, под-
винься, милый..." И Серега на скорости сто десять обходит "жигуленок", а
за ним, словно привязанный, Карцев на своей "шкоде".

Но вот впереди мостик провалился. Объезд по раскисшей от дождей обо-
чине. Уже сидят в жирной осенней грязи несколько машин, чуть ли не по
кабины, и чей-то трактор по очереди тросом вытаскивает их на сухое мес-
то.

Серега притормозил, глянул в зеркало заднего вида на Карцева. А тот
ему машет рукой и показывает: давай, мол, объезжай их всех, и с ходу, с
ходу, не снижая скорости!.. Проскочим!.. Не боись!

Серега поскреб в затылке и дал по газам. За ним Карцев...

Со страшным ревом двигателей, на большой скорости, мимо засевших в
грязи машин, мимо трактора, мимо растерянных водителей (кто-то даже за
голову схватился!) Пушкарев и Карцев преодолели то, чего не могли прео-
долеть остальные, и выскочили на трассу. И пошли дальше.

Карцев посмотрел в зеркало на застрявших, ухмыльнулся презрительно...

Серега порылся в кармане куртки, достал валидол и сунул таблетку под
язык...

Глубокой ночью Карцев и Пушкарев медленно пробирались по слабо осве-
щенным улицам небольшого городка.

Остановились у железных ворот какого-то предприятия, и Карцев дважды
коротко просигналил. И в ту же секунду над воротами зажглись две сильные
лампы, створки ворот поехали в разные стороны и навстречу двум грязным
"шкодам" выскочило сразу несколько человек.

А один из них, в костюме, в жилетке, при галстуке, разбросил руки в
разные стороны и закричал:

- Ну, братцы! Ну, черти полосатые!.. Ну просто слов нет! Еще бы час,
и конвейер пришлось бы останавливать. Все на разгрузку! Заезжайте, заез-
жайте, родненькие...

И "шкоды", негромко урча дизелями, тихонько поползли в заводской
двор.

Было раннее утро.

По пустынной трассе летели желтые листья. Ветер кружил их по ас-
фальту, взметал над серой лентой шоссе и переносил по другую сторону до-
роги, в редкую, по-осеннему оголившуюся посадку, и какое-то время еще
листья танцевали между тоненьких стволов, а потом обессиленно укладыва-
лись в предзимний лимонно-оранжевый ковер.

Часть листьев влажно прилипла к большому зеленому щиту, на котором
белыми буквами было написано: "До Москвы 65 км".

Карцев и Лена лежали в узкой постели, веселенькая занавесочка, на ко-
торой одинаковые зайчики барабанили на одинаковых барабанчиках, отделяла
их от всего на свете.

- Я люблю тебя, - говорила Лена, чуть не плача. - Я не могу без те-
бя... Я не хочу без тебя! Витенька, миленький! Ну что же делать?

И Лена судорожно и отчаянно целовала глаза, руки, лицо, шею Карцева.

- Ну скажи мне хоть что-нибудь!